У Столяровых пять комнат. Есть постоянная работа и счет в банке. Но в комнатах тишина. Многочисленные зеркала, которые так любит жена, отражают пустоту.
Из рассказа Василия Смирнова:
— Знакомство с Леонтием Федоровичем — самое яркое воспоминание о Нью-Йорке.
Сначала мы приняли его за буржуя. Как же! Безупречный костюм, золотая цепь, манеры, автомобиль… А оказалось, он простой портной. Однако живет в прекрасной квартире, хорошо оборудованной, с ванной и газом.
Было интересно посмотреть, какой у американцев быт. Чем отличается от нашего? Мы обратили внимание на множество зеркал. На наш вопрос хозяйка ответила, что зеркала — ее слабость. Они делают комнаты просторнее.
Внезапно замигал свет. Это счетчик-автомат дал знать — пора опустить очередную монетку. Без предварительной оплаты свет отключается. То же самое и с газом.
Затем нам показали кухню. Больше всего удивил вид из окна. Многоэтажный дом пронизан дворами-колодцами, чтобы на кухню попадал дневной свет. От каждого окна протянуты веревки, на которых висит белье. И так — на всех двадцати пяти этажах. Незабываемое зрелище! Высунул голову — и оказался в другом мире. Ничего подобного в Петрограде мы не видели.
Нас вкусно покормили, а потом пригласили в клуб на собрание. Повестка сходки очень удивила: «Сочувствие большевизму в России». Ораторы, сменяя друг друга, произносили пламенные речи. Они говорили о тяжелом положении в России и необходимости ей помочь.
Потом на сцене оказались мы.
Какая-то женщина расстегнула на мне рубашку и с негодованием воскликнула:
— Смотрите, он даже без белья!
А дело в том, что день был жаркий, и я надел рубашку на голое тело. Вот и получилось, что мою неопрятность поставили в вину Красному Кресту.
В зале стали проводить сбор денег в нашу пользу.
Сердобольная дама сняла с руки часы и одела мне на руку. Какой-то мужчина вынул из кармана авторучку и прикрепил мне. Точно так же были задарены и мои товарищи.
Затем собравшиеся стали петь «Интернационал» и «Марсельезу».
Леонтий Федорович снова привез нас к себе домой. После вкусного ужина мы легли спать на мягкую перину и почувствовали себя в раю. Так сладко не спали уже давно.
А утром пришла представительная комиссия. Это ей вчерашнее собрание поручило приодеть нас.
Мы поехали на трамвае в магазин, где приказчики спрашивали по-русски: «Что угодно-с?» Ответ наших провожатых был краток: «Одеть мальчиков!»
Нас повели за ширму. Не успел я и глазом моргнуть, как чьи-то проворные руки раздели меня и так же быстро одели. Вывели из-за ширмы и повели к зеркалу. Увидев себя, я затопал ногами: «Сейчас же все снять! Отдайте мне старую одежду!»
— Чем ты недоволен? — спросили меня.
— У нас так смешно не одеваются, — ответил я. И показал пальцем в зеркало на легкий детский пиджак, на яркий бант, на короткие брюки, застегнутые выше колен, на высокие чулки и остроносые ботинки, которые мы между собой называли «ледоколами».
Это были покладистые люди. К тому же не стесненные средствами. Не теряя времени, они купили другой комплект одежды, которая соответствовала моему вкусу. С ботинками произошла заминка. Тупоносых в магазине не оказалось. Тогда продавец принес их из соседнего.
Все купленное: белье, полотенца, носки, ремни и даже пальто — уложили в чемоданы. С этими чемоданами мы и вернулись в Водсворт. А потом и в Россию.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК
— Райли, тебе звонили из Калифорнии.
— Кто звонил, дорогая?
— Из газеты «Сан-Франциско кроникл».
— Представились?
— Кажется, да… Но я не расслышала имени. С самого утра у меня стреляет в ухе. Голова раскалывается…
— Я тебя отвезу к врачу.
— Не надо, любимый. Само пройдет. У меня это уже бывало. Сначала во Владивостоке, потом в океане. Во время шторма.
— Ты не обращалась в судовой госпиталь?
— Конечно, обращалась. Эверсол сказал, что простужено ухо. Я знаю, когда это случилось. На острове Русском. Была сильная метель. Я пошла из казармы на кухню. Налегке. Без теплой шали. Вот и продуло.
— Но с этим не шутят.
— Я и не шутила. Грела ухо, закапывала капли. Как будто прошло. И вот опять…
— Я знаю, к кому обратиться. Ханна Кемпбелл разбирается в болезнях не хуже врача. Позвоню ей.
— Нет, сначала в Калифорнию. Они просили связаться, как только ты вернешься.
— Уверен, меня ищет Том. Помнишь нашу встречу в Сан-Франциско?
Мария отвернулась. Боль не унималась. Ей не хотелось, чтобы Райли видел ее лицо.
Аллен набрал Сан-Франциско:
— Том, это ты?
— Кто же еще!..
— Только что вернулся. Дела, дела…
— Знаю. Каждый день просматриваю нью-йоркские газеты. Слушаю радио. Помнишь наш разговор о Хаусе?
— Как не помнить. Я навел справки. Он и в самом деле важная персона.
— Готовься услышать ошеломляющую новость!
— Меня уже трудно удивить.
— Так вот, слушай. Я говорил о тебе полковнику Хаусу. Уже давно. Мне казалось, он пропустил мимо ушей. А сегодня позвонил.
— Перестань испытывать мое терпение…
— Тебя хочет видеть президент. Уже завтра. Так что немедленно отправляйся в Вашингтон. Тебя встретят.
Райли Аллен — опытный журналист. Находясь в потоке новостей и формируя их, журналист привыкает к сенсации, как врач во имя спасения привыкает к крови и страданиям.
Другое дело, если это касается тебя самого.
Аллен на время лишился дара речи, так что не успел ни о чем больше спросить.
— Мне назначил встречу Вудро Вильсон.
— Я не ослышалась? — Мария показала на ухо, к которому было прижато полотенце. — Ты, кажется, назвал имя президента?
Аллен молча кивнул головой.
— Невероятно! Даже не верится!
— Но я не поеду в Вашингтон.
— С ума сошел!..
— Как я могу тебя оставить одну!
— Почему же одну? Со мной будет сестра. И ты назвал миссис Кемпбелл. Она тоже поможет, если потребуется.
— Не прощу себе, если что случится.
— Подумаешь, ушко заболело… Я ведь еще юная девушка. Вот и чувствительна к боли. Поезжай, милый. Обязательно поезжай! Тебя приглашают не на чашку чая, а для важного разговора. Уверена, речь пойдет о колонии. Ты просто обязан поехать.
Аллен все еще стоял в нерешительности.
— Не волнуйся, мне уже легче… Такая новость лучше всякого лекарства. Да и уезжаешь ты ненадолго.
Снова Райли в купе. Но уже без Марии. Последние полтора месяца они были неразлучны. И вот первое расставание.
Поезд летит вперед, а мысли возвращают Аллена к ноябрю 1916 года.
В тот вечер он дежурил по редакции. Утренний выпуск «Гонолулу Стар-Бюллетеня» был уже готов к печати. Кроме первой полосы. Там оставлено место для фотографии нового президента. Рабочий день закончился. Но журналисты на своих местах. Вместе со всей страной они застыли в ожидании. Кто взял верх: Хьюз или Вильсон? Америка разделилась на две части. Которая из них перевесит?
Президент остался прежний. Вудро Вильсона избрали на второй срок. Преимущество не было впечатляющим — девять с небольшим миллионов голосов против восьми с половиной. Тем больше Аллен радовался победе своего избранника.
Почему он отдал свой голос Вильсону? Ему нравилось в нем многое. Будущий президент рос в семье пресвитерианского священника, где учат добрым делам и помыслам. Получил, как и Райли, гуманитарное образование и преподавал историю. А наука эта делает человека мудрее, обогащая опытом других поколений и предостерегая от собственных ошибок. Райли также близка идея двадцать восьмого президента о том, что предназначение США — объединить человечество.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ХЛЕБ НАСУЩНЫЙ
Аллен и Хаус встретились в гостинице. Перед Райли стоял скорее подросток, чем взрослый мужчина. Невысокого роста, с узким лицом и тонким носом, Хаус вполне соответствовал словесному портрету, который всего несколькими мазками нарисовал Том. Аллен даже нагнул голову и опустил плечи, чтобы и самому выглядеть пониже.
