В тот же день он издал указ правительствующему Сенату в котором, объявляя о свершившемся, предписывал дать Екатерине Михайловне Долгорукой титул и фамилию светлейшей княгини Юрьевской (по имени Юрия Долгорукова, к которому восходил ее род), так же как и их троим детям, и присвоить им права законных детей. Указ этот был тайной, как в первое время и сам брак, о котором знали только несколько доверенных лиц, присутствовавших на самой церемонии. Брак Александра II произвел удручающее впечатление на семью императора, на лиц, близких к ней, и вообще на многих представителей «верхов». Некоторые мемуаристы считают, что княгиня Юрьевская надеялась стать императрицей и искала в этом содействия у нового могущественного правителя М. Т. Лорис-Меликова.
Назначенный сначала председателем Верховной распорядительной комиссии, а потом министром внутренних дел, бывший харьковский генерал-губернатор, герой последней русско-турецкой войны, завоеватель Карса, М. Т. Лорис-Меликов стал чем-то вроде диктатора. Умный, энергичный и вместе гибкий, либеральный Лорис-Меликов увидел корень зла в разладе между неограниченной самодержавной властью и просвещенной частью общества. Его политика «волчьей пасти и лисьего хвоста», направленная на решительное подавление революционного движения, одновременно намечала продолжение проведенных Александром II реформ: расширение местного самоуправления, облегчение условий для печати, смягчение цензурных притеснений, завершение крестьянской реформы обязательным выкупом, отставка реакционного министра народного просвещения Д. А. Толстого и др. Но главным в его планах был проект, который сводился к учреждению Общей комиссии, куда кроме назначенных правительством лиц входили бы представители от земств и городов. Эта Комиссия должна была рассматривать все проекты преобразований. Наряду с ней должны были действовать две подкомиссии: финансовая и хозяйственно-административная. После рассмотрения законодательных проектов комиссиями они должны были вноситься на окончательное обсуждение Государственного совета, в который Лорис-Меликов предлагал послать представителей общественных учреждений.
Зная упорное нежелание Александра II дать стране конституцию, Лорис-Меликов осторожно искал подхода к самодержцу. Возможно, на этом пути он надеялся на содействие княгини Юрьевской, со своей стороны обещая поддержку в возведении ее в императорское достоинство. Барятинский рассказывает, что «в Ливадии Лорис-Меликов вел долгие беседы с Государем в присутствии его супруги о политических делах и о новых реформах. Иногда вскользь во время разговора он делал смутные намеки на то, что народ был бы счастлив иметь царицу — русскую по крови. Делая эти намеки, он сознавал, что отзывается на сокровенные намерения Государя и тем самым все более завоевывает себе его расположение, необходимое для проведения реформ. Александр II мечтал короновать княгиню Екатерину Михайловну императрицей всероссийской, выполнить намеченные государственные преобразования, а затем отречься от престола в пользу цесаревича и уехать о женой и детьми в Ниццу…» Источником этих сведений были предания семьи княгини Юрьевской, они требуют подтверждений и проверки. Но несомненно, что две «диктатуры сердца» (любимой женщины и сильного правителя) переплелись в последний год жизни Александра II и властвовали над ним. По-прежнему влюбленный, погруженный в свою личную жизнь, занятый мельчайшими подробностями ее устройства, вплоть до одежды слуг Ливадийского дворца, куда впервые отправлялась на отдых княгиня Юрьевская после бракосочетания, но усталый от бремени государственных дел, от конфронтации в обществе, преследуемый террористами, Александр II склоняется к решению, которое категорически отрицал все годы своего царствования. Вот что поведал Д. Милютину об этом последнем акте государственной деятельности императора спустя два месяца великий князь Владимир Александрович (третий сын Александра II): «…в самое утро злополучного дня 1-го марта покойный император, утвердив своей подписью представленный доклад Секретной комиссии и выждав выхода Лорис-Меликова из кабинета, обратился к присутствовавшим великим князьям с такими словами: „Я дал свое согласие на это представление, хотя и не скрываю от себя, что мы идем по пути к конституции“. Однако до публикации правительственного сообщения Александр II решил рассмотреть проект 4 марта в Совете министров.
Террористический акт 1 марта сорвал этот план. Марк Алданов пишет, что княгиня Юрьевская очень просила Александра II не ездить в этот день на развод войск, поостеречься возможных покушений. Но он беззаботно ответил ей, уходя, что гадалка предсказала ему смерть при седьмом покушении, а теперь если и будет, то только шестое.
Спустя немного времени на Екатерининском канале прозвучало два взрыва. Организаторами покушения 4 марта были А И. Желябов — крестьянин по происхождению, и С. Л. Перовская — представительница аристократического рода. Первая бомба, брошенная Н. Рысаковым, разорвалась рядом с каретой, и сам Александр II остался невредимым.
В отсчитанные судьбой последние минуты жизни очень характерно проявилась его личность и натура. Как пишет П. А. Кропоткин, «несмотря на настоятельные убеждения кучера не выходить из кареты… Александр II все-таки вышел. Он чувствовал, что военное достоинство требует посмотреть на раненых черкесов и сказать им несколько слов… Я мог заглянуть в глубь его сложной души… и понять этого человека, обладавшего храбростью солдата, но лишенного мужества государственного деятеля». Вторая бомба, брошенная И. И. Гриневицким, достигла цели. «Вскоре, доставленный в Зимний дворец, в 3 1/2 часа пополудни он скончался от потери крови. Умирал Александр II на солдатской кровати, покрытой старой военной шинелью, которая служила ему домашним халатом. Это описание еще раз воскрешает слова Николая I, который хотел видеть в своем наследнике „военного в душе“.
1 марта трагически пресекло и государственные преобразования, призванные увенчать «великие реформы», и романтические мечты монарха о личном счастье.
