Ознакомительная версия. Доступно 33 страниц из 162
Она была глубоко возмущена оскорблением, которое нанес ей супруг.
Не довольствуясь тем, что он устроил для себя дом, обособленный от ее дома, он проживал в Александрии, не уведомив ее о своем прибытии. Руки ее дрожали от волнения, и, запинаясь, она велела претору приказать принести ей успокоительное лекарство.
Когда он вернулся, она лежала уже на диване, лицом к стене, и сказала жалобным тоном:
– Меня знобит. Накинь на меня вон то покрывало. Я несчастное, оскорбленное существо.
– Ты слишком чувствительна и слишком близко принимаешь все к сердцу, – осмелился возразить претор.
При этих словах она привскочила на постели, полная негодования.
Она прервала Вера и подвергла его строгому допросу, точно он был обвиняемым, а она судьей.
Скоро она узнала, что Вер встретил раба Мастора, что ее муж живет на Лохиаде, что он, переодетый, принимал участие в празднике и подвергался серьезной опасности перед домом Аполлодора.
Она заставила Вера рассказать также, каким образом он спас еврея и кого встретил в его жилище, и осыпала его горькими упреками за безумное легкомыслие, с каким он из-за какого-то жалкого еврея рисковал своею жизнью, забывая, что предназначен судьбою для высочайшей цели.
Претор не прерывал ее. Наконец он наклонился, поцеловал ее руку и сказал:
– Твое доброе сердце предвидит для меня то, на что я сам не смею надеяться. Что-то мерцает на горизонте моего будущего. Есть ли это вечернее зарево моего заходящего счастья или розовая утренняя заря моего будущего – кто может знать? Я жду терпеливо. Что предопределено в ближайшее время, все должно решиться.
– Да, и настанет конец этой неизвестности, – прошептала Сабина.
– Ляг теперь и попробуй заснуть, – сказал Вер со свойственной его голосу, проникавшей до сердца искренностью. – Полночь прошла, а врач не раз запрещал тебе ложиться спать слишком поздно. Прощай, пусть приснятся тебе прекрасные сны, и пусть ты останешься для меня, мужчины, тем, чем ты была для ребенка и юноши.
Сабина отняла у него руку, которую он схватил, и сказала:
– Ты не должен меня оставлять! Ты мне нужен! Я не могу теперь обойтись без твоего присутствия.
– До завтра; всегда, всегда я буду оставаться при тебе, если ты позволишь.
Императрица снова протянула ему правую руку и тихо вздохнула, когда он опять наклонился к ее руке и долго не отрывал от нее своих губ.
– Ты мой друг, Вер, мой друг; да, я знаю это, – сказала она, прерывая наконец молчание.
– О Сабина, моя мать! – отвечал он серьезно. – Ты избаловала меня своей добротой, когда я был еще ребенком, и что могу я сделать, чтобы отблагодарить тебя за все это?
– Оставайся в своих отношениях ко мне таким, каким был сегодня. Останешься ли ты таким всегда, во всякое время, как бы ни сложилась твоя судьба?
– В счастье и в несчастье всегда буду тем же, всегда твоим другом, готовым отдать жизнь за тебя.
– Не считаясь с волей моего мужа и даже если бы ты думал, что не нуждаешься больше в моей благосклонности?
– Всегда, потому что без нее я жалок, без нее я ничто.
Императрица глубоко вздохнула и высоко приподнялась на подушках.
Она приняла великое решение и сказала медленно, выразительно, оттеняя каждое слово:
– Если в ночь твоего рождения не произойдет на небе ничего неслыханного, то ты будешь нашим сыном, ты будешь преемником и наследником Адриана, – клянусь в этом!
В ее голосе звучало что-то торжественное, и ее маленькие глаза были широко раскрыты.
– Сабина, мать, дух-хранитель моей жизни! – вскричал Вер и опустился перед ее постелью на колени.
Глубоко тронутая, она посмотрела в его прекрасное лицо, приложила руки к его вискам и запечатлела поцелуй на его темных волосах.
Ее сухие глаза, не привыкшие к слезам, светились каким-то влажным блеском, и таким мягким, умоляющим тоном, какого еще никто никогда не слыхал от нее, она сказала:
– Даже и в счастье, даже после усыновления, даже когда ты будешь носить багряницу, ты останешься таким же, как сегодня? Да? Скажи мне «да»!
– Всегда, всегда! – вскричал Вер. – И когда наше желание исполнится…
– Тогда, тогда… – прервала его Сабина, и мороз пробежал по ее жилам, – тогда ты все-таки останешься для меня тем же, что сейчас; но, разумеется, разумеется… храмы пустеют, когда смертным нечего больше желать.
– О нет, тогда, тогда приносятся благодарственные жертвы богам, – возразил Вер и посмотрел на императрицу; но Сабина уклонилась от его улыбавшегося взгляда и вскричала боязливо и тревожно.
– Никакой игры словами, никакого празднословия! Ради богов, не теперь! Потому что эта ночь среди других ночей то же, что освещенный храм среди домов, даже более – это солнце среди других небесных светил. Ты не знаешь, что я чувствую, я сама едва ли знаю это! Теперь, только теперь никаких праздных слов!
Вер смотрел на Сабину со все возраставшим удивлением.
Она всегда была к нему добрее, чем к остальным людям, и он чувствовал себя связанным с нею узами благодарности и прекрасными воспоминаниями детства. Будучи еще ребенком, он из всех своих сверстников был единственным мальчиком, который не только совсем не боялся ее, но даже привязался к ней. Но теперь… Кто когда-либо видел Сабину такою? Неужели это та самая неприятная, язвительная женщина, сердце которой, казалось, было наполнено желчью и язык которой подобно кинжалу наносил раны каждому, к кому она обращалась? Неужели это та самая Сабина, которая, правда, была дружески расположена к нему, но вообще не любила никого, не исключая даже самой себя?
Не обманывается ли он?
Слезы – настоящие, искренние, неподдельные слезы – наполнили ее глаза, когда она продолжала:
– Вот я лежу здесь, бедная, болезненная женщина, страдающая душою и телом, как будто я вся покрыта ранами. Каждое прикосновение, каждый взгляд и голос большинства людей причиняют мне боль. Я стара, гораздо старше, чем ты думаешь, и так несчастна, так несчастна, что вы все не можете и представить себе! Ни ребенком, ни молодой женщиной я не была счастлива, а как жена – вечные боги! – за каждое ласковое слово, которым удостаивал меня Адриан, я заплатила тысячью унижений.
