Ознакомительная версия. Доступно 37 страниц из 184
Он приказал включить кельтскую фалангу в состав своей охраны. И это было не случайно. Царь окружал себя людьми, которые будут ему преданы в случае измены менее стойких наемников или капризных боспорцев, проявляющих все большее недовольство.
Разросшееся войско буквально пожирало Боспор. Голод принял размеры всеобщего бедствия, улицы Пантикапея были заполнены толпами голодающих. Изможденные и озлобленные люди, не боясь плетей и копий царских воинов, с воплями и жалобными стенаниями стремились к дворцу с хватающей за душу просьбой:
– Хлеба! Хлеба!..
Распространялись слухи о зловещих приметах и знамениях, о странных указаниях жертвенных гаданий. Все говорили о приближении еще больших испытаний, свидетельствующих о гневе богов.
Митридат повелел воинам принять участие в полевых работах в опасении, что если к осени не созреет богатый урожай, то и войско кормить будет нечем.
– Потерпеть надо, потерпеть! – отмахивался он, когда Менофан докладывал ему о бедствиях, испытываемых народом. – Все страдания окупятся грядущими победами! Надо ускорить подготовку к войне!
И добавлял решительно:
– Этой осенью выступим!.. Сразу после праздника Деметры! Послать гонцов к скифам, роксоланам и аланам, чтобы к осени их рати были готовы!
Продолжая с неодолимым упорством умножать и вооружать свое войско, он не замечал уклончивости степных племен. И не снисходил до нужд Боспорского царства, считая последнее всего лишь орудием для осуществления задуманного.
Среди жаркого лета повелел оснастить запасные луки и все крутильные камнеметы тетивами и закрутками из бычьих жил. Ему говорили, что это лучше сделать позже, когда начнется осенний забой скота. Но это возражение лишь взъярило его.
– Вы хотите, чтобы я ждал до осени и перед самым походом начал обучать людей стрельбе и камнеметанию? Это равнозначно измене! Нужно немедля оснастить оружие и начать большие учения!
Начался забой скота ради добывания сухожилий. Быков забивали без счета, где попало. Воины появлялись в деревнях и выпрягали из плугов рабочих волов, перерезали им горло, вытягивали сухожилия, а мясо бросали. Что не успевали съесть или закоптить и засолить голодающие поселяне, растаскивали собаки и волки, которым помогали стервятники, вороны, появившиеся вдруг в несметном множестве. Солнце померкло от летающих чернокрылых стай. Это тоже было истолковано как явный признак близкого конца всего сущего. Зато камнеметы были оснащены и дружно щелкали на учебных полях, где шло обучение воинов по римскому образцу, под руководством римских же перебежчиков, возглавленных Гаем и Публием.
Приближался праздник сбора урожая, посвященный Деметре. Митридат намеревался устроить великое гулянье народа у Священного дуба, с соревнованиями в силе и ловкости, с раздачей призов победителям и с угощением народа. На празднике должны были показаться во всей мужественной красе и всеоружии отряды понтийского воинства и вновь набранные рати наемников и местных ополченцев. С целью поразить воображение званых гостей было велено лучшим отрядам надеть красные хламиды и гребнистые римские шлемы. Митридат предполагал начать празднование большими пирами и охотами, после чего собрать военный совет и клятвенно обязать всех к немедленному выступлению на запад. Были приглашены цари и князья степных народов.
– Близок час нашего торжества! Отпразднуем – и в поход! Дальше откладывать нельзя! – говорил с самодовольной усмешкой Митридат, смотря в металлическое зеркало. Евнухи затягивали на его животе скифский пояс с кинжалом и кружкой для питья. Это было очередное переодевание «под скифа».
Настроение испортил Менофан, который появился с предупреждением, что народные гулянья у Священного дуба едва ли состоятся. Туда хлынули несметные толпы нищего и разоренного люда, изголодавшиеся поселяне и горожане, в надежде получить кусок с царского стола. Людей в праздничных одеяниях совсем не видно.
– Голодные намерены встретить тебя плачем и молениями о лучшей жизни, – докладывал Менофан с обычной прямотой. – Какие уж тут гулянья!
Митридат почувствовал раздражение и с досадой оглядел мешковатую фигуру воеводы. Ему показалось унизительным и зазорным отменить праздник и отсрочить поход из-за толпы оборванцев, которые по лености и недомыслию остались без пропитания.
– Как же ты допустил, чтобы этот сброд бездельников и нищих испортил наш праздник? – спросил он едким тоном.
– Что делать, государь, – развел руками Менофан. – Тут надо все войско выставить, и то не сдержишь! Голодает чуть не весь простой народ!
– Плохо, Менофан, очень плохо, – сдвинул царь крашеные брови. – Я не верю, что у боспорцев нет хлеба! А тебе порицание за неумение сдержать толпу!
– Да и гостей из степей не будет! – в довершение добавил Менофан.
– Как не будет?.. Ты получил известие? Чего же молчишь?
– Не молчу я, государь! – ответил невозмутимо Менофан. – Но говорю по порядку. Прискакал гонец и сообщил, что Фарзой сказался больным и приехать на празднование не может. И роксоланы с языгами будто направлялись к тебе в гости, но среди степи имели встречу с Фарзоем, после чего повернули назад!
– Так это Фарзой двоедушничает и других мутит? – вспылил царь. – Каков лукавый скиф!.. Млекоед несчастный! Или он забыл, как мой воевода Диофант разгромил Скилура и Палака, а его самого посадил на цепь? Уж не думает ли он, что я не столь решителен, как Диофант?.. Он скоро убедится, что это не так!
– Великий царь, – решительно возразил Менофан, – сейчас ссориться с Фарзоем не время! Боспорские города не надежны, опереться на них нельзя! А война со степью, если ее затеять, пожрет все наши запасы и людей, которые предназначены тобою для похода на Рим!
– Что же ты советуешь?
– У Фарзоя есть умная жена – Табана! Она все дела вертит, Фарзой послушен ей. А Табана в обиде на тебя, ибо полагает, что ты вознамерен на ее место посадить свою дочь Клеопатру. Вот она и настроила мужа против тебя!..
– Табана? – нахмурился царь в гневном раздумье. – Табана! Да как она осмеливается замышлять против меня? Лежит на одре смерти, встать не может, но, подыхая, успевает жалить, как змея под копытом лошади! Что ты думаешь об этом?
