Россия молодая. Книга первая - Герман Юрий Павлович

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151

— Славен город Смоленск!

— Славен город Новгород!

— Славен город Вологда!

— Славен город Архангельск!

И вновь откликнулся Кремль голосами дозорных караульщиков:

— Пресвятая богородица, моли бога о нас!

5. Далеко за полночь

Петр с треском распахнул окно, в низкую душную палату тотчас же ворвался холодный ночной воздух, заколебались огоньки свечей, освещая темную роспись сводов: райских птиц, диковинные цветы. Апраксина, Меншикова и Измайлова царь отпустил, Сильвестру Петровичу велел идти с ним…

Едва сели — скрипнула дверь, старушечий голос что-то зашептал. Петр поднялся, размашисто шагая, ушел из палаты. Сильвестр Петрович задумался. На душе было тяжко, страшный облик седого старца Дия, глядящего из-за кадушки, словно бы застыл перед глазами. И, как бы отвечая на его мысли, заговорил с порога Петр:

— Сколь худо! Бывает ныне все чаще и чаще, что облак сумнений закрывает мысль нашу, Сильвестр. Как быть? Ужели не вкусить делателю от плода древа, им насажденного? Братом Алексашку Меншикова зову, а он ворует нещадно. Жизни своей не щадя, тружусь, а вижу ли доброе от иных? Все ненавистники, супротивники, палки лишь одной и трепещут. Ужели мрак сумнений наших делами изгнан не будет?

У Сильвестра Петровича перехватило горло. Петр смотрел на него сухими, ярко блестящими, измученными глазами, словно бы ждал ответа.

— Тяжко! — едва слышно, шепотом произнес царь.

Тряхнул головою, заговорил быстро, по-деловому:

— После Нарвы конфузия архангельская, Сильвестр, непереносна чести нашей будет. Многое мы сделали, ко многому готовы, но надобна, ох, надобна нынче нам виктория. И нам надобна и шведу надобна, дабы не заносился на будущие времена, дабы и он помыслил: а вдруг побьют? Того иные и не понимают, мнят, глупые, что много у нас-де таких городов, как Архангельск, не велика обида. А вот Измайлов понимает, — об сем нынче и беседовали. В королевстве датском льстят себя люди надеждою, что при первом же поражении шведы с ними полегче будут. Понимаешь ли ты, об чем говорю?

Иевлев молча наклонил голову.

— Надеешься ли?

— Надеюсь, государь.

— Твердо ли? Знаешь ли, что и англичанин на тебя нынче смотрит — ждет тебе позора?

Сильвестр Петрович опять наклонил голову. Петр смотрел на него внимательно, напряженно.

— Все ли поведал мне нынче в Преображенском? Ежели не все — говори здесь!

Иевлев поднялся, плотно закрыл дверь, сел совсем близко от Петра.

— Мыслю я, государь, сделать так: шведские воинские люди без лоцмана в двинское устье войти не смогут. Лоцмана им надобно брать архангельского, не иначе. В страшной сей игре нужно найти человека, коему бы я верил, как… как тебе, господин бомбардир, и такого человека отправить на вражеские корабли. Сей кормщик-лоцман, не жалея живота своего, поведет головной, сиречь флагманский корабль шведов и посадит его на мель под пушки Новодвинской цитадели, где воровская эскадра будет нами безжалостно расстреляна, дабы и путь забыли тати в наши воды…

— То — славно! — воскликнул Петр. — Славно, Сильвестр. Да где человека возьмешь?

— Таких людей на Руси не един и не два, государь! — твердо ответил Иевлев. — Есть такие люди. Сам ты нынче говорил о полках — Преображенском и Семеновском…

— А ежели… изменит? Человек не полк!

— Не может сего произойти. Убить его злою смертью — могут, и для того ставлю я тайную цепь. Коли убьют моего кормщика, коли не совладаем мы с пушками, будет цепь под водою протянута, закрывающая двинское устье. А коли и цепь прорвут — угоняю я весь корабельный флот, выстроенный твоим указом в городе Архангельском, в дальнюю тайную гавань. Не найти его там шведу…

— Еще что?

— Еще город Архангельский, монастыри окрестные — все вооружаю пушками и полупушками, мушкетами и фузеями. Вплоть до ножей, государь, будем драться. Ежели и высадятся живыми шведы, то столь малая горсточка, что легко ее будет перерезать, и нечего им думать об виктории… Не отдадим Архангельск.

Сильвестр Петрович замолчал. Петр не спускал с него глаз. Дверь скрипнула, в палату опять просунулась старуха, нянюшка царевича, позвала:

— Батюшка, Петр Алексеевич…

Петр побежал, стуча башмаками. Вернулся скоро, словно бы просветлев:

— Алешка мой давеча занедужил, с утра полымем горел. Только ныне и отпустило. Вспотел, молочка попросил кислого, уснет, даст бог…

Налил себе квасу, жадно выпил. В углах палаты неумолчно трещали сверчки, ночной ветер колебал огни свечей, за открытым окном нараспев, громко, истово прокричал ночной дозорный:

— Пресвятая богородица, помилуй нас!

— Что ж, поезжай! — вздрогнув от ночной сырости, сказал Петр. — С богом, Сильвестр! И помни, крепко помни: Прозоровский тебе верная помощь, ему доверяйся, нарочно тебя давеча в подвал возил, чтобы сам увидел — он нам крепко предан. И еще помни, о чем давеча толковали: не пустишь ныне шведов к Архангельску — быть нам в недальные годы на Балтике. Одно с другим крепко связано. Поезжай немедля, нынче же. Пушки, ядра, гранаты, все, что писали, начнем завтра же спехом к тебе слать…

Сильвестр Петрович наклонился к руке. Петр не дал, коротко, мелким крестом перекрестил Иевлева, несколько раз повторил:

— С богом, с богом, капитан-командор. Торопись! В Архангельске строг будь с беглыми людишками, с татями, стрельцов оберегайся, многие среди них не без причины, хоть и не пойманы. Отсюда, от Москвы прогнаны, они все там живут. Следи, не уследишь — твоя беда. Ежели поспею, сам буду к баталии, да сие вряд ли. Паки справляйся без меня. Отписывай дела твои…

С рассветом Иевлев и Егорша выехали на Ярославскую заставу. Над Подмосковьем, куда хватал глаз, стоял розовый теплый туман. Егорша захлебываясь рассказывал, что нынче видел, где был, как с твердостью определил для себя идти впоследствии в навигаторы. Сильвестр Петрович напряженно вслушивался в голоса дозорных, стерегущих дальние подступы к Москве:

— Славен город Ярославль!

— Славен город Вологда!

— Славен город Архангельск!

Егорша удивился:

— Во! Об нас кричат, Сильвестр Петрович?

— Об нас! — строго подтвердил Иевлев. — Об нас, Егор. Славен-де город Архангельск. Крепко держаться нам надобно…

— А что? И удержимся! — ответил Егорша. — Как не удержаться? Пушки нам будут, ядра будут, фузеи тоже. Нынче справимся…

Иевлев молчал, хмурился, сурово глядел на дорогу, что ровно и гладко убегала вперед — далеко, далеко на север…

Кабы на горох не мороз — он бы и через тын перерос.

Пословица

Глава шестая

1. Лекарь Лофтус

Новый датский лекарь Лофтус застал воеводу князя Прозоровского не в Архангельске, а в Холмогорах, где князь занемог и куда переехала вся его фамилия с домочадцами, приживалами, слугами и полусотней стрельцов, которым надлежало неусыпно оберегать особу строгого боярина.

Дьяк Гусев — длинноносый и пронырливый, с утиной, ныряющей походкой — принял иноземного гостя учтиво, и лекарь без промедления был допущен к самому воеводе. Князь, измученный недугами, сердито охал на лавке. Голова его была повязана полотенцем с холодной погребной клюквой, босые ноги стояли в бадейке с горячим квасом. Супруга воеводы, жирная и крикливая княгиня Авдотья, пронзительным голосом уговаривала воеводу не чинить ей обиду — скушать курочку в рассоле. Алексей Петрович отругивался и стонал.

Сделав кумплимент князю и поцеловав княгине руку, Лофтус выразил сожаление, что прибыл так поздно, не застав болезнь в самом ее начале, но что и теперь он надеется оказать своим искусством господину великому воеводе хоть некоторую помощь, тем более, что во всей округе нынче, кажется, не сыскать ученого лекаря…

— Один был — выгнали! — сурово сказал князь. — Не своим делом занялся. А иноземцы бегут, многие уже убежали. Которые морем уйти не могут — те на Вологду подаются, а оттудова к Москве, на Кукуй. И товары с собой утягивают, досмерти напужались…

Ознакомительная версия. Доступно 31 страниц из 151