Доспехи света (ЛП) - Фоллетт Кен

Он открыл глаза и сел. Она стояла у кровати со свечой, полностью одетая.

— Который час? — спросил он.

Она заплакала.

— Эймос, сын мой дорогой, — сказала она. — Твой отец скончался.

Первой его реакцией было неверие.

— Но ведь вчера за ужином с ним все было в порядке!

— Я знаю. — Она утерла нос рукавом, чего никогда бы не сделала в обычных обстоятельствах.

Это его убедило.

— Что случилось?

— Я проснулась, не знаю почему. Может, он издал какой-то звук… или я просто как-то почувствовала. Я заговорила с ним, но он не ответил. Я зажгла ночную свечу, чтобы увидеть его. Он лежал на спине с открытыми глазами и смотрел вверх. Он не дышал.

Эймоса поразило, каким ужасным, должно быть, было это пробуждение рядом с мертвым телом.

— Бедная матушка. — Он взял ее за руку.

Ей хотелось рассказать ему все.

— Я разбудила Эллен, и мы обмыли его тело.

«Должно быть, они делали это тихо», — подумал Эймос. Впрочем, он всегда спал крепко.

— Мы завернули его в саван и положили ему на веки по пенни, чтобы закрыть глаза. Потом я умылась, оделась. И пришла известить тебя.

Эймос откинул одеяло и полнялся в ночной рубашке.

— Я хочу его увидеть.

Она кивнула, словно этого и ожидала.

Они вместе пересекли коридор и вошли в родительскую спальню.

Отец лежал на кровати с балдахином, голова его покоилась на безупречно белой подушке, волосы были причесаны, тело укрыто плотно подоткнутым одеялом. В смерти он был опрятнее, чем при жизни. Эймос слышал, как люди описывали покойников, говоря, что те выглядели так хорошо, будто еще живы, но здесь было не так. Отца не стало, и Эймос видел лишь оболочку, и это было почему-то до ужаса очевидно. Эймос не мог бы сказать, что именно в его лице создавало такое впечатление, но сомнений не оставалось. Смерть была безошибочна.

Его охватило такое сильное горе, что он разрыдался. Он громко всхлипывал, и слезы лились ручьем. В то же время часть его разума задавалась вопросом, почему он так себя чувствует. Отец был с ним недобр и жаден, обращался с ним как с ломовой лошадью, как с вьючным животным, которое ценится лишь за свою полезность. И все же он чувствовал себя осиротевшим и плакал безудержно. Он снова и снова утирал лицо, но слезы продолжали течь.

Когда буря слез наконец утихла, мать сказала:

— А теперь оденься и иди на кухню выпить чаю. Дел много, а работа поможет нам перенести утрату.

Он кивнул и позволил увести себя из комнаты. Вернувшись в свою спальню, он начал одеваться. Не задумываясь, он стал натягивать повседневную одежду, и ему пришлось снять ее и начать снова. Он выбрал темно-серый сюртук с жилетом и черный шейный платок. Завязывание платка, застегивание пуговиц, привычные движения, успокоили его, и к тому времени, как он появился на кухне, к нему вернулось самообладание.

Он сел за стол. Мать протянула ему чашку чая и сказала:

— Нам нужно подумать о похоронах. Я бы хотела, чтобы служба прошла в соборе. Твой отец был важным человеком в Кингсбридже, и он этого заслужил.

— Мне спросить епископа?

— Если не затруднит.

— Конечно.

Эллен поставила перед Эймосом тарелку с тостами, намазанными маслом. Он не думал, что захочет есть, но от запаха у него потекли слюнки. Он взял ломтик и быстро съел, а затем спросил:

— А что насчет поминок?

— Мы с Эллен с этим управимся.

— С небольшой помощью, возможно, — вставила Эллен.

— Но мне понадобятся деньги из сейфа, — добавила мать.

— Я об этом позабочусь, — сказал Эймос. — Я знаю, где ключ. — Он съел еще тост.

Она слабо улыбнулась.

— Теперь это твои деньги, я полагаю. И дело тоже твое.

— Поскольку мне всего девятнадцать, я думаю, что оно ваше, по крайней мере, пока мне не исполнится двадцать один.

Она пожала плечами.

— Ты теперь мужчина в доме.

Он им стал. Немного раньше, чем ожидал. Он долго ждал момента, когда сможет взять все в свои руки, но теперь не чувствовал ни капли удовлетворения. Скорее, его страшила перспектива вести дело без отцовских знаний и опыта.

Он потянулся было за еще одним тостом, но они уже кончились.

Снаружи светало.

— Эллен, — сказала мать, — обойди дом и убедись, что все шторы задернуты. Это послужит знаком для прохожих, что в доме случилось горе. Я завешу зеркала, — добавила она. Это тоже было в обычае, хотя Эймос и не знал почему.

— Нужно начать сообщать людям, — сказал Эймос. Он подумал о мэре и редакторе «Кингсбриджской газеты». — Мне, наверное, следует сейчас же пойти к епископу, если еще не слишком рано.

— Он сочтет за любезность, если его известят первым, — сказала мать. — Он щепетилен в таких вопросах.

Эймос надел пальто и вышел в холодное воскресное утро. Дом его отца, хотя теперь это был его дом, стоял на Хай-стрит. Он дошел до перекрестка Хай-стрит и Мейн-стрит, торгового центра города, четыре угла которого занимали Шерстяная биржа, Ратуша, Зал собраний и Кингсбриджский театр. Там он свернул на Мейн-стрит и пошел под гору, мимо собора. Кладбище находилось с северной стороны собора. Скоро тело отца будет лежать там, но душа его уже на небесах.

Епископский дворец, расположенный напротив таверны «Колокол», был величественным домом с высокими окнами и затейливым крыльцом, целиком построенным из камня той же каменоломни, что снабжала строителей собора. Эймос узнал горничную средних лет, впустившую его в холл, — Линду Мейсон.

— Здравствуйте, Линда, мне нужно видеть епископа.

— Он отдыхает после утренней службы, — сказала она. — Могу я узнать, по какому вы делу?

— Мой отец умер ночью.

— Ох, Эймос, мне очень жаль.

— Спасибо.

— Я сообщу епископу, что вы здесь. Садитесь у огня.

Он пододвинул стул к угольному камину и оглядел холл. Холл был со вкусом отделан в светлых тонах, на стенах висело несколько безликих пейзажей. Религиозных изображений не было, вероятно, потому, что они отдавали католичеством.

Через минуту появилась Элси, дочь епископа. Эймос улыбнулся, обрадованный ее появлением. Умная и волевая, она была его соратницей в планах по созданию воскресной школы. Она ему нравилась, хотя и не обладала неотразимым очарованием Джейн Мидуинтер. Элси была довольно простовата на вид, с широким ртом и большим носом, но, как он сейчас снова убедился, у нее была обворожительная улыбка.

— Здравствуйте, мистер Барроуфилд, что вы здесь делаете? — спросила она.

— Я пришел к епископу, — ответил он. — Мой отец умер.

Она с сочувствием сжала его плечо.

— Как это печально для вас. И для вашей матушки.

Он кивнул.

— Они были женаты двадцать лет.

— Чем дольше люди вместе, тем, должно быть, утрата тяжелее.

— Полагаю, да. Я не видел вас несколько дней. Какие новости о воскресной школе?

— Люди, кажется, думают, что это будет просто маленькая комнатка, в которой я буду учить двенадцать детей читать. Я же хочу большего. Чтобы детей было больше, может, сотня, и чтобы учить их еще и письму, и арифметике. И нужно придумать для них угощение, чтобы их привлечь, быть может, пирожное в конце уроков.

— Согласен. Когда мы можем начать?

— Точно не знаю, но скоро. А вот и мой отец.

Епископ спускался по широкой лестнице в полном воскресном облачении.

— Отец, здесь Эймос Барроуфилд. Его отец, Обадайя, скончался, — сказала Элси.

— Мейсон мне сказала. — Епископ пожал руку Эймосу. — Печальный день для вас, мистер Барроуфилд, — произнес он гулким голосом, словно с церковной кафедры. — Но мы можем утешить друг друга знанием, что отец ваш ныне со Христом, что, как говорит нам апостол Павел, несравненно лучше.

— Благодарю вас, ваша милость, — сказал Эймос. — Матушка хотела, чтобы вы узнали об этом первым.

— Это было очень деликатно с ее стороны.

— И она просила меня спросить вас, могут ли похороны состояться в соборе.

— Полагаю, да. Олдермен и постоянный прихожанин имеет на это право. Я должен посоветоваться со своими собратьями по духовному сану, но не предвижу никаких проблем.