Нью-Йорк - Резерфорд Эдвард

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 220

Вскоре весь швейный район уже бурлил. Работники призывали к всеобщей стачке, а работодатели посмелее с хозяевами «Трайангла» во главе вышвыривали их на улицу и нанимали других. Иные платили бандитам, чтобы расправлялись с вожаками. Таммани-холл, контролировавший полицию, встал на сторону работодателей, и происходили аресты. Но профсоюз выстраивал женщин в пикеты, и когда их сажали и посылали на тяжкие принудительные работы, общественность выказывала им некоторое сочувствие. Заколебалась даже «Нью-Йорк таймс», которая всегда поддерживала фабрикантов.

Роуз не одобряла ни скверного обращения, ни насилия, но во всем нужна мера, события нельзя пускать на самотек. Их бы и не пустили, когда бы не определенный женский коллектив. Тот, что собрался в этой комнате.

Роуз мрачно отдала должное старой Хетти – та созвала целую толпу. Полдюжины девиц из колледжа Вассара – начать с того, что могли бы оказаться и поумнее. Роуз никогда не знала, как относиться к женщинам, учащимся в колледже. Вассар и Барнард в Нью-Йорке, Брин-Мор в Филадельфии и еще четыре колледжа в Массачусетсе – их называли Семь сестер, по образу и подобию Лиги плюща. Все достаточно уважаемые, спору нет, но неужели кому-нибудь нужно, чтобы девицы из старых семей набили себе головы дурацкими идеями? Роуз считала иначе.

Достаточно взглянуть на результаты. Девушки из Вассара маршировали по городу с плакатами в поддержку забастовки. Они поселились в Нижнем Ист-Сайде среди бедноты. И ради чего? Продемонстрировать свою просвещенность? Но их хотя бы оправдывала молодость, чего никак не скажешь о другой особе, представшей ее взору.

Алва Вандербилт. По крайней мере, так ее звали во времена, когда она силой выдала свою дочь Консуэло за герцога Мальборо. Алва во всем поступала по-своему. Роуз подозревала, что ей все надоело после того, как она развелась с Вандербилтом, получила кучу денег, вышла за сына Огюста Бельмона и выстроила громадный особняк в Ньюпорте. И Алва решила придать себе важности борьбой за избирательное право для женщин. О его плюсах и минусах можно было поспорить, зато ее неутолимая жажда славы была неоспоримой. И было вполне в духе Алвы при виде стачки решить, что надо бы пристегнуть этих несчастных швей к своей платформе и объявить, что они борются за права женщин.

К удивлению фабричных работниц, она зачастила в суды, платя за них штрафы. Организовывала грандиозные митинги. Вызвала даже миссис Панкхёрст, предводительницу британских суфражисток, которая пересекла океан с визитом вежливости. Поистине, у Алвы был дар к снисканию славы, о ней трубили газеты Херста и Пулитцера. Но самым прозорливым поступком Алвы было обратиться к женщине, которая уже приближалась к Роуз и двум ее молодым спутникам.

– Привет, Роуз! Не ожидала вас здесь увидеть.

Элизабет Марбери была одета в темные жакет и юбку, на голове красовалась черная шляпка. Она заполняла собой любое помещение, в каком оказывалась. Дело было не столько в солидных габаритах, сколько в личности. Как литагент Оскара Уайльда, Джорджа Бернарда Шоу и многих других, она могла ходить куда вздумается. Проявив солидарность с забастовщицами, она заручилась поддержкой актерской братии и деньгами богатых Шубертов. Устроила даже ланч для забастовщиков за священными вратами дамского Колони-клаб.

По крайней мере, она не привела свою подругу. Она и Элси де Вольф, дизайнер, жили вместе. Женщины-любовники. Их принял свет Нью-Йорка, Лондона и Парижа, но Роуз такого не одобряла. Марбери невозмутимо ее рассматривала.

– Кто ваши друзья? – спросила она.

Роуз улыбнулась, но провела их мимо без объяснений. В комнате собрались главным образом светские леди и несколько старых приятельниц Хетти. Лили де Шанталь свалил грипп, но Мэри О’Доннелл была здесь – верная, как всегда, и Роуз подошла поздороваться.

– Вы будете сегодня в Карнеги-Холле? – спросила Мэри. – Мне кажется, я обязана пойти с Хетти, она твердо решила там быть. Но если вы с Уильямом заберете ее, то я посижу дома, – добавила она с надеждой.

Для этого и затевался ланч. Заседание, светский слет перед важным событием.

Вечернее собрание в Карнеги-Холле обещало быть кульминационным мероприятием двух последних месяцев. Оно могло даже стать началом всеобщей стачки. На самом деле там собирался профсоюз, но если кто-то воображал, что это остановит людей вроде Алвы, то он плохо знал богатых и могущественных женщин Нью-Йорка. Она имела частную ложу, представляя своих избирателей от Женской лиги.

– Извините, Мэри, но нет, – ответила Роуз, и Мэри откровенно пригорюнилась.

– Мы ждем только одну гостью, – сказала Мэри и посмотрела на дверь. – А, вот и она.

Поворачиваясь взглянуть, Роуз уже догадалась, кого увидит. Алва Бельмон и Марбери были немалым злом, но если в Нью-Йорке существовала женщина, которую она искренне ненавидела, которую не могла простить, то… Ничего не поделаешь, в комнату входила именно она.

Анна Морган. В широкополой шляпе, меховой накидке и, как подумала Роуз, традиционно самодовольная. Роуз она никогда не нравилась, а связавшись с Марбери и де Вольф, стала и вовсе невыносимой. Они всей компанией отправились пожить во Францию, на виллу в Версале. Кем они себя воображают? Особами королевской крови? Что до характера их отношений, то Роуз ничего об этом не знала и не хотела знать. А теперь Анна Морган занималась тем, что тратила огромные суммы на борьбу швей, финансировала русских и социалистов и всем докучала. Бог знает, что думал об этом ее отец.

Разве мог кто-нибудь поверить, что у великого Пирпонта, самого Дж. П. Моргана, такая дочь? Она вела себя так исключительно потому, что он выдавал ей по двадцать тысяч долларов в год. Роуз не понимала этого. Почему он не отказывает ей в средствах?

В этом и заключался протест Роуз. Поверь она хоть на миг, что эти женщины искренне пекутся об условиях труда людей вроде тех двоих, что Роуз привела с собой, она бы не возражала, но, преследуя личные цели, исходя из чувства личного всемогущества – тщеславия, по мнению Роуз, – эти богачки родом из старых семейств, те самые личности, которым следовало возглавлять общество и подавать хороший пример, финансировали забастовщиков и баламутили публику для поддержки действий, за которыми, она не сомневалась, стояли социалисты, анархисты – люди, чьей миссией было уничтожить то самое общество, что обеспечивало благосостояние этих особ. Эти женщины были предательницами, возможно, дурами, но уж точно разрушителями. Она ненавидела их.

И мысленно Роуз уже видела заголовки. «Миссис Мастер устраивает ланч для миссис Бельмон и мисс Морган перед собранием в Карнеги-Холле». А то и хуже: «Семейство Мастер поддерживает стачку».

Раз так, она тем более правильно сделала, что привела этих молодых людей.

Когда все расселись в большой столовой, старая Хетти Мастер не удержалась себя похвалить. Она приложила много усилий и безупречно выбрала время.

Судьба швей заинтересовала ее с самого начала волнений. Они с Мэри побывали на месте и посетили кое-какие митинги. Она переговорила с Алвой Бельмон и рядом других активисток. Слово за слово – в итоге они договорились о собрании в ее доме перед сходом в Карнеги-Холле.

Для девяностолетней старухи большая удача стать хозяйкой на подобном мероприятии. Теперь она редко попадала в гущу событий, и кто мог знать, когда подвернется следующий случай?

Несмотря на свои девяносто лет, Хетти верила, что идет в ногу со временем. Она повидала много перемен. При ней появились каналы, потом – железные дороги и газовое освещение, затем – электричество и пароходы, а нынче – автомобили. Она была свидетельницей того, как старая аудитория Музыкальной академии уступила место богатой толпе в Метрополитен-опере, а безвестные семейства – те же Вандербилты – оказались в списке миссис Астор. Если Роуз искала жизни чуть более благопристойной, то Хетти на склоне лет – чуть более волнующей. У нее даже мелькнула мысль о том, чтобы явиться законодательницей моды.

Ознакомительная версия. Доступно 44 страниц из 220