— Марии тоже снились странные сны, — напомнил Эверсол.
— Однажды она проснулась в страхе. Ей привиделось, что какая-то тяжесть тянет ее в глубину…
— Насколько мне известно, ее родители утонули…
— Да, это случилось, когда она была подростком. Вот вам еще одно доказательство рока, судьбы. В ее глазах я видел не только любовь, но и тревогу. Неосознанную тревогу…
Принесли виноград. Очень крупные кисти, свисавшие с вазы до самой столешницы.
— Похож на наш, калифорнийский, — заметил Эверсол.
— Обязательно закажем. Целую тонну. Нет, лучше две, — сказал Аллен.
— Красному Кресту не придется тратиться. И во Франции немало людей, которые хотят доставить детям радость.
Эверсол снял очки, отщипнул ягоду и отправил в рот.
— В Петрограде о таком лакомстве не приходится и мечтать, — покачал головой Аллен.
— Дети и голод. Подумать об этом — и то мучительно. Впереди тяжелые испытания. Они даже не представляют, какие.
— Да нет, эти дети знают, что такое голод, — не согласился Аллен. — Помните, в Тихом океане они резали хлеб на кубики…
— …И нанизывали на леску, чтобы заготовить сухари.
— …Для близких, которые голодают в России. В Атлантике они тоже запасали сухари, копили галеты, сахар, шоколад… Один мальчик сказал мне: «Когда я думаю о своей голодной маме и маленькой сестренке, кусок не лезет в горло».
— А мы торопимся доставить их в голодный город! — воскликнул Эверсол.
— Но там их родители…
— Это все больше начинает понимать и полковник Олдс. А ведь именно он настаивал на размещении колонии во Франции. Кстати, сегодня он приедет из Парижа. Олдс долго готовился к разговору с вами. Насколько я понимаю, речь пойдет о дальнейшем маршруте «Йоми Мару».
Спустя час они вышли из ресторана. Аллен поднял глаза к верхушке мачты, любуясь косым полетом чаек, привлеченных запахами судовой кухни. «Сегодня предстоит трудный день», — подумал он.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
ВСТРЕЧА
Часы на фронтоне вокзала показывают полдень. Поезд, следовавший из Парижа в Нормандию, замедлил ход. Брест — конечная станция, и пассажиры хлынули на привокзальную площадь.
Только двое мужчин не спешат покинуть вагон. Кажется, они и не заметили, что колеса перестали вращаться и что наступила тишина, нарушаемая их собственными голосами.
— Господа, мы уже на месте, — напоминает проводник. — Через пять минут состав отправится на запасной путь.
— Извините, месье, мы заговорились, — отвечает один из пассажиров, светловолосый мужчина с узким лицом и тонкими усами. Он повязывает галстук, надевает плащ и приглашает к выходу своего спутника, человека крепкого телосложения, в морской форме.
Эти двое — полковник Олдс и Николай Михайлович Кузовков, отец Феди Кузовкова.
Последние дни шел обмен радиограммами между Нью-Йорком, Парижем и Касабланкой. Совпадет ли время прихода «Йоми Мару» в Брест, а «Новгорода» — в Марсель? Сумеют ли встретиться отец и сын, и где это произойдет?
Олдс, человек крайне сдержанный, на этот раз был неузнаваем. Сын, который ищет отца по всему свету, напомнил ему древнюю притчу. Олдсу захотелось довести самому эту историю до конца, завершив ее счастливым финалом. В книгах и кино это происходит куда чаще, чем в жизни.
Каждое утро, обозначая местонахождение пароходов, он втыкал флажки в карту, висевшую в его кабинете. Сколько осталось миль, какая скорость… Казалось, чья-то воля направляет движение обоих судов, придерживая, если требуется, одно из них и, напротив, прибавляя скорость другому.
Его знакомство и общение с Кузовковым-старшим началось с помощью радиограмм, когда «Новгород» находился в Марокко, и продолжалось до последней минуты в вагоне. Так что не удивительно, что, увлекшись разговором, они не заметили, как поезд прибыл на конечную станцию.
Олдс не предупредил Райли Аллена ни о часе своего прибытия в Брест, ни о том, что едет не один. Пусть приезд отца, подумал он, станет для мальчика неожиданным подарком.
Вот почему никто не встречал их ни на железнодорожном вокзале, ни у входа в порт.
Николай Михайлович предложил пройтись вдоль «Йоми Мару».
Обычный сухогруз, мало чем отличающийся от его собственного парохода. Черный борт, высокий, как стена, местами потертый, а кое-где и с ржавыми пятнами. И такая же непомерно высокая труба.
И все же пароход особенный, не такой, как другие. Потому что на нем его сын и еще тысяча других детей.
Когда Олдс и Кузовков подошли к сходням, первые колонисты уже покинули «Йоми Мару».
Николай Михайлович внимательно провожал глазами каждого подростка, но сына среди них все не было. За эти два года, подумал он, Федя подрос и изменился. Смогу ли я его узнать?..
А Федя в эти минуты вместе с Кузовком находился совсем в другом месте — за пакгаузом. Прекрасное место для собаки, соскучившейся по земле. Здесь, на пустыре, нет мягкой травки, зато много места, чтобы размять лапы.
Каждому из пассажиров хотелось как можно скорее оказаться на берегу. Но Бремхолл решил предоставить право сойти первым Кузовку. Собаке куда труднее было перенести морское путешествие. Вон как она скулит и плачет!
И теперь Кузовок носился как угорелый из одного конца пустыря в другой. Нерастраченная энергия искала выхода. Он радовался свободе и множеству запахов, которые может учуять только собачий нос.
Так и не встретив сына, Николай Михайлович разочарованно развел руками. Олдс его успокоил:
— Не волнуйтесь. Все будет хорошо. Мы обязательно его найдем.
Он подошел к высокому человеку, который только что закончил пересчитывать детей и теперь делал последние пометки в своей тетради:
— Вы Барл Бремхолл? Не так ли?
— Верно. Но мы, кажется, не знакомы.
— Мне вас довольно подробно описал майор Эверсол. Он был прав. Вас ни с кем не спутаешь.
— И все же, кто вы?
— Полковник Олдс. Уполномоченный Американского Красного Креста в Европе.
— Рад вас видеть, полковник. Начальник колонии уже несколько раз спрашивал о вас.
— Сначала помогите нам в одном деле…
— Буду рад.
— Этот господин приехал со мной, чтобы встретить сына.
— Как зовут мальчика?
— Федор Кузовков. Ему тринадцать лет. Скоро будет четырнадцать.
Бремхолл захлопнул тетрадку. Лицо его сразу переменило выражение.
— Вы в самом деле его отец?
— Могу показать паспорт…
— Нет, зачем же… Федя мне говорил, что его отец моряк. А вы в морской форме.
— Да, я штурман.
— Ваш сын где-то рядом. Найти его не трудно. Как только услышите собачий лай, идите на этот звук. И сразу его увидите.
— Вы серьезно?
— Конечно. Действуйте, как я говорю. Не пройдет и десяти минут, и вы встретитесь.
Николай Михайлович вопросительно посмотрел на Олдса. Верно ли ему советуют? Не шутка ли это?
— Не теряйте время, — успокоил его полковник. — Идите к сыну. Хотел бы я находиться рядом, чтобы увидеть, как выглядит лицо самого счастливого человека на свете. Но не стану мешать. Увидимся позже.
Он поднялся на палубу. И уже оттуда помахал рукой. А Николай Михайлович двинулся в том же направлении, что и дети.
У колонистов было много причин для хорошего настроения, и они шумели громче обычного. Казалось, среди этого гвалта невозможно услышать что-нибудь еще. Но, обойдя склад с торца, Кузовков-старший услышал собачий лай, звонкий и веселый.
Им было хорошо вдвоем, мальчику и собаке. Давно они не оставались наедине, как это было на другом берегу, где домом служила перевернутая лодка. И позже, когда они ехали на товарном поезде через всю Америку.
И все же Федя не чувствовал себя так беззаботно, как его четвероногий друг. Мистер Аллен обещал сразу же по приходу связаться с Марселем. Сама мысль, что, возможно, уже сегодня он будет говорить по телефону с отцом, заставляла трепетать сердце мальчика.
