Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович

– За мной явился?

– Не за тобой – к тебе, – гость нащупал лавку и тяжко сел: верно под плащом два пуда злата. – Позри, я жив и тень от меня идет…

– Но я же убил тебя! И голову отсек! Сей утлый человек вдруг засмеялся зычно, ровно жеребец заржал.

– Убил?.. Се верно, и голову отсек! Да не меня – мою седьмую суть!.. А сутей множество, и посему меня убить нельзя.

Уняв же трубный смех, вновь скрючился, повиснув на посохе из мирта. Свенальд к нему приблизился, за бороду рванул – нет, на шее голова! И даже следа нет…

– А ты, я слышал, нынче пошел служить за веру – не за злато?

– Уж не перекупить ли ты пришел? – воевода приподнял гостя – легкий, ровно пустой кошель с-под злата…

– Кто нанялся за веру, тех грех перекупать, да и не сыскать мне столько злата.

– Зачем же ты явился? Ведь неспроста забрел!

– Я весть принес худую…

– Худую весть? – Свенальд оставил гостя. – Мне уже столько лет, что вести всякие лишь просто вести. Добро ли худо – все едино…

– Не весел что-то, воевода! А ведь за веру воевать приятно, не так ли?..

– Ну, говори, чего?

– А вдругорядь не станешь убивать? Весть-то дурная!

– Да вас же, оборотней, разве перебьешь? Добраться бы до первой сути!..

– Твой сын любимый, Лют именем, пал ныне от руки Олега Святославича. Достал его мечом и снес голову, как ты когда-то моей седьмой сути. И на кол повесил в своем Искоростене. А тело волкам бросил.

Рука Свенальдова на меч легла. Сам он вздыбил грудь, но медленне вздохнул и скрючился.

– Не веришь – посмотри. Висит и ныне там. Вот только вороны глаза склевали, – добавил тут слепой. Десница воеводская упала вниз, повисла плетью.

– Туда ему дорога…

Гость не поверил слову, в пустых белках его возникли две точки черные.

– Ужели не скорбишь о сыне?

– О матери его скорблю… И радуюсь, что не позрела, кого родила на свет.

– Жестокий стал… Когда служил за злато, добрее был.

– Ты думал, я в сей же час мстить пойду? Сию же тешил мысль?

– Нет, верный воевода, подобных мыслей не бывало.

– Что ж привело тебя, слепой? – Свенальд схватил за горло. – Инно вот меч возьму!

– Постой! Постой! – гость вырывался. – Головой моей седьмой сути ты князю доказал: за веру верно послужить готов! Ну а моей-то что и кому докажешь?

Отбросив гостя, как мешок, сел воевода. А тот поднялся, охая, держась за поясницу.

– Ей-ей, без умысла! Шел и по пути узнал про Люта… И мыслил сначала сообщить весть горькую, ну а потом уж. и другие… А как иначе поступить?.. Ты ведь и так невесел был, сидел и тосковал. И оно понятно. Когда не ведаешь земли своей, служить за веру так же скушно, как и за злато. Не я Свенальдича сгубил, древлянский князь Олег, а ты на меня напал…

– Зачем пожаловал?

– Да был же уговор у нас… Конечно, давний, и утекло с тех пор…

– Какой был уговор?

– Я не в пример тебе слово свое держу и коварным образом не сношу голов союзникам…

– Какой был уговор?!

– Ты же хотел узнать, где твоя отчина? Я обязался… И вот пришел… Помнишь, ты кручинился, что Пути Последнего лишишься, коль тризну справят на чужбине? Иль ныне все равно тебе, по чьему обряду тебя отправят в Путь?

– Нет, мне не все равно… Ужели ты изведал, где родина моя?

– Да как условились, изведал.

– И где же? Где?!

– Ну, погоди, скажу. Куда спешить? Есть время… Свенальд брови поднял и обнажил глаза.

– Я вспомнил… Ты ничего не делаешь задаром. Опять потребуешь, чтоб я кого-нибудь стравил друг с другом, под меч поставил?

– Что ты, Свенальд! Ни-ни!

– Я князя не предам. Уж лучше кануть в бездну после смерти.

– А кто просит взамен измены? Я не прошу! Поскольку знаю – ты за веру служишь. Окажешь мне услугу. Ну, право, безделица.

– Какую же услугу?

– Видишь ли, Свенальд, я еще одну весть принес. Только не знаю, как она князю будет: в скорбь иль в радость. Сам не пойду к нему, инно ведь коли худой весть посчитает, то голову смахнет в сердцах, как сын его, Олег, твоему сыну Люту. У меня же много сутей, но жалко всякую… Ты Святославу весть передашь – сие и есть услуга.

– Что-то ныне берешь ты мало…

– Но ведь и плачу не златом! Задумался Свенальд, мысленно поискав коварство, да вроде нет западни…

– А ты не врешь, слепой? Воистину узнал, где отчая земля?

– Не веришь мне… И зря. Да, я скупой, но разве обманул тебя хоть раз, когда в союзе были?

– Да слишком мало просишь!

– Ну вот, не угодишь… Добро, чтоб ты не сомневался, я наперед скажу, – гость бороду разгладил. – Земля твоя – Норвегия. Ты в ней родился. Бывал я там однажды: все так и есть, сосною пахнет, горючим камнем и овчарней.

– Норвегия?.. И бог мой – Один?!

– Се верно, Один…

– Я чуял!.. И однажды злато отослал, чтоб в жертву принесли. Так Один! – Свенальд к небу очи поднял, чего никогда не делал, но над главою был свод покоев. – Но если ты солгал?!

– За веру служишь, а никому не веришь… – вздохнул слепой. – Но я прощаю… Мне помнится, монету ты искал, где есть твой царь. Ее ты с детства помнишь…

– Искал!

– Так на, возьми!

И точно в длань воеводскую вложил монету. Потертая изрядно, множество рук помнившая, она сейчас лежала в его руке. Глас прозвучал:

– Се наш древний царь. Позри, каков!

А Святослав тем часом стоял под звездами на царском гульбище дворца и в небо зрел: звезда Фарро исчезла с окоема! Или пропала, смешавшись с другими, но такого прежде не бывало. Он мог отличить сей древний путеводный знак народов Ара от тысяч звезд иных, и отличал, и зрел его средь бела дня, когда все остальные таяли под солнцем.

Истолковав сие двояко – к добру и к худу, – он вошел в палаты и сел за стол мраморный, чтобы писать к Цимисхию: царь в нарушение договора держал возле себя врага Руси, суть кагана. Они ж условились и поклялись своим богам не привечать врагов друг друга, дабы не сеяли они раздора меж ними, не шептали в уши слова дурные и не губили мира. Князь положил перед собой лист харатейный, взял перо, но мысли о звезде к нему опять вернулись и отвлекли.

Фарро является тому, кто жаждет видеть путь. Другие же, кто идет своей дорогой иль тропой, иль вовсе бездорожьем не зрят, как будто ее вовсе нет на небосклоне. И в том, что звезда померкла перед взором князя, был добрый знак – видно, минул гнев божий и они вернулись к нему, и будет Последний Путь. Зачем сейчас Фарро, коль Род укажет, куда идти? Когда ты бога ведаешь, а он тебя ведет, не нужно путеводных звезд!

Но и худое предвидел Святослав: здесь, на Балканах, окончился путь битвы с Тьмою. А она еще сильна, и как зло всякое, крылата. Почует умиротворенье Света и разлетится вновь, как саранча, как тля едучая…

В тот миг к нему Свенальд пришел и у порога встал. То ль улыбается, то ль плачет – не понять, ибо князь никогда не зрел у воеводы ни того и ни другого.

– Ты с чем пришел, Свенальд?

– Я весть тебе принес. Токмо не ведаю: в скорбь или в радость.

– Так сказывай, а я погляжу, чем твоя весть на душу ляжет!

– Мать твоя, княгиня Ольга, скончалась, примерла.

Пред взором Святослава качнулась колыбель-ладья и поплыла. Свенальд же, видя, что князь не отвечает, еще раз повторил.

– Да слышу я, – отозвался он наконец. – Мне знак был – звезда Фарро погасла… Я не изведал знака и толковал иначе. А вот в чем суть! Се мать светила мне, а чудилось – звезда… Светила и померкла.

– Знать, скорбна весть…

– Но отчего же? Ей выпал трудный путь, бесчадие терпела, женой была, но княжила, землею правила. Бывало, и со мной сражалась… И вот свободной стала, ибо свобода истинная есть смерть. Так что мне горевать? Жаль токмо, звезда угасла… Ступай! Мне след письмо писать.

Когда Свенальд ушел, князь запер дверь и снова сел к столу. Но вместо послания взял харатейный лист и сложил из него ладью – не колыбель и не корабль погребальный…

Теперь он сирота, но старший рода – высший судия земной всем племенам в Руси, народам малым, и как он скажет – так и быть должно. Владей он властью, по колено ноги ушли бы в землю от тяжести, и шагу б не ступил! Ему же люба стезя иная – легко ходить, как пардус, поскольку рок другой…