Даурия - Седых Константин Федорович

Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 203

— Это, паря, давно известно. Мы еще на германском фронте про это слыхали. А ты, чем других учить, лучше послушай, что я скажу. Ты знаешь, что Ленин у нас в Забайкалье был?

— Неужели был?

— А как же ты думал? Он ведь в Горном Зерентуе каторгу отбывал. Царь его так боялся, что аж вон куда упрятал.

— Откуда это тебе известно, — послышались недоверчивые голоса, — поди, сам придумал, а теперь заливаешь?

— Ничего не заливаю. Раз говорю, значит, известно. Сидел он там после девятьсот пятого года. Самым секретным арестантом был. Имени его даже сам начальник каторги не знал, числился он у него под номером. Обращались с ним шибко строго — в камере кандалов не снимали. А на окно помимо решетки деревянный кошель приделали, чтобы он не видел и не знал, что на воле деется. Только он все равно знал. Как только начинало светать, прилетали к тюрьме голуби и на кошель его окошка садились. Были те голуби, видать, не простые — ученые были. Приносили они ему с воли вести от верных друзей-товарищей, а назад с его письмами улетали и несли их по всей России-матушке.

— Что-то, паря, ты перехватил, — снова усомнился кто-то, — как же голуби его находили?

— Этого тебе толком и я не объясню. А что был Ленин в Зерентуе и убежал оттуда — это доподлинно известно. Все вы небось слышали перед германской войной, что в Горной большой подкоп обнаружили? Тогда везде только об этом и разговоры были. Вот и вызволили его через этот подкоп друзья-товарищи. Эту историю лучше всех должен знать Василий Улыбин. Он соврать не даст — подтвердит, он ведь тоже тогда на каторге страдал.

— Выходит, Ленин и на нашу жизнь насмотрелся, — после долгого молчания заговорили у костра, — подвернется случай — обязательно в Горной побываю и камеру, в которой он сидел, и подкоп погляжу…

Дальнейшего Роман не дослушал. Его нашел ординарец Филинова и передал приказ немедленно явиться в штабную палатку.

— Ну, как твои ноги, Роман? — спросил его Василий Андреевич, когда он явился туда. — Сможешь поехать сейчас со мной к Вихрову-Петелину?

— Могу. Ехать — это не пешком ходить, — улыбнулся Роман, польщенный тем, что дядя приглашает его ехать с собой.

Было уже темно, когда Василий Андреевич, Мишка и Роман выехали с бивака. Молчаливую степь то и дело освещали вспышки грозовых разрядов. Облака клубились и пенились прямо над ними. С минуты на минуту должен был разразиться ливень. Роман сидел рядом с шофером и показывал ему, куда ехать, так как все время ехали без дороги по степной целине. При свете молний он хорошо различал знакомые кустики, россыпи камней, увалы и чувствовал себя уверенно. Но шофер все время ругался, он не привык ездить наугад да еще поминутно ослепляемый блеском молний. «Чандлер» в его руках часто вилял из стороны в сторону, буксовал в зарослях густой полыни и на песчаных откосах увалов. От напряжения шофер весь взмок и то и дело просил Романа дать ему закурить. Василий Андреевич, доверившись Роману и Мишке, спокойно дремал в задке автомобиля, запахнувшись в шинель.

Вдруг степь озарилась от края до края белым светом, прогремел, сотрясая землю, гром, и сразу же хлынул ливень. Ехать дальше было немыслимо. Пришлось остановиться и искать спасения от лившихся с неба потоков под брезентом, который был заботливо припасен еще Антошкой.

Ливень, постепенно слабея, продолжался часа три. Когда он наконец стих, на востоке уже начало белеть. Мокрые и голодные добрались путники до базы петелинцев только утром и угодили как раз на отрядный митинг.

У подошвы крутой, с каменистой россыпью сопки белели широко раскиданные палатки, дымились многочисленные костры. В центре бивака сбились в тесный, буйно горланящий круг петелинцы. Они не заметили, как к крайним палаткам подкатил низенький, с набившейся в радиатор травой «Чандлер», от которого, как от загнанной лошади, шел пар.

У одной из палаток сидел и сушил над костром рубаху немолодой боец с забинтованной рукой на перевязи. Василий Андреевич и Роман подошли к нему, поздоровались. Он вскинул на них глубоко запавшие слезящиеся от дыма глаза и равнодушно откликнулся на приветствие вялым баском. Василий Андреевич спросил, что происходит у них в отряде.

— Буза идет, — безнадежно махнул здоровой рукой боец, опуская на колени рубаху. — Чуть свет принялись митинговать и все не могут кончить. Вздумали новых командиров выбирать, да никак не найдут таких, чтобы всем по душе пришлись.

— А ты что же не митингуешь?

— Мне теперь это ни к чему. Мне теперь все яковы одинаковы. Отвоевал я свое! Сижу да вот думаю, как дальше жить буду. С одной рукой не шибко развернешься, а у меня шесть человек детей — мал мала меньше.

— Ну, если разобьем Семенова, с голоду не умрешь! Советская власть и тебе поможет, и детей твоих на ноги поставит. А что у тебя с рукой? Может быть, ее можно еще вылечить?

— Где уж вылечишь, ежели три пальца оторвало! Новых-то ведь не сделают. А вы, товарищок, дали бы мне закурить.

Роман поспешно вытащил из кармана кисет и щедро угостил бойца махоркой. Поговорив с ним, пока он с помощью зубов свертывал себе одной рукой цигарку, Василий Андреевич отправился к митингующим. Роман последовал за ним.

Решительным шагом Василий Андреевич подошел к толпе. Никто из бойцов не обратил на него никакого внимания. На телеге, заменявшей трибуну, стоял в это время мордастый и большеротый детина с начесанным на правый глаз вьющимся русым чубом. Размахивая коричневыми от загара кулачищами, он надсаживался в крике:

— Хрен редьки не слаще! Вихров плох, а Митрошка Шеломин еще хуже. Он до ста считать не умеет, а его хотят командиром сделать. Такой накомандует!.. Живо всех погубит. Уж если приспичило нам нового командира выбирать, так выберем Белошапкина, у него хоть голос командирский, зычный, что твоя труба.

— Катись ты со своим Белошапкиным!..

— Нашел кого подсовывать. У него только один голос и есть, а если хватить под шапкой, с семью собаками ума не найдешь! — закричали бойцы, стоявшие впереди Василия Андреевича и Романа. Тотчас же на них напустились другие, которые были за Белошапкина, и вспыхнул невообразимый гвалт.

Шум продолжался до тех пор, пока чубатый детина не убрался с телеги и на ней не появился новый оратор. Это был почти квадратный здоровяк, необычайно спокойный и самоуверенный. Круглое лицо его, обрамленное седоватыми баками, было мужественным и красивым. Начал он с того, что всех обругал. Его, по-видимому, хорошо знали и относились к нему с уважением. На ругань его не обиделись, а с готовностью замолчали и стали ждать, что скажет он дальше.

— Ну, чего вы орете, как свиньи перед дождем? Чего, я вас спрашиваю? Так мы этот базар сроду не кончим. Приехали мы на войну, а не на свадьбу, и нечего жаловаться, что вместо вина свинцом угостили. Тут до меня один, у которого чуб кандибобером, вроде как бы обижался, что у Семенова пушки и пулеметы, а у нас берданки с дробовиками. Об этом мы знали еще тогда, когда на фронт ехали. Так чего же теперь жаловаться на это? Не жаловаться надо, а винтовки и пулеметы себе в бою добывать и не бегать, как бараны, от каждого выстрела. Виним мы теперь своих командиров, всех собак на них вешаем, а ведь затевали они атаку с нашего согласия. Все мы за нее голосовали. Давайте лучше не командиров менять, а насчет порядка подумаем.

— А ведь он, холера, верно говорит! — сказал стоявший рядом с Романом боец. Точно такие же возгласы раздались во всех концах, и хотя вслед за этим снова вспыхнули крики и споры, но уже было очевидно, что в настроении бойцов произошел перелом. Василий Андреевич решил воспользоваться этим и начал энергично проталкиваться к телеге. Роман с замирающим сердцем следил за ним.

— Это кто такой? — спросил у него сосед слева.

— Помощник Лазо. Правая его рука!

— Да ну? — удивился боец и моментально передал эту новость дальше. Пока Василий Андреевич пробивался к телеге, весть о его приезде облетела большую часть отряда, и люди с нетерпением ждали, когда появится на телеге человек, историю которого знали многие из них.

Ознакомительная версия. Доступно 41 страниц из 203