Пётр Паламарчук
Козацкие могилы
Повесть о пути
Творчество писателя Петра Георгиевича Паламарчука (1955–1997 гг.) пронеслось ярким метеором на небосклоне современной российской словесности. Но след, оставленный этим небесным светилом, оказался весьма значителен и глубок. Увлекательные романы, повести и рассказы в историко-философском ключе, публицистика на животрепещущие темы современности, где судьбы России переосмысливаются в контексте мистерии мировой истории, монументальный четырёхтомник «Сорок сороков», посвящённый храмам и монастырям Златоглавой Москвы, — воистину удивляешься, как удалось автору за столь краткий срок земной жизни написать такое множество прекрасных произведений!
Литературное наследие Петра Георгиевича, человека, глубоко укоренённого в традиции исторической России, нисколько не потускнело и в нашу динамичную эпоху, а напротив, как драгоценный камень, с течением времени открывает всё новые, и новые грани его писательского таланта. Прекрасный, пластичный и образный язык писателя, вобравший в себя проникновенные глаголы библейских пророков, торжественность державинских од и мягкую иронию Гоголя, до сих пор радует вдумчивого читателя, открывая перед ним мир русского человека в его духовных странствиях, борьбе и поиске истины.
Повесть «Козацкие могилы» повествует об одном из драматических эпизодов в истории нашей Родины — битве малороссийского казачества против Речи Посполитой (с её панами, ксёндзами и «арендаторами») при селе Берестечко. Автор не ограничивается только временными рамками этого сражения, напротив, его неутомимая мысль, легко пронзая эпохи и царства, предлагает своему читателю целую панораму исторических событий, соединённых единой цепью в некое неразрывное действо, где связующим элементом выступает дух нашего великого народа.
Приятного чтения!
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
(На них основано от века,
По воле Бога Самого
Самостоянье человека,
Залог величия его.)
Животворящая святыня!
Земля была б без них мертва,
Как [неродящая?] пустыня
И как алтарь без Божества.
А. С. Пушкин
ТОЧКА ОТСЧЁТА
— находится в самом средокрестии мировой истории, на краеугольной грани времен, в тот единственный день рождения, после которого «не наша» эра сделалась уже совершенно «нашей». Как свидетельствует почти современная этим событиям рукопись, в некий самый сокровенный миг всякое движение на свете остановилось:
«И вот я, Иосиф, шёл и не шёл; и взглянул на воздух и видел воздух оцепеневшим; взглянул на свод небесный и видел его остановившимся, и птицы небесные остановились в полёте; посмотрел на землю и видел чашу, поставленную с пищею, и делателей возлежащих, и руки их у чаши, и вкушающие не вкушали, и берущие пищу не брали и приносящие к устам своим не приносили, но лица всех обращены были к небу. И видел гонимых овец, но овцы стояли. И поднял пастух руку свою, чтоб погнать их, но рука его оставалась поднятою. И посмотрел на поток реки, и видел, что уста козлов прикасались к воде, но они не пили, и все это мгновение задержано было в своём течении…»
А спустя ещё девятнадцать столетий другой сын человеческий, по всей видимости никогда не читавший той рукописи, вглядываясь сердечным оком в пространство утекших времён, сумел разглядеть это событие с ещё более возвышенной точки зрения. И назвал он своё видение наяву коротко —
«ЖИЗНЬ.
Бедному сыну пустыни снился сон.
Лежит и расстилается великое Средиземное море, и с трёх разных сторон глядят в него: палящие берега Африки с тонкими пальмами, сирийские голые пустыни и многолюдный, весь изрытый морем берег Европы.
Стоит в углу над неподвижным морем древний Египет. Пирамида над пирамидою; граниты глядят серыми очами, обтёсанные в сфинксов; идут бесчисленные ступени. Стоит он величавый, питаемый великим Нилом, весь убранный таинственными знаками и священными зверями. Стоит и неподвижен, как очарованный, как мумия, несокрушимая тлением.
Раскинула вольные колонны весёлая Греция. Кишат на Средиземном море острова, потопленные зелёными рощами; киннамон, виноградные лозы, смоковницы помавают облитыми мёдом ветвями; колонны, белые как перси девы, круглятся в роскошном мраке древесном; мрамор страстный дышит, зажженный чудным резцом, и стыдливо любуется своею прекрасною наготою; увитая гроздиями, с тирсами и чашами в руках, она остановилась в шумной пляске. Жрицы молодые и стройные с разметанными кудрями вдохновенно вонзили свои чёрные очи. Тростник, связанный в цевницу, тимпаны, мусикийские орудия мелькают, перевитые плющом. Корабли как мухи толпятся близ Родоса и Корциры, подставляя сладострастно выгибающийся флаг дыханию ветра. И все стоит неподвижно, как бы в окаменелом величии.
Стоит и распростирается железный Рим, устремляя лес копий и сверкая грозною сталью мечей, вперив на всё завистливые очи и протянув свою жилистую десницу. Но он неподвижен, как и всё, и не тронется львиными членами.
Весь воздух небесного океана висел сжатый и душный. Великое Средиземное море не шелохнет, как будто бы все царства предстали на Страшный суд перед кончиною мира.
И говорит Египет, помавая тонкими пальмами, жилицами его равнин, и устремляя иглы своих обелисков: «Народы, слушайте! я один постиг и проник тайну жизни и тайну человека. Всё тлен. Низки искусства, жалки наслаждения, ещё жалче слава и подвиги. Смерть, смерть властвует над миром и человеком! Всё пожирает смерть, всё живёт для смерти. Далеко, далеко до воскресения, да и будет ли когда воскресение. Прочь желания и наслаждения! Выше строй пирамиду, бедный человек, чтобы хоть сколько-нибудь продлить свое бедное существование».
И говорит ясный, как небо, как утро, как юность, светлый мир греков, и, казалось, вместо слов, слышалось дыхание цевницы: «Жизнь сотворена для жизни. Развивай жизнь свою и вместе с нею её наслаждения. Всё неси ему. Гляди, как выпукло и прекрасно всё в природе, как всё дышит согласием. Всё в мире; всё, чем ни владеют боги, всё в нём; умей находить его. Наслаждайся, богоподобный и гордый обитатель мира; венчай дубом и лавром прекрасное чело своё! мчись на колеснице, проворно правя конями, на блистательных играх. Далее корысть и жадность от вольной и гордой души! Резец, палитра и цевница созданы быть властителями мира, а властительницею их — красота. Увивай плющом и гроздием свою благовонную голову и прекрасную главу стыдливой подруги. Жизнь создана для жизни, для наслаждения — умей быть достойным наслаждения!»
И говорит покрытый железом Рим, потрясая блестящим лесом копий: «Я постигнул тайну жизни человека. Низко спокойствие для человека; оно уничтожает его в самом себе. Мал для души размер искусств и наслаждений. Наслаждение в гигантском желании. Презренна жизнь народов и человека без громких подвигов. Славы, славы жаждай, человек! В порыве нерассказанного веселия, оглушённый звуком железа, несись на сомкнутых щитах бранноносных легионов! Слышишь ли, как твоё имя замирает страхом на устах племён, живущих на краю мира? Все, что ни объемлет взор твой, наполняй своим именем. Стремись вечно; нет границ миру — нет границ и желанию. Дикий и суровый, далее и далее захватывай мир — ты завоюешь наконец небо».
Но остановился Рим и вперил орлиные очи свои на восток. К востоку обратила и Греция свои влажные от наслаждения, прекрасные очи; к востоку обратил Египет свои мутные, бесцветные очи.
