Филипп без промедления отправился по указанному адресу.
Он не без волнения тронул молоток у ворот подозрительного дома, в котором, как он предполагал, навсегда исчезли покой и честь бедняжки Андре. Однако, призвав на помощь волю, он вскоре подавил в себе возмущение, как и всякое другое чувство, чтобы сберечь силы, которые, как он полагал, могли еще ему понадобиться.
Он твердой рукой взялся за молоток, и ворота, как обычно, сейчас же отворились.
Филипп прошел в ворота и очутился во дворе, держа своего коня под уздцы.
Не успел он сделать и нескольких шагов, как Фриц вышел из передней и появился на крыльце, остановив его вопросом:
– Что вам угодно, сударь? Филипп вздрогнул от неожиданности. Он сердито взглянул на немца, словно забыв, что перед ним лакей, исполняющий свой долг.
– Я хочу поговорить с хозяином дома, графом Фениксом, – отвечал Филипп, после чего продел уздечку коня в кольцо, поднялся на крыльцо и вошел в переднюю.
– Хозяина нет дома, – сообщил Фриц, пропуская, однако, Филиппа вперед, как и подобало вымуштрованному слуге.
Это могло показаться странным, но приготовившийся ко всему Филипп словно ждал именно такого ответа.
Он помолчал немного, затем спросил:
– Где я могу его найти?
– Не знаю, сударь.
– Вы обязаны это знать!
– Прошу прощения, сударь, т хозяин мне не докладывает, где он бывает.
– Друг мой! Мне непременно нужно поговорить с вашим хозяином нынче же вечером, – молвил Филипп.
– Сомневаюсь, чтобы это было возможно.
– Это совершенно необходимо: дело не терпит отлагательств.
Фриц поклонился, не проронив ни звука в ответ.
– Так он вышел? – спросил Филипп.
– Да, сударь.
– Он, конечно, вернется?
– Не думаю, сударь.
– А-а, вы так не думаете?
– Нет.
– Отлично! – воскликнул Филипп, распаляясь. – А теперь ступайте к своему хозяину и скажите ему…
– Как я уже имел честь вам доложить, – невозмутимо отвечал Фриц, – хозяина нет дома.
– Я знаю, чего стоят такого рода доклады, друг мой, – заметил Филипп, – я ценю вашу исполнительность, однако на меня это приказание распространяться не может, потому что ваш хозяин не мог предвидеть мой визит: меня привел исключительный случай.
– Приказание распространяется на всех, сударь, – неосторожно обмолвился Фриц.
– Раз было такое приказание, стало быть, граф Феникс дома, – заметил Филипп.
– Ну и что же? – проговорил Фриц; его начинала выводить из себя настойчивость посетителя.
– В таком случае, я его подожду.
– Говорят вам, хозяина нет дома, – возразил Фриц. – Несколько дней назад в доме случился пожар, и теперь здесь стало невозможно жить.
– Ты, однако, живешь, – заметил Филипп и тут же пожалел о своих словах.
– Я здесь за сторожа.
Филипп пожал плечами, давая понять, что не верит ни единому слову.
Фриц начал терять терпение.
– В конце концов, совершенно не важно, дома его сиятельство или его нет. Ни в его отсутствие, ни когда он у себя, никто никогда не войдет к нему силой. Если вам не угодно придерживаться обычаев этого дома, я буду вынужден…
Фриц замолчал.
– Ну, что? – забывшись, вскричал Филипп.
–..вышвырнуть вас вон, – с достоинством проговорил Фриц.
– Ты меня вышвырнешь? – сверкнув глазами, воскликнул Филипп.
– Я, – отвечал Фриц, все более распаляясь, однако внешне оставаясь совершенно невозмутимым, что вообще присуще людям этой национальности-.
Он шагнул к молодому человеку – тот вне себя от отчаяния обнажил шпагу.
Не растерявшись при виде шпаги, не зовя никого на помощь, – возможно, он и в самом деле был один в доме, – Фриц, выхватил из коллекции оружия со стены пику с ост рым металлическим наконечником, бросился на Филиппа и первым же ударом перебил лезвие шпаги пополам.
Филипп взревел от негодования и рванулся к стене в надежде завладеть новым оружием.
В эту минуту распахнулась потайная дверь и в темном проеме появился граф.
– Что здесь происходит, Фриц?
– Ничего, сударь, – отвечал слуга, опуская пику и становясь так, чтобы загородить собой хозяина; тот продолжал стоять на ступеньках невидимой лестницы и казался в полтора раза выше лакея.
– Граф! Видимо, это в обычаях вашей страны, чтобы лакеи встречали дворянина с пикой в руках? Или, может быть, это приказание является особенностью вашего благородного дома?
Фриц опустил пику и, повинуясь молчаливому приказанию хозяина, поставил ее в угол передней.
– Кто вы, сударь? – спросил граф, силясь рассмотреть Филиппа при свете одной-единственной лампы, освещавшей переднюю.
– Тот, кто желает непременно с вами поговорить.
– Это вы?
– Да.
– Вот то самое слово, которое вполне извиняет Фрица, сударь, потому что я не собираюсь ни с кем говорить. А когда я у себя, я ни за кем не признаю права «желать» говорить со мной. Итак, вы сами виноваты, это ваша ошибка. Впрочем, – прибавил со вздохом Бальзаме, – я готов вас извинить, при том, однако, условии, что вы немедленно уйдете и не будете больше нарушать мой покой.
– Ну что же, вы в самом деле вправе требовать покоя после того, как отняли покой у меня! – воскликнул Филипп.
– Я лишил вас покоя? – переспросил граф.
– Я – Филипп де Таверне! – вскричал молодой человек, полагая, что, услышав его имя, граф сразу все поймет и смутится.
– Филипп де Таверне?.. Сударь! Я был хорошо принят в доме вашего отца, – отвечал граф, – добро пожаловать ко мне!
– Как все удачно вышло! – пробормотал Филипп.
– Прошу следовать за мной, сударь.
Бальзаме затворил дверь, ведшую на потайную лестницу, и пошел впереди Филиппа, пригласив его в гостиную, где мы уже были свидетелями некоторых сцен и, в частности, самой последней – встречи Бальзамо с пятью верховными членами.
Гостиная была освещена так ярко, словно ожидались посетители; впрочем, было ясно, что таков был один из обычаев дома.
– Добрый вечер, господин де Таверне! – ласково проговорил Бальзамо. Его приглушенный голос заставил Филиппа поднять голову и взглянуть на графа.
Однако при виде Бальзамо Филипп отпрянул.
От графа и в самом деле осталась только тень: глубоко ввалившиеся глаза стали тусклыми, щеки впали, а вокруг рта залегли складки; черты лица заострились, и он стал похож на мертвеца.
Филипп был совершенно ошеломлен. Бальзамо заметил его изумление, и на бесцветных губах его заиграла улыбка, а в глазах мелькнула смертная тоска.
– Я приношу вам свои извинения за поведение моего лакея, однако, по правде говоря, он выполнял приказание. Позвольте вам заметить, что вы были неправы, пытаясь проникнуть ко мне силой.
– Вы знаете, что бывают чрезвычайные обстоятельства, а я оказался именно в таком положении. Бальзамо не отвечал.
– Я хотел вас видеть, – продолжал Филипп, – я желал с вами поговорить. Чтобы добраться до вас, я был готов рискнуть жизнью.
Бальзамо по-прежнему молчал, словно ожидая, когда молодой человек выразится яснее; у него не было ни сил, ни любопытства расспрашивать его о чем бы то ни было.
– Вы у меня в руках, – продолжал Филипп, – наконец-то вы у меня в руках, и мы можем объясниться. Однако соблаговолите прежде отпустить лакея.
Филипп указал пальцем на Фрица, а тот как раз в эту минуту приподнял портьеру, словно ждал от хозяйка дальнейших распоряжений относительно незваного гостя.
Бальзамо неотрывно смотрел на Филиппа, словно желая угадать его намерения. Но как только рядом с Филиппом оказался человек, равный ему по званию и происхождению, молодой человек взял себя в руки и успокоился: теперь выражение его лица было непроницаемо.
Бальзамо кивком головы или, вернее, одним движением бровей отпустил Фрица, и оба они сели один против другого: Филипп – спиной к камину, Бальзамо – опершись локтем на круглый столик.
– Говорите, пожалуйста, быстро и ясно, – молвил Бальзамо, – я слушаю вас только из любезности и, должен вас предупредить, могу скоро устать.
