Сальватор. Том 2 - Дюма Александр

– В Рошфор, Брест или Тулон?

– На ваш выбор, дружище. Как видите, я обхожусь с вами по-отечески.

– И надолго?

– Тоже на ваше усмотрение. Только ведите себя хорошо. Вы слишком мне дороги, и я непременно призову вас к себе, как только представится удобный случай.

– Я снова буду с кем-нибудь скован одной цепью?

– И это как пожелаете. Видите, я покладист.

– Ладно, – смирился Жибасье, видя, что ничего другого ему не остается, – пусть будет Тулон, и без напарника.

– Увы! – вздохнул г-н Жакаль. – Еще одно из ваших бесценных качеств уходит в небытие. Я говорю о благодарности или о дружбе, как вам больше нравится. Неужели ваше сердце не разорвется, когда вы увидите, что ваш брат по каторге скован цепью с кем-то другим – не с вами?!

– Что вы хотите этим сказать? – спросил каторжник, не понимая, на что г-н Жакаль намекает.

– Возможно ли, неблагодарный Жибасье! Разве вы забыли об ангеле Габриэле, если всего сутки назад держали факел его Гименея?

– Я не ошибся, – пробормотал Жибасье.

– Вы ошибаетесь редко, дорогой друг, в этом тоже необходимо отдать вам справедливость.

– Я был уверен, что его арестовали по вашему приказу.

– Да, правильно, по моему приказу, проницательный Жибасье. А знаете ли вы, зачем я приказал его арестовать?

– Нет, – искренне признался каторжник.

– За мелкий грешок, непохожий на другие, однако требующий небольшого наказания, чтобы научить его хорошим манерам. Поверите ли, пока кюре Сен-Жак-дю-О-Па его венчал и давал поцеловать свой дискос, он украл у достойного священника платок и табакерку? Более чем легкомысленное поведение! Кюре не захотел устраивать в церкви скандал и спокойно завершил церемонию, а спустя полчаса подал мне жалобу. Вот и верьте в добродетель нынешних ангелов! Вот, Жибасье, почему я считаю вас неблагодарным: вы не умоляете меня сковать вас одной цепью с этим юным вертопрахом, а ведь вы могли бы довершить его воспитание.

– Раз дело обстоит таким образом, – сказал Жибасье, – я забираю свои слова назад. Пусть будет Тулон и только парное заключение!

– В добрый час! Наконец-то я узнаю своего любимого Жибасье! Ах, какой бы человек из вас вышел, пройди вы другую школу. Но вас с детства травили классической литературой, и вы незнакомы с элементарными понятиями современной школы. Вот что вас сгубило. Однако не стоит терять надежды: эта беда поправима. Вы молоды, можете учиться. Знаете, когда вы входили, я как раз размышлял о создании огромной библиотеки для всех обездоленных вроде вас. А пока я вот о чем думаю: что если вместо общей цепи я попрошу расковать вас с ангелом Габриэлем? С самого вашего прибытия на каторгу я назначу вас обоих на должность самую почетную, доходную: будете писцами, а? Ну не приятное ли поручение:

писать письма за своих неграмотных товарищей и оказаться, таким образом, их доверенным лицом, которому известны все самые сокровенные тайны, их советчиком и помощником? Что вы на это скажете?

– Вы слишком милостивы ко мне! – полунасмешливо-полусерьезно отозвался каторжник.

– Вы этого заслуживаете, – подчеркнуто вежливо заметил г-н Жакаль. – Ну, договорились: вы оба можете считать себя официальными писцами. Может быть, у вас есть еще какиенибудь пожелания или просьбы?

– Только одна, – серьезно проговорил Жибасье.

– Говорите, дорогой друг: я ломаю голову, чем бы вам еще угодить.

– Поскольку Габриэля арестовали вчера вечером, – проговорил каторжник, – он не успел познакомиться со своей невестой поближе. Не слишком ли смело с моей стороны просить вас разрешить им свидание, перед тем как мужа отправят на юг?

– Просьба очень скромная, дорогой друг. Я разрешу им ежедневные свидания вплоть до дня отправления. Это все, Жибасье?

– Это только первая часть моей просьбы.

– Послушаем вторую!

– Вы позволите жене проживать в тех же широтах, что и ее муж?

– Договорились, Жибасье, хотя вторая часть нравится мне гораздо меньше первой. В первой части вашей просьбы вы проявляете незаинтересованность, заботитесь об отсутствующем друге, тогда как во второй, как мне кажется, замешаны ваши личные интересы.

– Я вас не понимаю, – молвил Жибасье.

– А ведь все просто! Не вы ли мне сказали, что женой вашего друга стала ваша бывшая подружка? Боюсь, что вы не столько для него, сколько для себя хлопочете о том, чтобы эта женщина поселилась неподалеку от вас.

Каторжник стыдливо покраснел.

– Ну, совершенных людей не бывает, – прибавил г-н Жакаль. – Вам больше не о чем меня просить?

– Последняя просьба!

– Давайте уж, пока вы здесь.

– Как будет проходить наше отправление?

– Вы должны знать, что вас ждет, Жибасье. Отправление пройдет как обычно.

– Через Бисетр? – состроив страшную рожу, уточнил каторжник.

– Естественно.

– Это меня чрезвычайно огорчает.

– Почему же, друг мой?

– А вы как думали, господин Жакаль? Не могу я привыкнуть к Бисетру! Вы же сами говорили: совершенных людей нет.

При одной мысли о том, что я нахожусь рядом с сумасшедшими, нервы у меня начинают шалить.

– Почему же в таком случае вы нарушаете закон?.. К сожалению, Жибасье, – продолжал он, протягивая руку к звонку, – я не могу удовлетворить вашу просьбу. Понимаю ваши чувства, но такова печальная необходимость, а вы как человек, воспитанный на классике, должны знать, что древние представляли необходимость при помощи железных уголков.

Едва г-н Жакаль договорил, как появился полицейский.

– Голубок, – обратился к нему начальник полиции и зачерпнул большую щепоть табаку; он с наслаждением поднес ее к носу, удовлетворенный тем, как все обернулось. – Голубок! Поручаю вашим особым – слышите? – особым заботам господина Жибасье. Временно поместите его не со всеми, а туда, где вы содержите пленника, задержанного вчера вечером.

Он снова повернулся к Жибасье:

– Я говорю об ангеле Габриэле. Скажите, что я чего-нибудь не предусмотрел, неблагодарный!

– Не знаю, как вас и благодарить, – с поклоном отвечал каторжник.

– Поблагодарите, когда вернетесь, – сказал на прощание г-н Жакаль.

Он с грустью наблюдал за тем, как Жибасье уходит.

– Вот я и осиротел! – проговорил он. – Ведь это моя правая рука!

XXVIII.

Цепь

Старый замок Бисетр, расположенный на склоне Вильжюиф рядом с деревушкой Жантийи, справа от дороги на Фонтенбло, в лье на юг от Парижа, предлагает туристу, забредшему в эти места, самое мрачное зрелище, какое только можно вообразить.

В самом деле, это тяжелое, мрачное нагромождение камней, увиденное на определенном расстоянии, выглядит необычно и пугающе-отталкивающе.

Так и видишь перед собой живые воплощения «всех болезней, нищеты, пороков и преступлений, толпящихся там с растрепанными волосами и скрежещущими зубами, начиная с короля Людовика Святого и до наших дней.

Будучи убежищем и тюрьмой, приютом и укреплением, замок Бисетр напоминал старую заброшенную немецкую крепость, осаждаемую в иные часы вампирами и колдуньями из преисподней.

Господин доктор Паризе говорил о Бисетре в своем отчете генеральному совету по тюрьмам, что этот замок олицетворял собой ад, описанный поэтами.

Те из наших современников, что побывали в этом вертепе двадцать лет назад, могут подтвердить правоту наших слов.

Тогда преступников заковывали в кандалы во дворе Бисетра.

По правде говоря, церемония эта, начинавшаяся в темном дворе, завершалась лишь в Бресте, Рошфоре или Тулоне и представляла собой отвратительное зрелище. Понятно, почему сам Жибасье, знавший что почем, так стремился избежать участия в этой омерзительной мелодраме.

Первые приготовления к заковыванию в кандалы, как мы только что сказали, проходили в главном дворе замка.

В то утро двор выглядел еще более жутко в густом промозглом тумане.

Серое небо, холодный ветер, черная грязь. Несколько типов с суровыми физиономиями висельников рыскали по двору, будто тени, обмениваясь время от времени словами, неразборчивыми для всех, кроме себе подобных.