Ознакомительная версия. Доступно 48 страниц из 236
Первым бросился отплясывать неуемный Пустобаев. Мужественное лицо его было все так же хмуро, почти мрачно, но вся душа в нем хохотала и козырилась.
Эх, лапоточки мои — рыта бархата,
Вы онучи мои — объярь алая!
Когда он пустился вприсядку, гуляки выкрикивали:
— Легче, легче, подполковник! Мотри, на бороду себе не наступи…
…Перед утром молодых повезли на новую квартиру, в дом Бородина. И как только залез Пугачёв в сани, рядом с Устиньей, вдруг отрезвел он, да так, что кровь смерзлась в жилах.
«Эх, Емельян, Емельян, отпетая твоя головушка», — подумал он с тоской и злобой.
Луна уже не сияла, как раньше, но звезды пылали еще ярче, и в их холодном огне зловеще вычерчивались на сизом небосводе высокая колокольня и зубчатые стены крепостного частокола. Вот она крепость — вся как на ладони, а поди-ка выкуси ее… А там — Оренбург, а за Оренбургом многие тысячи подобных крепостей — до самого аж Петербурга.
Он откинулся к задку саней, отдаваясь своему мрачному раздумью, тяжело, протяжно вздохнул. Устинья вся затаилась: вот оно, начинается… И чем дальше летели минуты, тем угрюмей становилось на сердце у нее. Не выдержав, она уткнулась в пушистую шаль и всхлипнула.
Емельян Иваныч опомнился. Он высвободил из-под шали голову новореченной супруги, зажал в своих ладонях девичьи щеки и заговорил голосом, какого Устинья не слышала раньше, не услышит и потом — до конца дней её с этим желанным и страшным человеком.
— Ястребок мой сизый… подстреленный, — вымолвил он и вздохнул еще тягостней.
Тройка лихо подкатила к изукрашенному флагами крыльцу Бородина.
Из-под порожек с пронзительным лаем выскочила востроухая собачонка, человек замахнулся на нее с облучка кнутовищем:
— На царя гавкать, а!..
И грозно полез с облучка, но Емельян Иваныч остановил его:
— У нее хозяин дома — царь, на том стоит!
На другой день были розданы свадебные подарки новой родне и духовенству. Начальствующие лица пришли поздравить молодых. Благочестивый атаман Каргин — голова у него обмотана, переносица расцарапана, глаз распух — кланяясь государю, сказал смиренно:
— Вот батюшка, ваше царское величество, со свадьбы-то твоей по-лягушечьи довелось до дома-то добираться…
— Как по-лягушечьи? — улыбнулся Пугачёв.
— А так, по-лягушечьи… Где поползешь, а где и прыгнешь. Вот глаз подбил.
Пугачёв засмеялся и, обратясь к Овчинникову, спросил:
— А где Грязнов старик да Кузнецов Иван? Помнится, я их к графу Чернышеву направил, к Чике.
— Граф Чернышев доносил нам, ваше величество, — ответил Овчинников, — мол, атаман Грязнов под Челябу им отправлен, а Ванюха Кузнецов под Кунгур.
— Надлежало бы гонцов к ним спосылать, дознаться, что да как? — молвил Емельян Пугачёв.
И все двинулись осматривать подкоп.
2
Тем временем атаман Грязнов, после неудачного приступа к Челябинску, отошел к Чебаркульской крепости. А Челябинск вскоре занял Деколонг.
Грязнов снова подступил к Челябинску и остановился в шести верстах от города в деревне Першиной. У него в толпе 4000 человек — крестьян, башкирцев и киргизов. Небольшие грязновские партии разъезжали по окрестностям, хозяйничали в селениях. Трусливый и старый Деколонг бездействовал. Окрестное население, не видя себе законной защиты от Деколонга, передавалось Грязнову. Силы Пугачёвцев с каждым днем возрастали. Челябинску угрожала блокада, отряду Деколонга и всем жителям — голод.
— Чтоб не быть запертым в городе, Деколонг вынужден был Челябинск покинуть. Кстати представился случай: от полковника Василия Бибикова он получил из Екатеринбурга письмо с просьбой о помощи, так как «самый Екатеринбург и его окрестности от злодейских обращений весьма опасны».
8 февраля весь воинский отряд его — около 3000 человек — выступил из города. Деколонг забрал с собой воеводу Веревкина, всех рекрут, всех чиновников, купцов, казну и годную артиллерию.
По дороге Пугачёвцы то и дело нападали на Деколонга, но тот ни разу не переходил в наступление, торопливо удирая, и через неделю достиг села Воскресенского. Отсюда послал полное отчаянья донесение сибирскому губернатору Чичерину, стараясь преувеличить опасность и прося себе помощи.
С уходом Деколонга из Челябинска Пугачёвцы стали полными хозяевами не только всей Исетской провинции, но отдельные партии их начали проникать и в Сибирскую губернию.
Чичерин скрепя сердце послал Деколонгу некоторую помощь и в то же время пожаловался на него генерал-аншефу Бибикову. Разгневавшись на бездеятельного Деколонга, Бибиков между прочим писал императрице:
«Странность поведения генерала Деколонга или лета его, или вкоренившаяся сибирская косность причиною. Признаюся, всемилостивейшая государыня, что я бы лучше желал, чтоб сей генерал на нынешнее время там не был, и если бы возможно кого надежнейшего отправить, а его отозвать…» и т. д.
Екатерина ответила ему, что сделала указание отправить на место Деколонга генерал-поручика Суворова. Однако фельдмаршал Румянцев с театра военных действий Суворова не отпустил и, таким образом, полученного им повеления императрицы не исполнил.
Деколонг остался на прежнем месте и продолжал с той же трусливой осторожностью командовать своим отрядом.
Часть Пугачёвцев из армии Грязнова мелкими отрядами направилась к Долматову монастырю. Эта старинная твердыня большим была для них соблазном. Заняв ее, они могли держать в своих руках всю долину реки Исети с многолюдными селеньями: в монастыре были пушки, порох, ружья, продовольствие.
Долматов Успенский монастырь стоял на высоком левом берегу реки Исети, на сибирском тракте, в 160 верстах к востоку от Екатеринбурга.
Монастырь был обнесен высокими кирпичными стенами с башнями, бойницами. Он напоминал собою крепость.
Подтянувшиеся к монастырю отряды полагали овладеть им с помощью экономических крестьян, ненавидевших монастырское начальство за притеснения и не правые поборы. Двенадцать лет тому назад возле монастыря возгорелся бунт : крестьяне пытались поколотить монахов, а жестокого настоятеля, архимандрита Иакинфа — убить. Бунт был подавлен, наказанные крестьяне затаили к монастырю злобу.
