Мужчина, главный в их «команде», подарил маме канистру с соляркой.
Все эти люди внешне походят на бомжей. Знаю, они не виноваты. Несчастны. Бездомны. Но я с трудом скрываю свое отвращение.
Взяв чужой топорик, я выживаю. И они выживают!
Нас всех сделали грязными, голодными и учат воровать. Как это мерзко!
Люди этой «команды» идут по чужим дворам, как саранча.
Дети-подростки отработанными движениями осматривают карманы чужой одежды. Бегают по подъездам. Воруют. Всюду, везде они.
После обстрела, некоторые этажи в нашем доме просели, соединились.
Так же получилось и в доме напротив. Из-под крыши валит черный дым.
Но в крышах давно провалы. Пламя медленно гаснет само. Стены сырые, не топлено.
И внутри нашей комнаты идет то снег, то дождь.
21 декабря 1999
Вспоминаю Аладдина.
Последний раз мы виделись позавчера.
Он пришел ко мне в десять утра.
Мы стояли под снегом, держась за руки. Чудесное ощущение!
Он не хотел уходить. Он так смотрел на меня!
Но попрощался и ушел.
Вот и все.
Письмо я так и не отдала.
Царевна.
24 декабря 1999
Толстая Аза — наговорила сплетни новоприбывшим.
Теперь Мише не разрешают общаться со мной.
Не пускают к нашему подъезду. Главарь группы, проходя мимо, проворчал:
— Мы с вами разберемся!
Непонятно, что мы им сделали, в чем виноваты?
Наверное, в том, что не пьем. Не участвуем в беспределе. Терпим голод, не ходим грабить чужие дома. А еды нет.
В пожарном колодце с водой плавает дохлая кошка, но воду пили, и ничего. Никто не
отказался и никто не заболел. Живы. Сейчас чаще топим снег и пьем. Только с ведра снега — стакан воды. У соседок бабушек — мешок макарон. Они не делятся.
Перед уходом из дома макароны принес Мансур. В тот момент его мать щедро отсыпала нам ценное угощенье. Теперь наши соседи едят свои макароны сами.
Маманя моя — дура. Она всех подкармливала осенью. В том числе и Азу. Тогда у нас были продукты. Теперь ничего нет, кроме килограмма гнилой муки. Сегодня сильно стреляли из орудий. Горели верхние этажи, и часть из них рухнула. Взрывной волной сломало запертые двери на втором этаже. Мама связала их между собой и одновременно привязала к перилам лестницы. Но в наш подъезд пришли Аза, Лина, дядя Валера и другие соседи. Они сказали:
- Голод! Идет голод! — и стали искать еду по квартирам.
Мы нашли банку варенья. Я ела варенье ложкой, пока меня не затошнило.
Наша основная еда — стакан воды, одна ложка муки и покрошенный туда лук.
Выпиваем и ложимся.
Пять кошек у нас уже умерли. Мама хоронила их в садах-огородах за домом.
Над каждой рыдала, как над ребенком. Остался один кот. Большой и полосатый. Он, как и новые люди, явился из другого района города. Мы зовем его Хаттаб. Кот очень хочет жить! Ест соленые помидоры! Грызет полусырую, без масла, лепешку.
(Рецепт прост: сода, вода из снега, гнилая мука и разогретая на костре под обстрелом пустая сковорода.) Кот приносит убитых, обгоревших птиц. У кого-то периодически ворует сушеную рыбу. К счастью, он везучий — не попадается!
Вчера мы отняли у кота Хаттаба кусок рыбы и мгновенно съели!
Во дворе жители поставили круглую большую сеть. Насыпали крошек.
Ловят голубей в самодельную западню.
Ловят, ловят... Только голуби не ловятся.
Сегодня настойчиво били по нашему дому из пушек. С одной и с другой стороны. Мы принимали соседок с внуком у себя в спасительной нише коридора. Временами, наоборот, сами перебегали в их коридор — посидеть на полу.
Обстрел длился несколько часов. Снаряды стали попадать к нам во двор.
Каким образом мы живы?!
Своей эрудицией мне заниматься некогда.
Ранний подъем, в 04:00.
Ищем, колем, пилим дрова. Готовим в подъезде или дома.
Все делаем, пока не рассвело. Чтобы не был виден дым. По дымовым точкам бьют! Думают — боевики. Как же. Тут полно мирных жителей!
Я так устаю, что за «Старшим братом» почти не скучаю.
Патошка-Будур.
25 декабря 1999
Аза и Лина — лжецы и абсолютные негодяйки! Вышли на свой подъезд и кричат, что мы у них украли муку. Как будто мы ходим в их дом. Или вообще в их подъезд?!
Мама даже не ругалась, говорит:
— Кто хочет, пусть идет и смотрит, что мы едим. Какая у нас мука!
Разумеется, смотреть желающих не было. Но «кино» было сделано.
Снова общественное мнение направлено против нас! Почему такая ненависть? Я ничего не понимаю. Наши окна не выходят во двор. Мы редко видим соседей. Их «походами» не интересуемся.
Я не выдержала и крикнула толстой Азе:
- Ей ты, дрянь! Зря моя мама носила тебе еду. Проведывала, когда ты болела! Ты врешь, чтоб с себя грехи снять?
Аза не смолчала, обозвала меня «****ью». Пообещала избить.
Мама пыталась затащить меня в подъезд, но я уже разозлилась и продолжила:
— Свою боль ты получишь за клевету! Мой защитник — там! - я указала пальцем на небо. Последовала — тишина.
Лина, что-то зашептала Азе на ухо. Увела ее в подъезд.
Они воровки! Я видела!
Помню, было затишье. Нас не бомбили. Но с улицы раздавалось странное жужжание,
скрежет. Я высунулась из подъезда, бормоча под нос:
— Интересно, что за новое оружие. Как нас будут убивать?
И увидела следующую картину: эти соседи шли из чужих нижних домов, груженные мешками, а в руках держали веревку, на которой было множество пылесосов, связанных между собой! Пылесосы ехали на колесиках!
