Молодые годы короля Генриха IV - Манн Генрих

Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147

Голоса батраков приближаются. И воздух, уже не звенит.

В саду

Как ни странно, но нападение на замок губернатора кончилось плохо длянаместника. В Нераке стало известно, что король Франции ему этого не простил. Аможет быть, именно то, что нападение не удалось, стоило бедняжке Вийяру егоместа? Дворянство заявило, что возмущено его дерзостью, и не только местное, нои в соседней провинции Лангедок, губернатор которой, Дамвиль, заключил сГенрихом союз. Дамвиль был «умеренным», принадлежал к «политикам» и охотнодействовал в пользу мира между обеими религиями. Но ведь и миролюбие не вовремямогло стоить места. Как бы то ни было, но Вийяру пришлось лишиться своего какраз потому, что он дошел до крайности в обратном. Его особенно яростнопреследовал и прямо дохнуть не давал один из влиятельнейших провинциальныхдворян, маршал Бирон. Бирон вел против Вийяра такую интригу, о размерах которойне подозревал даже Генрих, хотя Генрих о многом был осведомлен.

В то время у Генриха было немало других забот. Он хотел добиться от двора нетолько удаления своего наместника, — он горячо желал, чтобы его дорогаясестричка приехала к нему; не мог он дольше обходиться и без своего милогодруга королевы Наваррской. Бывали минуты, когда он искренне тосковал по Марго;человеческое тело никогда не забывает совсем те ласки, которые ему былидарованы. Частенько он думал и о том, что его католическим подданным не мешалобы увидеть рядом с ним сестру короля Франции; тогда сами собой распахнулись быдаже городские ворота Бордо! Что же касается его маленькой Катрин — ах, Катрин,поскорее бы ты очутилась здесь! Будешь восхищаться моими оранжереями, будешьучить попугаев говорить, будешь слушать пение удивительных птиц, которых ты ещеникогда не видела, Катрин, — канареек! Кроме того, девчурка такая пылкаягугенотка, что сейчас же поднимет меня во мнении сторонников истинной веры; амнение это, увы, не слишком высокое.

Причина, конечно, та, что он путался со многими женщинами. Но, во-первых,есть очень много таких, которые стоят нашей любви — каждая на свой лад: однапленяет своим пьянящим ароматом, другая — невинной чистотой цветка. У такой-тофрейлины недоверчивая мамаша, и Генрих скачет верхом целую ночь, чтобы поспетьк утру на раннее свидание. Отбить потаскуху у парня гораздо легче. Была уГенриха связь с женой угольщика. Тот жил в лесу, и у него обычно съезжалисьохотившиеся придворные. Она крепко любила своего короля, и он ее достаточногорячо, чтобы однажды заставить все общество — господ и слуг — прождать поддождем, пока он лежал с ней в постели. Кто не знает этих внезапных вспышекстрасти, которые проходят бесследно! Правда, через двадцать лет Генрихпожаловал угольщику дворянство. И не раз потом король вспоминал хижину в лесу ииспытанные им там незабываемые радости. Ибо женщина — это его живая связь снародом. В ней познает он народ, сливается с ним и благодарит его.

За сестрою в Париж он послал своего верного Фервака. Хотя честный вояка ипредал его, но успел также изменить и королю Франции, а что может быть надежнеечеловека, которому уже никто не доверяет! Фервак, несмотря на все препятствия,действительно доставил принцессу целой и невредимой, но она пробыла в Неракенедолго: брат самолично проводил ее. Но там и верования и нравы были строги,даже его собственные, когда он туда приезжал. В По, где обоих растила дорогаяматушка, его видели только с сестрой под зелеными деревьями их детства. Тамстояла причудливая беседка, и над ней склонялись высокие кроны. Сюда не разуходила и Жанна, когда ей хотелось посидеть со своими детьми в свежей, бодрящейтени, и ей чудилось, что в шелесте листьев она слышит дыхание божие. Природабыла тайной предвечного, одной из его тайн.

Садовники тоже служили богу, только под другими знаками, чем священники.Шантель — так звали садовника, с которым Генрих беседовал точно с мудрецом; онпостроил садовнику новый домик. А главная аллея парка носила имя мадам, имяЖанны. Там гуляют теперь ее дети; брат наклоняется к сестре. А сестрадумает:

«Смотри-ка! Да мы замешкались, и уже близится вечер. Сегодня сад кажется намтаинственнее, сумерки неслышно уносят его из обычного пространства и строяжизни. Даже каменная женщина, непрерывно льющая воду из своего бочонка, дажеона сравнялась цветом с вечерними кустами и уже лишена права на белизну иблеск. И все мы, как христиане, между собой равны: это особенно чувствуешь втакой час. Я, его сестра, без сомнения, должна видеть в нем своего государя, ноздесь он все-таки больше брат. Заговорить? Это так трудно, я боюсь. Но менятянет расспросить его об этой пресловутом бале в Ажене», — Братец!

— Что такое, сестричка?

— Ходят такие нехорошие слухи.

— Ты имеешь в виду бал в Ажене?

Она так испугалась, что вдруг остановилась. Ее хромота обычно почти не былазаметна, Екатерина даже могла танцевать. Но в этот миг она бы захромала. А братторопливо сказал: — Я знаю про эти разговоры, конечно, знаю; все это выдумалитолько затем, чтобы выжить меня с моими дворянами-протестантами из городаАжена. Сначала после моего побега из Лувра я решил жить там. И сейчас жедуховенство с церковных кафедр начало травить нас. Господин де Вийяр немедленнопринялся клеветать. А самое худшее просто выдумали католические дамы, которымзахотелось позабавиться. Знай, сестричка, что немало представительниц твоегопола любят сочинять то, чего на самом деле не было.

— Оставь это, братец, скажи только: правда, будто на бале в Ажене, когда взале было полным-полно городских дам, ты и твои дворяне вдруг погасилисвечи?

— Нет. Я бы этого не сказал. Правда, я заметил, что в большой зале сталонесколько темнее. Может быть, много свечей догорело одновременно. А иногда ихзадувают из озорства; даже сами дамы.

Но тут Екатерина рассердилась.

— Ты отрицаешь слишком многое. Лучше бы у тебя было поменьше отговорок,тогда я в остальном охотнее тебе поверила бы. — Это уже не были слова неопытнойдевушки: это был не ее детский голосок, испуганно повышавшийся на концах слов.И Генрих, в свою очередь, испугался: теперь с ним говорила не сестра, а егострогая мать. Разницы он не мог увидеть, ибо уже стемнело. И он, точно мальчик,признался:

— Говорят, мои дворяне старались перецеловать дам в темноте. Но ни один непохвалялся тем, что хоть одну из них обесчестил. А возможность у них была, идаже подходящее расположение духа. Потом, конечно, все отпирались, так какразразился скандал.

— Хорошо же вы вели себя! — сказали Жанна и Екатерина. — Разве это тестрогие нравы, которые ты должен был беречь у нас на родине? Нет, тыпредпочитаешь показывать, чему научился в замке Лувр от врагов истиннойверы.

У него даже дыхание перехватило. То, что он затем услышал, задевало уже еголично: — Дело не только в том, что несколько обесчещенных дам умерли от страхаи стыда. Ты повинен еще во многих несчастиях, они происходят повсюду, где ты,во время своих разъездов, совращаешь женщин. Я не хочу их перечислять иприводить имена, ты и сам отлично знаешь. Лучше я напомню тебе, что мы должнылюбить бога, а не женщин.

Он молчал. Проповедь, которую начала сестра, необходимо было выслушать доконца.

— Нам прежде всего надлежит упражнять свое сердце в повиновении богу. Сэтого надо начинать; но вполне мы достигнем цели, только если в этом будутучаствовать и наши глаза, руки, ноги — все наше существо. Жестокие руки говорято сердце, полном злобы, а бесстыжие глаза — о сердце порочном.

Она продолжала горячо и красноречиво убеждать его. Принцесса Екатеринаполучала письма из Женевы и старалась запомнить их содержание, но и ейпредстояло уже недолго следовать этим советам. А ее брат Генрих в темнотерасплакался. Слезы у него лились легко, даже по поводу того, чего изменить былонельзя, да и менять не хотелось; сейчас он разумел под этим не толькособственную натуру, но и столь родственную ему натуру сестры. С присущим ейблагочестивым рвением боролась бедняжка против своей любви к кузену ГенрихуБурбону, который в данное время охотился на кабанов. Но достаточно будет емуявиться собственной особой, и все произойдет так быстро, что Екатеринаопомниться не успеет! Детской невинности должен прийти конец — это брат иоплакивал. С другой стороны, он находил совершенно естественным, что конец ееневинности когда-нибудь наступит. Он ласково обнял сестру со смешанным чувствомжалости и одобрения и прервал поцелуем ее самую удачную сентенцию. Затем отвелЕкатерину домой.

Ознакомительная версия. Доступно 30 страниц из 147