С чего начиналась фотография - Головня Иван Александрович

А тут еще возникли затруднения с оптикой. В письме от 22 апреля 1816 г. брату Клоду, который переселился к этому времени в Париж, Н. Ньепс пишет, что у него разбился единственный объектив, фокус которого подходил к имевшимся у него аппаратам. Других подходящих для этого стекол не было. К счастью, отыскался солнечный микроскоп, которым пользовался еще дед Ньепсов. Одна из его линз оказалась с нужным фокусным расстоянием, и Н. Ньепс вновь получил возможность заняться своими опытами.

И вот, наконец, первый, с таким нетерпением ожидаемый успех! 6 мая 1816 г. Нисефор Ньепс пишет в Париж Клоду: «Я поместил аппарат в комнате, где работаю, напротив птичьего двора и открытых окон и провел опыт по способу, который тебе известен, дорогой друг. Я получил на листе бумаги изображение всего птичника, а также оконных рам, менее освещенных, чем находящиеся за окном предметы. Опыт этот далеко еще не совершенный, изображения предметов еще слишком слабые и крошечные. Тем не менее возможность произведения съемки при помощи моего способа я считаю почти доказанной… Не скрою от тебя, что представляется масса затруднений, особенно в передаче естественных красок предметов; но ты знаешь, что благодаря труду и большому запасу терпения можно сделать очень многое. То, что ты предполагал, случилось в действительности: фон изображения темный, а сами предметы белые или, лучше сказать, гораздо светлее фона».

Помимо информации о первом положительном результате фотографических опытов Н. Ньепса, это письмо содержит и другие весьма ценные для нас сведения. Во-первых, Ньепс твердо убежден, что он на правильном пути, и окончательный результат его опытов - всего лишь дело времени. Во-вторых, по всему видно, что письмо пишет настоящий подвижник, неутомимый и терпеливый, который ни перед чем не остановится на пути к намеченной цели. В-третьих, становится известно, что Клод хорошо знает, о чем идет речь, и что братья еще раньше думали над подобными опытами, а возможно, и проводили их. И в-четвертых, мы узнаем, что первое фотографическое изображение было негативным.

Любопытно, между прочим, заметить, что это изображение было получено в шкатулке, принадлежащей Исидору, в которой Н. Ньепс проделал отверстие и вставил в него линзу от дедушкиного солнечного микроскопа. А вот с помощью каких химических веществ было получено первое в мире фотографическое изображение, осталось неизвестным. В это время изобретатель экспериментировал с различными составами, отыскивая наиболее подходящий.

Воодушевленный первым, пусть и скромным, успехом Н. Ньепс еще настойчивее продолжает опыты и уже 19 мая 1816 г. посылает Клоду два отпечатка, а 28 мая - еще четыре. При этом в письмах, сопровождающих снимки, он обращает внимание брата на то, что ему удалось заметно улучшить резкость изображения диафрагмированием объекта при помощи картонок с вырезанными в них отверстиями различного диаметра. Эти картонки во время экспонирования крепились с помощью зажимов перед объективом.

Вместе с тем Н. Ньепсом отмечалось, что при слишком чрезмерном диафрагмировании объектива, равно как и при полностью открытом объективе, изображение получается лишенным необходимой резкости. Следовательно, приходит он к выводу, необходимо искать какую-то «золотую середину». В это же самое время, штудируя книги Ж. А. Нолле, Н. Ньепс узнает, что добиться более качественного изображения, в частности одинаковой резкости предметов ближнего и дальнего планов, можно, применяя объективы с двумя линзами.

В этих же письмах изобретатель намечает для себя четкую программу работ на ближайшее будущее. «Я буду заниматься тремя вещами: во-первых, попытаюсь придать большую отчетливость изображениям предметов; во-вторых, превращать цвета (светлые и темные); в-третьих, наконец, их закреплять, что вовсе не будет легко», - пишет он Клоду 19 мая 1816 г.

О светочувствительных веществах, с которыми экспериментирует Н. Ньепс, по-прежнему не говорится ни слова. Причин, как нетрудно догадаться, может быть две: или Клоду все известно об этих веществах, а потому нет надобности напоминать о них лишний раз, или Нисефор умалчивает о применяемых им веществах, чтобы не рассекретить своего открытия - не исключено, что письмо могло прочитать постороннее лицо. Но вот 16 июня он пишет брату: «Я считал, что спиртовой раствор солянокислого железа, который имеет красивую желтую окраску, становится белым на солнце и восстанавливает в тени свою естественную окраску. Я пропитал этим раствором кусок бумаги и высушил его; часть, экспонированная свету, стала белой, тогда как часть, находившаяся вне контакта со светом, осталась желтой. Но, поскольку этот раствор был слишком гигроскопичен, я не применял его более, ибо случайно нашел нечто более простое и лучшее. Кусок бумаги, покрытый одним или несколькими слоями окисла железного шафрана (окиси железа. - И. Г.) и экспонированный хлористоводородному газу, насыщенному кислородом, приобретает красивый желто-жанкилевый цвет и белеет лучше и быстрее, чем предшествующий. Я помещал их оба в камеру-обскуру, и действие света не оказывало на них никакого ощутимого влияния, хотя я и изменял положение аппарата. Быть может, я недостаточно долго выжидал? И в этом мне нужно будет удостовериться, ибо я только еще коснулся этой проблемы».

Как явствует из этого письма, Н. Ньепс проводил опыты с хлорным железом и другими солями железа, но вынужден был отказаться от них из-за их малой светочувствительности. Не дали желаемых результатов и опыты с перекисью марганца с одновременным воздействием на нее соляной кислоты. Вот что писал по этому поводу в том же письме Н. Ньепс: «Мне удалось обесцветить черную окись марганца, т. е. установить, что бумага, окрашенная этой окисью, становится совершенно белой при контакте с хлористоводородным газом, насыщенным кислородом. Если до полученного обесцвечивания экспонировать ее на свету, то она очень быстро белеет. И если после того, как она станет белой, ее слегка почернить той- же окисью, то она вновь обесцвечивается действием светового потока. Я думал, что это вещество достойно того, чтобы подвергнуть его новым испытаниям, и я надеюсь заняться им более серьезно».

Но вскоре выяснилось, что марганец вовсе не то вещество, какое нужно Ньепсу, как, впрочем, и различные газы, опыты с которыми также оказались безрезультатными, о чем все в том же письме сообщает неутомимый изобретатель: «Я хотел бы удостовериться также, могут ли эти различные газы фиксировать цветовое изображение или изменить действие света. Для этой цели я подаю их (в камеру-обскуру) во время работы с помощью трубы с аппаратом. Я пока употреблял только хлористоводородный газ, насыщенный кислородом, водородный газ и углекислый газ. Первый обесцвечивает изображения; второй, по-видимому, не производит никакого ощутимого действия, а третий разрушает в значительной степени в веществе, которым я пользуюсь, способность поглощать свет. Ибо это вещество по мере контакта с газом едва окрашивается даже в наиболее освещенных частях, несмотря на то что этот контакт продолжался более 8 часов. Я возобновлю эти интересные опыты и последовательно испытаю многие другие газы».

Как видим, изобретатель, несмотря на постоянные неудачи, продолжает неустанно экспериментировать со все новыми и новыми веществами. Пробовал он, разумеется, работать и с хлоридом серебра, но и от этого вещества пришлось отказаться, потому что оно давало обратное изображение света и тени, т. е. негативное изображение. А во время опытов с фосфором Н. Ньепс обжег руку и также оставил это небезопасное вещество. В конце концов он решает заняться опытами со светочувствительными веществами растительного происхождения, в частности смолами. Первым таким веществом была гваяковая (бакаутная) смола, добываемая из дерева, растущего на Антильских островах. Об этой смоле Н. Ньепс прочитал когда-то в одной из книг по химии. «Я был, - писал он брату, - в сильном затруднении, не зная, каким другим веществом заменить хлористое серебро, когда прочитал в одной химической статье, что гваяковая смола, имеющая серо-желтоватый цвет, приобретает красивый зеленый цвет при экспонировании свету, что она приобретает тем самым новые свойства». Но и от гваяковой смолы пришлось отказаться, поскольку получаемые изображения не поддавались фиксированию.