Ознакомительная версия. Доступно 43 страниц из 214
— Сие есть низкое посягательство на крестьянскую собственность!.. (Среди депутатов-помещиков сильное движение, они сердито сморкаются, кашляют, угрожающе жестикулируют, стараясь запугать Коробьина.) Но он продолжает:
— Сие, говорю, угрожает разорением целому государству, ибо тогда только в силе находится общество, когда составляющие оное члены все довольны. От сего их покойствие, от сего и дух, к защищению своего отечества распаляющийся, происходит. Масса народная есть душа государства! — почти выкрикнул он и сделал паузу.
Падуров, слыша эти слова, встал в задних рядах во весь рост, ему хотелось подойти к офицеру и братски обнять его.
— А причиною бегства крестьян, — продолжал меж тем Коробьин, — суть помещики, отягчающие крестьян своим правлением. Яркий пример тому — великие жестокости злодейки Салтычихи.
— Верно, верно! — закричали со всех сторон многие депутаты.
— И для того всячески стараться должно предупредить помянутые случаи, как крестьянам несносные, вредные всем членам общества и государству пагубные. Предлагаю: ограничить законом власть помещиков в доходах со своих подданных, а также оградить крестьянина от корыстолюбия, произвола и насилия помещика.
Сотник Падуров, услыхав сзади себя тихие всхлипы, обернулся и увидел, что у некоторых депутатов-простолюдинов катятся по щекам слезы.
Звонок маршала. Перерыв заседания. Задетые за живое помещики, окружив Коробьина, обрушились на него с упреками.
— Вы, милостивый государь, плохо знакомы с положением дел… Да-с, да-с! Молоды вы еще очень, — кричали они.
— Вы, господин офицер, по неопытности своей, еще не знаете мужиков, — наседали другие. — Мужики порочны по природе, склонны к пьянству, к разбою, к бродяжничеству. Крутые меры надо против мужика, а не послабления.
— Эх, господа, все ваши упреки в мою голову недостойны дворянского звания, — резко прервал их разгорячившийся Коробьин и отошел прочь.
Несмотря на явное недовольство крупных феодалов поведением Коробьина, преобладающее большинство депутатов, даже многие мелкопоместные дворяне, были на его стороне, что блестяще подтвердилось при баллотировке в частную комиссию «о рудокопании и торговле». Никому ранее не ведомый офицер Коробьин получил 260 белых избирательных шаров из 306. Это было решительной демонстрацией в пользу Коробьина: во все время существования Большой Комиссии ни один депутат не удостоился столь высокого доверия собрания.
После баллотировки выступил уже известный собранию угрюмый видом, широкоскулый майор Козельский.
— Вопрос о защищении имущественных прав крестьян назрел потому, — сказал он, — что удручение рабства принижает крестьян, умаляет доходность их труда. А число помещиков, кои во вред себе и обществу разоряют своих крестьян, все умножается и умножается.
— Ах, вот как?! — раздался с дворянских кресел угрожающий голос.
— А что, не правда, что ли? — звучным басом покрыл его граф Алексей Орлов.
— Правда, правда, ваше сиятельство! — обрадованно закричали с задних мест.
Граф Алексей Орлов считался человеком прямодушным, пред Екатериной особенно не раболепствующим, он держал себя особняком, самостоятельно, за что и пользовался у публики уважением.
Козельский одернул зеленый свой мундир и, нахмурясь, произнес:
— Пчела, приобретшая мед, почитает его за собственное добро, защищает его, жалит, жизнь теряет, как только кто-либо подойдет ко гнезду ее.
Крестьянин же — чувствующий человек, он вперед знает, что все, что бы ни было у него, то — говорят ему, — это, мол, не твое, а помещиково. Изба, лошадь, корова, соха, шубенка — все помещиково… Господа депутаты! Вы подумайте, положа руку на сердце, как при подобных условиях крестьянину быть благонравну и добродетельну, когда ему не остается никакого средства быть таким. Отсюда, может статься, будучи в унынии, крестьянин и пьянствует когда, только вряд ли он пьет больше своего барина.
Речь Козельского всех взволновала. На многих лицах горькие улыбки.
— Теперь насчет земли… — продолжал Козельский. — По всей России ныне производится генеральное межевание. И нам думается, что все земли надо разделить и размежевать так, чтобы крестьяне, живущие за помещиками, имели свою собственную землю — не помещичью, а собственную! — подчеркнул Козельский. — Чтобы мужики, почитая сии земельные участки за свой собственный удел, основательнее обзаводиться и постояннее жить могли…
— Что, что?! — и озлобленные глаза возмущенных дворян гневно уставились на смолкшего Козельского. — Что?! Мужикам землю в собственность намежевать? Думаете ли вы, господин депутат, о чем говорите?
— Да, думаю. И очень крепко, — сдвинув черные брови и подняв плечи, резко бросил им Козельский. — Не мешало бы и вам, господа дворяне, над сим вопросом призадуматься. Пора, пора! Многие помещики говорят и пишут, что облегчение делать невыполированному, неученому и темному народу в его трудностях предосудительно. А я полагаю, что некоторые из них так говорят по незнанию вопроса, по неумеренному своему самолюбию и что почитают в неумеренном господствовании над людьми лучшую для себя пользу. И я смело говорю вам на это: чрез свободу идут к просвещению, а не наоборот…
В зале сразу шум, как на базаре. Растерявшийся Бибиков, секретари и пристава пробуют навести порядок.
…Итак, большинство дворян, купцы и фабриканты в своих речах защищали исключительно свои классовые выгоды. И лишь два мужественных офицера, Козельский и Коробьин, являясь как бы прообразом декабристов, а вместе с ними и другие либерально настроенные депутаты выступали горячими поборниками крестьянских интересов.
Слово берет Щербатов, он прямо-таки взбешен крамольными речами депутатов. Как?! Нарезать мужикам землю? Помилуйте, да это ж пахнет государственным переворотом, что по-французски зовется: ре-во-лю-ция! Его лицо стало еще более надменным, чем всегда. Он говорил, красуясь и вскидывая брови:
— Депутаты Коробьин и Козельский представляют, дабы часть некоторого имения дать крестьянам в собственность. Позволительно спросить: из каких же земель им сию собственность нарезать? Ответствую. Большая часть земель еще в древние времена дана государям в вотчины дворянам за их верную службу отечеству: за сопротивление татарам и полякам, за неоднократное освобождение Москвы…
