Я выехал с аллеи и помчался по улицам, выезжая на трассу 290. Я ехал около тридцати минут в полной тишине, пока не нашел круглосуточно работающий супермаркет. Я припарковался и зашел внутрь, помещение было пустынным. Я быстро исследовал его и нашел стойку с цветами, какое-то время я рассматривал их, прежде чем выбрать несколько разных, ярких цветов. Я пошел к кассе, чтобы заплатить, леди за прилавком была сонной и едва выдавила пару слов. Было поздно, или рано, зависит от того, как на это смотреть, и я знал, что уже не посплю. Я не устал, если честно, и даже если бы я устал, сон не пришел бы ко мне. Теперь я редко сплю, и мне часто становится интересно, как я до сих пор функционирую.
Я пошел к машине с букетом и следующая поездка заняла еще несколько минут, я выехал на ветреную дорогу, пересекающую холм. Когда я проезжал через ворота, я посмотрел на вывеску – Кладбище Маунт Кармель. Через несколько минут я остановился и выключил двигатель, а потом взял цветы и выбрался наружу. Я медленно шел по траве, мимо могил тех, кто жил моей жизнью и умер. Аль Капоне, «Бутылка» Капоне (4) и Сальваторе Капоне – все они похоронены в этой секции, а вместе с ними десятки других известных мафиози. И я когда-то тут буду, зарыт в землю рядом с женой.
О-о, моя жена. Шаги замедлились, когда я заметил знакомый надгробный камень, сердце пустилось вскачь. Грудь сжало, дыхание затруднилось и сердце, казалось, вот-вот вырвется из груди. Эта боль худшая в моей жизни. Я медленно подошел и присел на корточки, ложа букет цветов. Я проследил рукой имя, а потом вздохнул и закрыл глаза. Мне не нужно читать надпись; я был тут столько раз, что эти слова врезались мне в мозг.
4. Ральф «Бутылка» Капоне, – гангстер, старший брат Аль Капоне, который получил свое прозвище «Бутылка» благодаря участию в ликероводочном бизнесе.
ДН. Ауттейк 1. Часть 4:
Элизабет «Лиззи» Каллен
Март 1965 – Октябрь 1996
«Or pensa pur di farmi onore»
– Моя сладкая Лиззи, – тихо сказал я. – Мне так жаль, что прошло столько месяцев. В последнее время дела шли тяжело; я чувствовал, что не заслужил приходить к тебе. Как, должно быть, ты во мне разочаровалась.
Я поколебался, прежде чем сесть на траву, глядя на надгробный камень. Я провел пальцем по нижней строчке, качая головой.
– Or pensa pur di farmi onore, – громко произнес я, голос растворился в темноте. – Всеми силами почитай меня. Я пытаюсь, Лиззи. Я действительно пытаюсь.
Я ощутил, как во мне вздымаются эмоции, зрение затуманилось от слез. – Я забрал ее, знаешь. Я, наконец, забрал ее ради тебя, а тебя рядом нет. Я просто надеюсь, что где бы ты ни была, ты видишь ее, видишь то, что происходит. Я, э-э… я облажался. Когда я привез ее, я по-настоящему облажался. Я причинил ей боль, возможно, худшую в ее жизни. Я винил ее за то, что произошло с тобой, и единственная причина, по которой я не забрал ее раньше, та, что я боялся… боялся обвинить ее и ранить. Я думал, что уже справился, что смогу быть с ней рядом, но я ошибался. Я винил ее. Б…ь, я по-прежнему иногда виню ее.
Я горько засмеялся, качая головой, а в уголках глаз появились слезы. – Ты бы, наверное, разозлилась на меня в тот день, так же сильно, как могла бы разозлиться много лет назад, когда я едва не убил ее. Когда я пытался убить ее. Я знаю, что ты наблюдала, ты всегда наблюдаешь, и я знаю, что это ты остановила меня; ты не позволила этому случиться. Даже мертвой ты по-прежнему хранишь ее жизнь. Я чертовски извиняюсь за это, Лиззи, за все, что я сделал, или не сделал; без разницы. Могу только представить, как ты стоишь тут, нахмурив лоб и прищурившись; ты всегда так смотрела, когда злилась на меня. Господи, прости, что разочаровал тебя, но что бы я, б…ь, ни отдал, чтобы снова увидеть это лицо. Еще раз, хоть на миг.
Я замолчал, глядя на цветы. Она не тот тип девушек, которые любят кричащие вещи; полевые цветы лучше всего ей подходили. Она напоминала мне полевой цветок своей способностью расти и цвести, несмотря на условия, несмотря на суровость окружающего мира. Такая простая и красивая, большинство людей бы не заметили, но только не я. Я увидел ее в тот момент, когда впервые встретил.
– Думаю, теперь она в порядке. Мы все. До поры до времени, по крайней мере. Я пытаюсь понять, как сохранить нас в таком состоянии. Она растет и становится на ноги, приобретает независимость. Удивительно это наблюдать, она так напоминает тебя временами. И это охеренно тяжело, тяжелее, чем ты можешь себе представить, особенно, когда она делает разные вещи, например вишневую колу. Это тупо, но я не знаю, что делать – обнять ее или удавить, когда она совершает подобное дерьмо.
– За последние месяцы она как будто превратилась из маленького ребенка в свободную женщину. Ты бы гордилась. Ты не гордилась бы мной, но ты, определенно, гордилась бы ей. Она сильная и яркая, как ты и говорила когда-то. Прости, что не видел этого, – сказал я, качая головой. – Сначала я переживал, что уже поздно, что Джейн, наложившая на нее руки, сделала свое дело. Но мне следовало знать лучше, я должен был понимать, что она выживет. Это смешно, но сейчас мне кажется, что я выбрал идеальный момент.
Я поднял руку и вытер глаза тыльной стороной кисти, убирая слезы. Я чертовски старался всегда сдерживать их, не показывать эмоции, не хотел выглядеть слабым, но когда я входил на кладбище, плотина прорывалась. Я не могу скрываться от Элизабет, она единственная знала меня настоящего.
С минуту я сидел тихо, наслаждаясь тишиной пустынного кладбища, близость к месту, где она нашла покой, ласкала меня. Ее имя на камне, осязаемое напоминание, что она настоящая, успокаивало. Это облегчало мое одиночество и хаос в душе, но только не тоску. Она все еще нужна мне, я хочу увидеть ее, почувствовать еще хоть раз. Ничто больше не будет правильным, пока я не воссоединюсь с ней, и я лишь холил надежду, что мои припрятанные для этого карты оправдают ожидания.
– Знаешь, он любит ее. Твой мальчик любит ее, но сомневаюсь, что для тебя это сюрприз. Она спасает его, а он, я думаю, на самом деле спас ее. Не я. Она ненавидит меня и мне это противно, я бы так хотел, чтобы она открылась мне и стала той девушкой, которую видит в ней мой сын. Но ее нельзя винить за это. Как бы сильно я ни желал, чтобы я ей нравился, я ничего для этого не сделал. Я давал ей лишь основания для ненависти, но я не понимал, как еще поступить. Не знаю, что говорить, как вести себя с ней и Эдвардом.
Я замолчал, делая глубокий вдох. – Они держат друг друга над водой, возвращают к жизни, а я чертовски боюсь, что они оба пойдут на дно, если все обернется катастрофой. Я не знаю, что с этим делать, Лиззи. Я продолжаю спрашивать себя, будь ты здесь, что бы ты мне сказала. Я знаю, что ты бы попросила спасти их обоих, но что будет, если я не смогу? Если я потерплю поражение с одним из них, или б…ь, с обоими? Ты сможешь когда-то простить меня? – спросил я, слезы лились по щекам.
– Эдвард теперь знает. Знает, почему ты погибла, знает, что ты умерла, пытаясь спасти Изабеллу. Я не хотел, чтобы он знал, не хотел ранить его. Сначала, ему было трудно, но он справился с этим знанием, он собрался. Это грустно, он так молод, и так нерационален, и так незрел еще, но он справился с этой информацией намного лучше, чем я. Он по-прежнему может оставаться с ней на всю ночь, и быть рядом днем. Ему было больно, но он поборол это ради нее. Он бы никогда не наказал ее за это. Я должен быть взрослым, зрелым и рациональным, а мой сын смог то, что я – нет. Он закрыл глаза на то, чем она была, – сказал я, ощущая тошноту.
– Я не знаю, что должен делать и как, черт возьми, исправить это, но я попытаюсь. Я попытаюсь ради Эдварда, потому что я не могу вынести мысль, что единственного человека, которого он любит, могут у него отобрать. Я попытаюсь ради Изабеллы, потому что она заслужила шанс на настоящую жизнь. И я попытаюсь ради тебя, потому что ты так хотела. Ты не должна была уйти, не должна была погибнуть, Лиззи. Ты должна быть с нами, со мной, но тебя нет и я по-прежнему не знаю, как б…ь я должен жить без тебя. Десять лет прошло, а все еще потерян без тебя. Что, черт возьми, мне нужно делать? Скажи мне, Элизабет, как мне идти дальше?
