Ознакомительная версия. Доступно 35 страниц из 171
Бероев поразмыслил над этим фактом. День последнего приезда совпадал с кануном очной ставки акушерки с его женою. Очевидно, Хлебонасущенский учил ее, как и чем уличать обвиненную.
– А перед этим разом когда еще приезжал, не упомнишь ли? – спросил он.
– Дня-то теперичи доподлинно не упомню, а только, кажись, в этот самый вечер, как бабке надо бы первую повестку получить, значит; этта позыв к приставу в часть. Я ведь и городового проводил к ней с повесткою-то. А после повестки, часа эдак через два, коли не поболе, и барин, значит, приехал, долго опять-таки сидел он тут; я ему потом и калитку отворял, как выпускал-то. Это так, верно будет, это я доподлинно помню.
Новое сообщение дворника опять-таки навело Бероева на мысль, что и это посещение неспроста сделано, а имело целью подготовить акушерку к первому допросу. Все эти факты – если бы дворник не отказался подтвердить их формальным образом, под присягой – могли бы иметь очень хорошее значение и повлиять на благоприятный исход для Бероевой. Заручившись так неожиданно столь важными и драгоценными сведениями, он откровенно высказал этому дворнику все свое горе, показал ему в довольно наглядных чертах всю главную суть дела, затеянного важным барином против его жены, и дворник простым своим разумом понял, что дело это больно неладное. Видно, в словах Бероева звучало много искреннего и глубокого горя, которое само собою, помимо его воли, выливалось наружу, потому что рассказ этот, видимо, прошиб до самого сердца его собеседника.
– Ах они, ироды лютые! Да это что ж такое? да я первый хошь под присягу пойду, потому – могу улику налицо предоставить. Коли надо – я для этого дела непрочь, не отступлюся, значит. Верно! Так точно вы, сударь, теперчи начальству об эфтим самом объявку подайте, что Селифан, мол, Ковалев так и так, заявить, значит, может. И барыню-то вашу я в лицо признаю, коли покажут мне ее, да и господина-то энтого самого не позабыл еще: рожа-то, хоша и под вечер было дело, а памятна-таки, потому – что дворники, что извозчики – на это самое дело больно горазды, на рожи-то, значит, уж это служба наша, почитай, такая.
На прощанье Бероев, не разбирая, сунул дворнику в руку первую попавшуюся ассигнацию, на которую тот поглядел с видимым замешательством, но не без внутреннего удовольствия.
– Это вы что же, сударь?.. Это уж лишнее… Я, значит, не для того, а по совести, как есть, так и говорю, а депозитку еще не за што бы пока жаловать вам…
Селифан немножко ломался, желая для виду и амбицию свою несколько показать.
– Ну, брат, бери! – откликнулся Бероев, взволнованный нетерпением и радостью неожиданной надежды. – Ты ведь мне точно гору какую с плеч свалил… Только спасай, бога ради! Поддержи меня! Покажи все, как знаешь, по правде!..
– Да уж насчет эфтих делов будьте без сумления, мы и без денег постоим… барин-то вы, вижу я, хороший – ну, и, значит, конец!.. Уж я энту сволочь, голланку-то, допеку, потому скареда ехидная: николи-то с нее, каков он гривенник есть – так и того-то, почитай, не увидишь, хошь бы в самый великий праздник Христов! А за депозитку, значит, коли уж вам охота такая, благодарствуем. Выпьем малость самую за вашу милость, дай бог здоровья!..
И дворник с поклонами проводил его за ворота.
Бероев, прыгнув в санки первого случившегося извозчика, отправился немедля в часть – передать приставу вновь собранные сведения и порадовать жену доброю надеждою. Он был слишком взволнован в эту минуту, которая казалась ему целым веком, от нетерпения разъяснить поскорей всю истину запутанного дела.
Дворник постоял у ворот, поглядел ему вслед, потом развернул ассигнацию.
– Иш ты – синяга! [299] – не без удовольствия мотнул он головою. – Чудак, шальной барин-то какой, синягу, почитай, ни за что отвалил. Ну, да ведь и то – теперичи, значит, в часть меня тягать станут, от дела свово отбивать – так оно за труды ништобы. Да гляди, потом и сотнягу, может, отвалит, коли покажу, значит, как оно есть по совести – это, стало быть, на руку нам!.. Синяга!.. Эко дело какое! Надо быть, горе-то не свой брат… Пойти нешто в харчешку, хлебнуть малость за его здоровье… Право, пойти бы!.. Можно!..
И он, махнув рукою, весело зашагал по направлению к ближайшей харчевне.
XIX
ХЛЕБОНАСУЩЕНСКИЙ И КОМПАНИЯ ПОРЮТ ГОРЯЧКУ
И – расприкрасная столица,
Славный город Питинбрюх;
Шел по Невскому прошпехту
Сам с перчаткой рассуждал! –
пошатываясь, выводил залихватские нотки дворник Селифан Ковалев, возвращаясь к своим воротам из харчевни, около часу спустя по уходе Бероева.
У ворот повстречался он с Рахилью, которая шла из мелочной лавки с какими-то покупками в руках и остановилась, посмеиваясь на веселый вид захмелевшего Селифана.
– Ты чего это, песья дочка?.. а?.. Ты что? Для че бельмы-то вылущила на меня?.. Хмелен я? Ну, так что ж, что хмелен? Слаб человек, грешен человек – потому, значит, я пьян… А вам смешно?.. Вот погоди, завтра же вместе с голланкой твоей – обеих к Исусу потянут – так ты там зубы-то поскаль!
– Куда-а? – ухмыльнулась, прищурясь на него, Рахиль.
– А туда, где тебе Кузьмину тещу покажут да попотеть заставят – в часть, значит, к следственному. Аль забыла, как намедни звали?
– Зачем в часть? – недоверчиво спросила Рахиль.
– А там уж обозначится зачем!.. Там ужо доведают, куда вы с голланкой ребенка-то скрали.
– Какого ребенка?
– А того, что барынька-то у вас на спитании оставила.
По лицу Рахили пробежало беспокойное облачко.
– Чего похмырилась?.. Аль не вкусно?.. Ась? – продолжал меж тем Селифан, загораживая ей дорогу. – Ты думаешь, вам оно с рук так и сойдет? Нет, брат, шалишь! Поперхнешься!.. Неповинного человека не моги запорочить! Правда-то божья выплывет!.. Вы думаете, там ваших делов никто и не знает? Ан, нет, врешь, шельма! – я знаю: Селифан Ковалев и докажет значит!
– Что ты знаешь-то? Ну, что ты знаешь? пьяная твоя рожа, – беспокойно наступала на него Рахиль.
– А то и знаю, что у вас ребенок был, а теперь нетути, а ты его со двора снесла, а теперича перед следственным обе зарекаетесь: знать, мол, не знаем. А мне оно известно, я на вас, иродов-кровопивцев, и докажу начальству, потому – барин-то добрый – вона, синягу ни за што дал… а от вас, каков он гривенник есть – и того не жди!.. А я выпил, дай бог ему здоровья… и сам завтра с вами пойду… Вот оно что!..
Хмельной Селифан долго еще бормотал на эту тему, только уже сам с собою, потому что Рахиль после этих слов озабоченно и поспешно шмыгнула мимо его – поскорей сообщить своей барыне, что дворник, мол, болтает недоброе что-то.
У страха глаза велики. Акушерка, выслушав и раза три внимательно переспросив свою служанку во всей подробности – насколько та могла передать ей разговор свой, – очень встревожилась и немедленно послала ее к дворнику, с поручением, чтобы тотчас залучить его к себе на квартиру. Ей хотелось самой разузнать от него, в чем дело, и задобрить какою-нибудь подачкою. Она высунулась в форточку – дворник бродил себе по двору и все еще бормотал про гривенник и синягу.
– Селифанушка! А Селифанушка! Подымись-ко сюда, голубчик!
– Для че вам?
– Надо… Подымись, я тебя чайком попою…
– Ладно! Теперича так и чайком, а то и гривенника николды не дождешься! Некогда ходить мне по чаям… Вот ужо в части повидаемся!
Маневр не удался. Кулак-баба спешно стала одеваться и, встревоженная, поскакала прямо к великому юристу и практику за надлежащими советами – потому, дело такое, что и ума не приложишь.
Едва успела она, запыхавшись, передать ему всю неясную суть полученного ею известия, которое немало-таки озадачило Полиевкта Харлампиевича, как вдруг туда явился новый, нежданный посетитель.
У Хлебонасущенского екнуло сердчишко чем-то нерадостным.
