Соль земли - Марков Георгий Мокеевич

– Не первый раз, видать, награбленное добро в земле хоронили. Думали: не узнается! А от народа не скроешь ничего, хоть к чёрту на рога запрячь. Об этих сундуках слух давно шёл. Ещё в гражданскую войну, когда в партизанах сражались, мы искать их пробовали, да не до этого было. И долежали они до своего срока. Испросили мы, охотники, у властей разрешение и нашли! Благодарствие нам тогда из самого центра по телеграфу отбили. Ясно тебе или не ясно? – в упор взглянув на Станислава, спросил Лисицын.

– Ясно, товарищ Лисицын, – обливаясь потом и бледнея от всего услышанного, еле слышно произнёс Станислав.

– Ну, насчёт товарища ты не торопись. Я тебе такой же товарищ, как орёл сове, – возмутился Лисицын. – Орёл всё старается в ясное небо взмыть, чтоб видели его и человек, и зверь, и птица, а сова норовит в чащобу забиться. Когда потёмки наступят, она тут как тут. По птичьим гнёздам шарится зверьков уснувших давит… У тебя замашки точь-в-точь совиные. А только и на сову бывает проруха: заклёвывают её малые птички, соберутся артелью и давай клевать. Да как клюют-то, смотреть страшно! Только перья летят. И каждая птаха всё ей в голову метит, чтоб было разбойнице-сове почувствительнее. Давай-ка, господин сова, садись вот сюда, а потом, поведём тебя в Мареевку, будешь ответ перед Советской властью держать.

Станислав сел на сосновый сутунок, опустил голову, струйки пота стекали по его толстой шее, на спине проступили мокрые пятна.

– Ишь как тебя разморило! Накопил на колхозных харчах жиров! Ведь я же тебе, паскуда, самый лучший кусок отдавал. Я тебя, как сына, жалел. А чем же ты отплатил мне за это? – с болью и обидой в голосе спросил Золотарев.

Станислав вскочил. Красное, обветренное лицо его перекосилось от злобы:

– Ведите меня скорее к властям! И хватит меня начитывать! Ишь какие политруки выискались!.. Я хозяин этих сундуков, у меня от отца завещание на руках. Через суд вытребую! Моё это сокровище! Моё! Моё!

– Ты смотри-ка, Миша, какой он приверженный к "моему". Ой-ой! – искренне изумился Золотарёв.

– Уля-то в точку попала: урод капитализма! Да ещё какой уродина-то, давно таких наша земля не видала! Много с ним будет хлопот, пока из его головы эту дурь выбьют… Становись, Платоша, впереди, а я за ним пойду.

Через минуту Золотарёв, Станислав и Лисицын вышли на дорогу. Находка заняла своё место – в двух шагах от Станислава. Ульяна шла позади всех. Теперь, когда всё пережитое у малинника отодвинулось в прошлое, она снова думала о Краюхине, и ей радостно было, что она сумела сберечь свою девичью честь.

Глава восьмая

1

Постукивая и бренча старым, много раз чиненным мотором, катер преодолел перекат и сбавил ход напротив избушки Лисицына.

– Эй, люди! Стан Лисицына этот будет? – крикнули с катера.

– Этот самый, – ответил Лисицын с берега.

Катер круто развернулся и, рассекая собственную волну, ткнулся в песчаный яр.

Лисицын стоял на самом краю обрыва, сдвинув шапку-ушанку на затылок, смотрел на катер и невесело думал: "Ну вот, и лесоустроители припожаловали. Что же мне с ними делать?"

Вечерело. Предзакатное солнце на чистом, голубом небе пылало огненным шаром. Но сибирский август уже делал своё дело: в воздухе веяло прохладой, и солнечные лучи, растекавшиеся над тайгой, были не горячими, а чуть тёплыми. От заросших кустарником берегов Таёжной тянуло густым смородиновым настоем. Созревала ягода.

Не дожидаясь, когда будет положен трап, с катера выпрыгнули двое: очень маленькая, большеголовая, черноволосая женщина лет сорока двух – сорока пяти, с жгуче-чёрными, продолговатыми, как у египтянки, глазами и острым носом, и высокий, стриженный под бобрик, припадавший на одну ногу мужчина с увесистой клюшкой в руках. Женщина была одета в мужское: сапоги, брюки из чёртовой кожи и тужурку-спецовку из тонкого брезента: на плечах мужчины, одетого в такой же покрой, висел накомарник, сплетённый из конского волоса.

На катере, кроме моториста, Лисицын приметил ещё двух мужчин. Едва катер приткнулся к берегу, они принялись перекладывать какие-то ящики и тюки.

– Вы что же, Лисицын будете? – спросила женщина, поднявшись на яр.

– Точно так. Он самый. А вы "здравствуйте" в городе забыли или у вас не полагается? – не в силах сдержать враждебного чувства к прибывшим, с ехидным смешком спросил Лисицын.

– Здравствуйте, товарищ Лисицын, здравствуйте! Я хотела вначале удостовериться, вы ли это, – смутилась женщина и подала руку Лисицыну, назвав себя: – Надежда Андриановна Соловушкина, инженер из треста "Высокоярсклес".

Лисицын слегка сжал маленькую руку женщины, подумал: "Соловушкина? Фамилия подходящая! Послушаем, как петь ты будешь, оправдаешь ли своё прозвание".

Мужчина с бобриком тоже подал руку.

– Никандр Николаевич Хомутников, техник-землеустроитель.

– А кто же из вас за старшего, позвольте спросить, граждане хорошие? – обратился к прибывшим Лисицын.

Почему-то этот вопрос пришёлся не по нраву мужчине с бобриком, и он недружелюбно сказал:

– Вы где-нибудь видели, товарищ Лисицын, чтоб техник занимал положение более высокое, чем инженер?

– Чего не знаю, того не знаю. Совать нос не в свои дела не обучен, – резко ответил Лисицын.

– Начальником нашей группы являюсь я, товарищ Лисицын, – сказала Соловушкина. – А какое имеет это значение?

– А такое имеет значение, что будет важный с вами разговор, – пояснил Лисицын и подчёркнуто небрежно повернулся к технику, как бы наказывая того за грубиянство.

– Я много слышала о вас, товарищ Лисицын, как о прекрасном знатоке улуюльских лесов и очень рада, что именно вы будете нашим проводником, – произнесла Соловушкина мягким, учтивым голоском, явно намереваясь придать этой первой встрече с охотником более душевный характер.

Но Лисицына трудно было поймать на лесть.

– А я к вам, товарищ Соловушкина, в проводники не нанимался и не собираюсь этого делать. У меня своей работы по самое горло. Вот-вот сезон шишкобоя начнётся, а потом охота.

– Но, позвольте, я имею официальное согласие от Мареевского сельсовета относительно вас. Товарищ Севастьянов меня заверил! К тому же от него к вам имеется пакет. Никандр Николаевич, – обратилась она к мужчине с бобриком, – пакет товарищу Лисицыну у вас?

Хомутников вытащил из внутреннего кармана своей куртки-спецовки конверт, сложенный вдвое, и подал его Лисицыну.

Развернув письмо, Лисицын читал его не спеша, с трудом.

– Нет, товарищи хорошие, распоряжение Севастьянова мне не указ. Моё начальство – правление колхоза. Тут Севастьянов пишет, что, мол, председатель колхоза Изотов не возражает, он поставлен в известность… Я бригадир, и пусть мне укажет правление. Вот так, товарищи хорошие…

Лисицын победоносно посмотрел на Соловушкину и перевёл взгляд на Хомутникова.

– Но это же формальный подход, товарищ Лисицын! – воскликнула Соловушкина. – Поймите, что вы ставите нас в безвыходное положение… У нас предусмотрены сроки, мы не можем их срывать, нас взгреет за это трест, а трест получит нахлобучку от министерства. А ведь и министерство тоже в ответе. И перед кем? Перед самим правительством! Это же надо понимать, товарищ Лисицын.

Соловушкина сопровождала свой залп красноречия выразительными жестами. Руки у неё были маленькие, пальчики короткие, на ногтях краснели пятна маникюрного лака.

– А вы думаете, вы одни с понятием? Вы думаете, если вы трест, то умнее вас нету? Если ваш трест такой умный и всё понимает, то зачем он вас послал в синеозёрские леса, где вам совершенно нечего делать? – Лисицын отступил немного от Соловушкиной, уткнув руки в бока.

– Вы смотрите, Надежда Андриановна, какой товарищ Лисицын критик! Для него ни трест, ни министерство, ни правительство не авторитет, – усмехнулся Хомутников, пристукивая своей клюшкой.

– А вы, товарищ, не помню, как вас по имени-отчеству, трест с правительством не путайте. Я тоже на плечах голову ношу, а не кочан капусты и понимаю, что к чему. Если б у правительства руки до вас дошли, оно бы вам так всыпало, что вы бы сюда дорогу забыли…