Овация сенатору - Монтанари Данила Комастри

— Публий Аврелий Стаций, наконец-то я нашёл тебя! Есть одно дело, в котором только ты можешь мне помочь! — услышал он вдруг.

Человек, который потянул его за тогу, — высокого роста, стройный, с необыкновенно правильными чертами лица и завитой чёлкой, обладал к тому же светлой улыбкой и добрым взглядом небесно-голубых глаз, что сразу вызывало симпатию окружающих, особенно женщин.

— Давно не виделись, Антоний Феликс! — от ветил сенатор, приветствуя старого друга.

— Знаешь, всё дела… — коротко извинился он, и Аврелий притворился, будто забыл, что Феликс не встречался с ним с того самого дня, когда должен был возвратить большой долг.

— Я слышал, Марк Валерий тоже вернулся в Рим после удачной кампании на Востоке. Надеюсь повидать его сегодня вечером: отпразднуем возращение на родину, вспомним старые времена, — ответил Аврелий.

Когда-то у этих трёх юношей, полных прекрасных надежд, вся жизнь была впереди, и им хотелось прожить её плодотворно. Интересно, как они встретятся теперь, спустя двадцать лет…

— Помнишь, как мы развлекались? Целые ночи проводили в остериях и волочились за женщинами! Но, как я уже сказал, завтра у меня очень важная встреча… — ответил Феликс, изобразив свою самую приятную улыбку.

— Ещё один счастливый шанс, да? — вздохнул патриций, который всегда с сожалением смотрел на правнука великого Марка Антония, настолько опустившегося, что из-за бессовестных советчиков, готовых использовать его громкое имя для своих грязных дел, стал настоящим проходимцем.

— Настал мой час, думаю, что на этот раз фортуна на моей стороне…

Сенатор торопливо согласился. С самого рождения жизнь Антония была просто усыпана самыми сказочными возможностями — все они оказались упущены! — и поистине волшебными ситуациями, которыми помешала воспользоваться только злая судьба.

— Аврелий, дорогой, к сожалению, я всё до последнего сестерция вложил в выгодную сделку с недвижимостью…

«Обычный повод, чтобы попросить взаймы!» — усмехнулся про себя патриций, решив, что на этот раз не даст себя разжалобить. Феликс и так должен ему уйму денег и вряд ли когда-нибудь вернёт.

— Сейчас у меня тоже нет свободных средств. Почему не обратишься к брату? Уверен, он не откажет тебе, — ушёл от ответа Аврелий и указал на человека средних лет, одетого в одну из тех старых узких тог, которые вышли из моды по меньшей мере лет двадцать тому назад.

— К этому крохобору Токулу? Ну что ты! — произнёс Антоний, не скрывая огорчения. — Ты же знаешь, он терпеть меня не может!

В древние времена имя «Токул» означало богатый, но не просто состоятельный, а скорее жадный и скупой. Именно это презрительное прозвище дал сводному брату знатный, но безденежный Антоний, и сказать по правде, оно ему как нельзя подходило.

«Два Антония, но какие разные! — подумал Аврелий. — Ведь Феликс — красивый крепкий весельчак в расцвете сил, а Токул — коротышка, почти уродливый, резкий и неприветливый, выглядит стариком, хотя всего на семнадцать лет старше брата».

Феликс гордился своим происхождением по материнской линии — от знаменитых Корнедлиев, а Токул родился от связи их общего отца с вольноотпущенницей. Но перед смертью высокородный родитель всё же признал сына от сожительницы, сделал его одним из наследников, наделил всеми правами наравне с законным отпрыском и поделил поровну жалкое состояние старинного рода, столь же знатного, сколь и неплатёжеспособного.

И если часть наследства, доставшаяся патрицию Феликсу, быстро растворилась, то часть, полученная первенцем плебейского происхождения, была умело вложена в торговлю драгоценными камнями и стала приносить немалый доход, послуживший основой одного из самых крупных состояний в Риме.

Пользуясь знатным именем, Антоний сумел заполучить в жёны дочь одного богатого всадника [2], но даже её приданого оказалось недостаточно, чтобы оплатить огромные долги. Поэтому расточительный юноша был вынужден жить в доме брата, лишённый средств и земельных владений, которые были необходимы, чтобы стать сенатором и занять место отца.

И вот теперь по иронии судьбы на это место должен сесть мелочный, но очень богатый Токул, у кого многие из отцов-основателей ходили в должниках…

— Он, внук раба, наденет тогу с латиклавией! Тогда как я, в венах которого течёт кровь Корнелл и-ев и Метеллов, из-за имущественного ценза не могу претендовать даже на то, чтобы принадлежать к сословию всадников! — уныло жаловался Феликс. — И всё же моя завтрашняя встреча, о которой я говорил, изменит ситуацию, вот увидишь! Если не хочешь помочь деньгами, одолжи мне, по крайней мере, твой паланкин, чтобы я мог достойно явиться к моим партнёрам. Ну а если бы у тебя нашлась достаточно элегантная тога из тех просторных, что теперь в моде, и какой-нибудь красивый плащ…

— Обратись к моему управляющему, и он даст тебе всё, что нужно, — поспешил ответить патриций, желая поскорее освободиться от приятеля-попрошайки и сосредоточить внимание на красавице Кореллии.

Едва назойливый собеседник удалился, Публий услышал за спиной язвительный голос.

— Сколько денег сумел выудить из тебя мой брат на этот раз? — усмехнулся Токул.

— Ты ошибаешься. Антоний рассказывал мне о новой комедии, — холодно ответил Аврелий, которому не хотелось говорить плохо о друге. — Хотя, думаю, ты вряд ли видел её при том, сколько стоит билет!

— А вот и нет! Я ходил на представление как раз вчера вечером, — со злорадным ликованием возразил Токул и показал бронзовый сенаторский пропуск в театр, дающий право занимать места в первом ряду в театре Марцелла.

Выходит, отцы-основатели уже приняли его в своё общество наравне с самыми знаменитыми римскими фамилиями. Но чтобы с достоинством носить латиклавию, Токулу придётся заказать себе более просторную тогу, подумал патриций, поудобнее располагаясь на триклинии.

Тут хозяин дома, по обычаю, пролил в честь богов на пол несколько капель вина, подавая тем самым знак к началу торжественного ужина.

Сразу же принесли закуску — устрицы, мидии, улитки, откормленные на ароматических травах, греческие оливки и пиченский хлеб. Всё это сопровождалось разнообразными салатами, приправленными чесноком и руколой.

Публий Аврелий с удовольствием принялся за еду, разглядывая при этом очаровательную Ко-реллию, которая возлежала на триклинии радом с супругом и великодушно позволяла всем присутствующим любоваться собой.

— Говорят, жена Метрония попалась на удочку жреца Зевса, — послышался голос сидящей неподалёку пожилой Домитиллы, что соперничала с Помпонией за звание самой сведущей сплетницы в Городе.

Сенатор, которого долгое знакомство со своей любознательной подругой уже научило понимать всю важность злословия, не преминул навострить уши.

— Обратил внимание на тогу Токула? — заметил кто-то из гостей. — Могу поклясться, это та самая, в которой полвека тому назад его отец ходил на заседания Сената. Только такой скупец, как он, мог отважиться явиться в дом консула в подобном виде!

Тем временем разносили жаркое, и посреди пиршественного зала появились танцовщицы из Гадеса [3], которые должны были порадовать гостей, кружась под звуки кастаньет и бубнов.

Аврелий непринуждённо беседовал с Домитил-лой, когда почувствовал, что кто-то легко коснулся его плеча.

— Прекрати присваивать себе всё женское внимание, или другие гости не простят мне, что я тебя пригласила, — упрекнула Кореллия сенатора, прежде чем взять его под руку и вырвать из когтей сплетницы.

Догадываясь, что предстоит какой-то интересный разговор, Домитилла хотела последовать за ними, но тут какой-то неуклюжий слуга вдруг споткнулся, и на её шёлковую паллу пролилось почти всё содержимое керамической чаши, которую он собирался поставить на стол.

— Прости мою неосторожность, кирия! [4] — извинился неловкий слуга, и сенатор улыбнулся, узнав александрийский акцент Кастора, своего бесподобного секретаря, поспешившего ему на помощь.