Княжий удел - Сухов Евгений Евгеньевич

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108

– Не велено пускать, князь. Погодь ешо. Не приспело твое время.

Хотел было Василий осерчать на монаха, уже рука поднялась для расправы, но гнев испарился под суровым взглядом чернеца, и сил хватило лишь на то, чтобы кротко коснуться двумя пальцами выпуклого лба.

– Ступай!

Монах притворил за собой дверь.

Убого в келье. Вместо кровати – скамья, вместо подстилки – пук соломы, стола нет вообще. Это не московский дворец, где одних палат в Теремной, почитай, с дюжину насчитаешь! Да чего уж там вспоминать. А одежда? Вместо княжеского бордового плаща – монашеское рубище. Сумел позаботиться дядя о племяннике! Да и рубище-то, ношенное каким-нибудь святым затворником: на локтях протерто, а клобук монашеский изрядно порван.

Не собирался Василий смириться: и князем толком не побывал, а уже в монахи подался. Не для этого у Мухаммеда великое княжение выпрашивал, чтобы под схимой состариться. «Вот ежели в Москву бежать, – серьезно рассуждал Василий, – там уже бояре не выдадут, все, как один, за великим князем пойдут». Помнят бояре еще его батюшку, он их в боярство и вывел.

За дверью, словно подслушав тайные мысли князя, густо раскашлялся монах. «Не уйти отсюда, – думал князь, – и версты не пробежишь, как схватят! А ежели подкупить: обещать серебро, золото, может, позарится чернец?»

Василий Васильевич приоткрыл дверь и окликнул монаха:

– Чернец, крест с моей груди возьми в подарок. – Снял князь тяжелую золотую цепь с шеи и протянул ее монаху.

Видно, бес попутал схимника, потянулась его рука к сверкающим камням и тут же отдернулась, как от огня. Сумел победить монах искушающего его беса.

– Не могу, князь, – совладал с собой схимник. – Мой крестик хоть и поплоше, и на нити держится, но менять его даже на золото не стану. Матушка мне его дала перед тем, как душу свою Господу отдала. Дорог крестик мне. Видно, ты меня о чем-то попросить хочешь. Если это в моей власти, тогда выполню.

– Как тебя звать, чернец?

– В послушниках нарекли Зиновий, «богоугодно живущий», значит.

– Отец Зиновий, помоги из монастыря выбраться, дам тебе все, что ты пожелаешь. Хочешь, помогу игуменом монастыря стать?

Усмехнулся чернец:

– Ничего мне не надо. Если я милость великую от себя отринул, княжеский крест не взял, так зачем мне еще что-то? Да и не могу я! Клятву на верность Юрию Дмитриевичу давал. А теперь ступай к себе в келью, Василий Васильевич, и не тревожь меня более.

Третья неделя пошла, как Василий в заточении. Весна хорошела красной девкой и врывалась в темную келью Василия Васильевича криками жаворонков, волновала его младое сердечко. С женой еще вдоволь не налюбился, детишек не нарожал, а уже в монахи идти.

Василий Васильевич не слышал, как на монастырский двор въехал отряд всадников. Впереди, облаченный в золотую броню, ехал Семен Морозов. Боярин спрыгнул на землю, звякнув шпорами.

– Игумен, почему гостей не привечаешь? – басовито укорил боярин вышедшего на крыльцо старика. – Или слуги князя Юрия у тебя не в чести?

– В чести, боярин, в чести, – засуетился игумен, – только за усердием своим и молитвами прихода твоего не расслышал. Эй, братия, готовьте стол, боярин великого князя к нам в обитель пожаловал! Может, с дороги ноги желаешь вымыть?

– Нет! Веди к Василию.

Василия, как опасного преступника, прятали в подвале, от глухоты его отделяло небольшое узенькое оконце у самого потолка. Зябко сделалось Семену Морозову. Стены такой толщины, что и сам узником себя почувствовал.

Увидел Семен Морозов князя великого, и боль сжала сердце. Исхудал Василий Васильевич за две недели: длинные руки плетьми висят, а юношеская жиденькая бородка топорщится неприкаянно. Едва удержался боярин от того, чтобы не прижать к груди отрока. Сдержанно поклонился в ноги его милости, известил о воле князя Юрия Дмитриевича:

– Свободен ты отныне, великий князь. Юрий Дмитриевич, как наследника своего старшего, городом Коломной тебя жалует. Поезжай в удел свой.

Стянул со лба клобук Василий Васильевич и утер им лицо. Недавняя обида прорвалась, вот он и спрятал ее под монашеское одеяние. Волос у великого князя густой, цвета спелого льна, и кудри мелкими колечками сбежали на голую шею. Но никто не посмел осудить Василия за непокрытую голову, то, что не прощается великому князю, дозволено монаху.

– Стало быть, Коломну дает? – Василий Васильевич наконец осмелился показать лицо.

– Жалует, батюшка, жалует. Хоть сейчас можешь в Коломну отбывать, – отвечал Семен Морозов и разглядел почти на ребячьем лице князя счастье. – Не серчай за былой грех на Юрия Дмитриевича.

Снял с себя рубище великий князь, а под монашеским убогим одеянием прятался великокняжеский кафтан, шитый золотом. Не был никогда монахом Василий Васильевич, не угасла в нем кровь Рюриковичей.

Дверь кельи распахнута, а в проеме тот самый детина-монах жмется.

– Дорогу! – переступил порог Василий Васильевич. – Прочь поди!

И разве можно воспротивиться этому приказу. Отошел детина-схимник в сторону и сгинул в темноте.

Монастырский двор встретил Василия светом, ослеп на миг великий князь, а потом глаза возрадовались вновь. Небо было бездонно синим, что очи суженой. Трава успела подняться повсюду, грязь пообсохла, взялась паутинкой трещин.

Монахи вышли из своих келий. И невозможно было понять по этим взорам – прощание или приветствие выражали они прощенному узнику. Суровы лица старцев, и великая скорбь лежала на них.

– Молитесь за нас всех! – наказал великий князь и, оборотясь к игумену, спросил: – Где мой Прохор Иванович? – И пригрозил: – Не поеду без него со двора!

Привели Прошку. Отощал, стервец, на монашеском хлебосольстве. Видно, один квас и хлебал. Но ничего, зато святости поднабрался.

– Пусть коня мне подержат! Князь я великий или нет! – строго напомнил Василий.

Сорвался с места Прошка Пришелец, чтобы пособить великому князю, да суров взгляд у Василия – вернул его назад.

Бояре и монахи кучно стояли у ворот, не смея двинуться. Да и не князь он для них, а так… пленник бывший. Кто знает, как далее получится, может, предстоит ему еще вернуться и схиму принять.

Василий Васильевич терпеливо ждал. Отделился от толпы боярин Семен Морозов и проворно ухватил под уздцы жеребца.

– Скамейку пусть принесут! Не пристало коломенскому князю, как простому отроку, на коня прыгать.

Монахи меж собой переглянулись, а игумен уже скамью тащит. Подставил ее под ноги Василию Васильевичу и отступил смиренно.

– Удобно ли тебе, князь? – спросил старик.

Василий Васильевич ступил на скамью и сел на коня. Кажись, и все, теперь и в удел свой можно отбывать. На богомолье надо будет сюда приехать, братию покормить и еще раз глянуть на то место, что когда-то было его тюрьмой.

– Ворота шире отворяй! Тесно мне здесь!

Не ждал в этот час гостей Юрий Дмитриевич. Время вечернее, а тут еще и Мартын-лисогон. Князь страсть какой охотник, особенно до лисицы. А как сказывают старики, лисы в этот день роятся между пней и бегут на людей. Нападает в Мартыново время на лис курячья слепота, и бери их тогда хоть руками. В этот день меняют они свои старые норы на новые.

Но заявился боярин Иван Всеволжский с сыновьями, и стало ясно старому князю: не бывать охоте. И пожалел Юрий Дмитриевич, что не поднялся он с рассветом, гонял бы сейчас по лесу рыжих бестий, наверняка вернулся бы не с пустой котомкой.

Иван Всеволжский брякнул чем-то в сенях и прошел в хоромы князя.

– Что же ты делаешь, князь? Почему Ваське удел дал? Коломна всегда за старшим сыном остается. Вспомни, когда-то Коломну Дмитрий Донской Василию Дмитриевичу передал! Это что же получается? Приберет тебя Господи (отдали этот день, Иисусе!), – крестил грешный лоб боярин, – так Васька опять на великое княжение московское вернется!

В сенях кто-то запнулся о высокий порог, чертыхнулся громко, проклиная преисподнюю и всех чертей зараз, и в горнице показалась кудлатая голова Василия Косого, следом ступал Дмитрий Шемяка.

Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 108