Мутная вода несла на себе десятки судов. Одни продолжали идти вверх по реке до Гамбурга. Другие держали направление к входу в Кильский канал, который соединяет Северное море с Балтийским.
В Куксгафене на борт поднялся не только лоцман (уже который по счету), но и многочисленные агенты компаний, комиссионеры и мелкие торговцы. Они размахивали перед лицом Бремхолла мандатами, все одновременно говорили о своих преимуществах перед соперниками. Но когда Бремхолл остановился на одном из них, остальные исчезли.
— Эти люди, — сказал лоцман, — достойны презрения. В поисках бизнеса они рыщут как волки.
— Такова их профессия, — заметил Бремхолл. — Без них не обойтись. Я сэкономил не только деньги, но и время.
— Проще было сделать заказ, еще находясь в море.
— Оттуда не поторгуешься. А я люблю этот процесс.
Лоцман пожал плечами и занял место рядом с капитаном. Аллен и Бремхолл решили остаться в ходовой рубке. Им хотелось узнать как можно больше о канале, по которому «Йоми Мару» предстоит пройти сегодня почти сто километров. Захотелось и услышать о жизни послевоенной Германии.
— Какова высота вашей грот-мачты? — спросил лоцман.
— Она возвышается над уровнем воды на шестьдесят восемь футов, — сказал капитан.
— Следовательно, до пролета моста остается еще запас в тридцать футов.
Аллена заинтересовала пропускная способность канала.
— За день в обоих направлениях проходят несколько десятков судов, — ответил лоцман.
Затем Вальтер Хазе, так он представился, рассказал свою историю.
Война принесла ему две крупные неудачи — он попал в плен, а Америка интернировала принадлежавший ему сухогруз.
— Так в одночасье, — лицо его сразу стало хмурым, — я лишился свободы и имущества.
— Что у вас было за судно? — спросил Каяхара.
— Меньше вашего. Пять тысяч тонн водоизмещения. Мы курсировали между Европой и Америкой и ходили вдоль американского побережья. Но все в прошлом. Теперь я не веду никаких дел.
— Думаю, наше правительство вернет вам пароход, — постарался утешить его Аллен.
— Я тоже надеюсь. Я не сержусь на вашу страну. Не держу на нее зла. Германия была не права, и Германия все еще не права. Сейчас мы проходим через большие неприятности. В том числе и политические. Нам теперь необходим новый Бисмарк. Железная рука, жесткая хватка…
Вальтер Хазе вел себя как аристократ, порой был высокомерен. И все же, преодолев самолюбие, намекнул Бремхоллу, что будет благодарен Красному Кресту, если ему выделят немного муки и сахара. А у капитана он попросил сигарет.
— Мы превратились в нацию попрошаек, — виновато сказал он. — Полистайте немецкие газеты. Ни одна статья не дает повода для оптимизма. Наша марка очень упала. Сегодня за доллар дают пятьдесят семь марок.
При этих словах Барлу Бремхоллу сразу вспомнился Харбин, где он менял керенки на доллары. А Аллен подумал, что немецкая марка стоит так же низко, как колчаковский рубль в Сибири перед тем, как он вообще вышел из употребления. Что ждет великую европейскую страну в ближайшее десятилетие? Неужели она вновь попадет в жесткие руки нового правителя? А это верный путь к очередной войне. У немцев слишком сильно чувство национального унижения. Чувство мести пагубно не только для отдельного человека…
Пока «Йоми Мару» следовал по каналу, Райли Аллен не раз имел возможность убедиться в правоте лоцмана. Все, кто попадал с берега на судно, просили разменять деньги. Американские бумажные доллары предпочитали, как ни странно, даже серебру и золоту. Просили и чего-нибудь съестного, рассказывая при этом, как обнищала Германия, как нуждается ее народ… Рацион продуктов питания очень строгий. Полфунта хлеба в день… Два фунта мяса в неделю… Если только его достанешь. Непостижимо малый лимит распределения сахара и муки.
…В памяти детей сохранился незабываемый путь через Панамский канал. Тысячи людей по его берегам. Улыбки и приветственные возгласы, гроздья бананов и бочонки с мороженым. Кильский канал другой. Скудная растительность и бедность.
И все же дети радовались тому, что открылось их глазам. Здесь не было пальм и пышной тропической растительности. На высокой насыпи, покрытой ярко-зеленой травой, вперемежку паслись коровы и гуси. А за насыпью, образующей часть набережной Эльбы, лежал Куксгафен с опрятными улицами, простыми домами и фабричными трубами, из которых дымились только две или три. Многое здесь напоминало родные русские картины. И детские сердца щемила грусть… И радовало ожидание скорой встречи!
День выдался серым. Но и это нравилось, потому что напоминало петроградскую погоду. Ландшафты по берегам канала были разнообразны.
В одних местах земля была хорошо обработана. Попадались фермы с коровами, овцами, свиньями и лошадьми, на которых дети смотрели с умилением.
Дома на фермах выглядели старыми и удобными.
В другом месте виднелись штабеля торфяных брикетов. Видно, у немцев не хватало угля, и они вернулись к прежним способам добычи топлива.
Перелески перемежались с лугами, простиравшимися до отдаленных холмов.
И, наконец, множество ветряных мельниц — невдалеке от канала и у самого горизонта. Это напоминало Голландию, какой они ее знали по книгам.
Мельницы весело крутились. Ветер разогнал облака. Выглянуло солнце.
Райли Аллен:
— В Кильском канале нам не пришлось охранять трапы. Те, кто собирался бежать, быстро передумали. Рассказы немцев о продовольственной катастрофе в их стране оказались убедительнее любых запретов и уговоров. При выходе из канала все были на месте — и дети, и военнопленные.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
БАЛТИЙСКИЙ ВЕТЕР
Старшие колонисты окружили воспитательницу, выражая восторг объятиями и поцелуями.
— Мы уже наполовину дома. Верно, Серафима Викторовна? — говорит Дейбнер, обращаясь к Бобровой.
— Дышите глубже! Это наш балтийский воздух, — восклицает Ксения Амелина, смеясь и плача одновременно.
— Много морей надо было пройти, чтобы услышать эти слова, — шепчет, лишившись вдруг голоса, Серафима Викторовна. Не важно, думает она, что происходит это в Киле — чужом городе и в стране, с которой Россия воевала долгих четыре года. Балтийское море на всех одно. И с одинаковой любовью омывает разные берега, соединяя людей и напоминая им, что мир един.
— Мне стыдно, что я пришел без подарка, — сказал ей сегодня немец, посетивший детскую колонию.
Зато Серафима Викторовна наблюдала, как колонисты тайком передавали на берег пакеты с едой. Всевидящий Бремхолл пытался их остановить. Но махнул рукой. Жаль, что Красный Крест не может всех накормить. На свете слишком много голодных людей.
В Киле их встретила горстка местных жителей. Была уже ночь. Пароходы не давали городу уснуть. С моря дул холодный ветер, раскачивая портовые фонари.
Один из встречавших подошел к Аллену:
— Вы начальник колонии?
— Да.
— Я привез кислую капусту, яйца, морковь и консервы.
— Обратитесь к этому господину, — Аллен показал на Бремхолла.
Затем к нему обратился молодой мужчина в надвинутой на глаза шляпе. Оглядываясь по сторонам, он сказал тихо, но на приличном английском языке:
— Не хотите приобрести револьвер? Вот фотография.
Аллен машинально взглянул на снимок. Это был браунинг.
— Нет, я не нуждаюсь в оружии.
— Продам недорого, — начал уговаривать человек в шляпе. — Всего десять долларов. Но не на виду у таможни. Придется пройтись по причалу. Совсем недалеко.
— Я уже сказал, что не заинтересован в этой покупке. Впрочем, подождите… Кажется, я знаю, с кем вы сумеете договориться.
Аллен зашел к Каяхаре:
— Капитан, вы можете пополнить свой арсенал. Тут немец продает револьвер. По сходной цене. Похоже, он очень нуждается в деньгах.
— Десять долларов, говорите? Дайте подумать.
