Фердинанд Врангель. След на земле - Кудря Аркадий Иванович

Через пару дней отряд уже ночевал в теплых домах Походска — селения на устье Колымы.

Врангель не мог припомнить, чтобы когда-либо прежде с таким нетерпением ожидал весеннего пробуждения природы. После двадцатого мая уже не исчезавшее с горизонта солнце растопило лед на стрежне Колымы, покров реки прорезали глубокие трещины; льдины, толкаемые течением, начали расходиться, с шумом ползли друг на друга, и вот освободившаяся от панциря река понесла ледяные поля в океан.

Взлом льда ознаменовался и первым дождем. Воспрянув от спячки, зашевелились растения, на проталинах показалась трава, на ивовых кустах набухали почки.

Облачившись в высокие резиновые сапоги и прихватив зрительную трубу, Врангель уходил в тундру, к близлежащим озерам. Буйное оживление ощущалось там с особой мощью. Меж трав и мшистых кочек журчали ручьи, слышалось призывное пение птах — кулика, песочника, чернозобика. В синь озер, там, где уже обозначилась вода, с шумом плюхались стаи уток, и при удаче можно было видеть в окуляр трубы скрадывающего добычу песца.

Но благодать длилась недолго. Прогревшийся воздух вызвал к жизни бесчисленное кровососущее племя. Лишь едкий дым отпугивал комарье, и теперь почти в каждом дворе Нижнеколымска свет солнца застилала густая молочная пелена от разложенных хозяевами дымокуров.

Но северный ветер вновь принес похолодание и на время изгнал беспощадных мучителей. Можно было вновь без опаски выбираться в тундру.

Взяв ружья, Врангель, Матюшкин и Козьмин отправлялись на охоту. Возле облюбованного ими озерка они устроили меж кустов шалаш и там караулили прилет птиц. Флегматичный Прокопий Козьмин, не затрудняя себя томительным ожиданием, ложился в своей меховой куртке на устилавшие пол доски и, попросив товарищей «тряхнуть его, когда появятся пернатые», погружался в дрему. Приходилось иной раз ждать час, два, с досадой провожая глазами стаи, пролетавшие без посадки мимо, и тихо гладить по загривку насторожившуюся при виде птиц лайку по кличке Ворон, обученную подбирать подстреленных птиц и арендованную на охоту у сотника Татаринова.

Но терпение вознаграждалось. Сделав над озером круг, стайка уток садится на воду. Пробуждается от дремы толкнутый в плечо Козьмин, быстро садится и тоже прикладывается к ружью. Выстрел, другой... Матюшкин стреляет по поднявшейся стае влет. Отпущенный с поводка Ворон, прыгая по кочкам, несется вперед, отважно кидается в холодную воду, ухватив добычу, несет ее стрелкам и тут же торопится обратно к озеру, чтобы поймать и подранков. Иногда случалось подстрелить и гусей.

После однообразного питания в ледяном походе свежая, изжаренная в печи дичь воспринималась северными скитальцами как истинно царское блюдо. Друзья сознавали, что позже, когда вновь придет зима и погрузит окружающий мир в полярную ночь, они со сладкой тоской в сердце будут вспоминать это бдение у озера, в шалаше среди мхов, под солнцем, пробивающим свет сквозь окутывающие небосклон облака.

Скоро предстояло разъехаться. На катере, построенным Козьминым с помощью матроса Нехорошкова, Врангель собирался описать низовья Колымы. Матюшкину вместе со штурманом предстояла поездка на лошадях вдоль берега Ледовитого моря к устью Индигирки тоже с целью картирования побережья.

Узнав о планах купца Бережного отправиться в поисках мамонтовой кости в восточную тундру, где разливы рек обнажают кладбища вымерших исполинов, Врангель попросил унтер-офицера Решетникова присоединиться к купцу вместе с двумя плотниками и построить на устье Большой Баранихи жилье для привала, имея в виду будущие маршруты экспедиции.

По общему согласию сработанное Козьминым судно назвали «Колымой». На паруса пошел материал, оставшийся в местном складе от времен пребывания здесь Биллингса и Сарычева. Для переправ через мели соорудили и небольшую лодку, способную принять трех человек.

К середине июня все было готово к походу. Врангеля и отплывавших вместе с ним к устью реки Матюшкина и Козьмина решил проводить до ближайшей деревни и доктор Кибер. Этим летом ему поручалось провести естественно-научные наблюдения по рекам Большому и Малому Анюям и, если понадобится, оказать врачебную помощь жителям.

Успевший привыкнуть к новым друзьям, черный, с белой грудью, Ворон тоже прыгнул в шлюпку, когда она отходила от берега. Никто не пытался прогнать пса. В низовьях, на реке Малой Чукочьей, Ворона предстояло вернуть Татаринову. С начала лета сотник с группой работников занимался заготовкой рыбы для будущих походов.

Все три моряка без сожалений покидали опустевший Нижнеколымск — одни жители уехали по весне на рыбный промысел, другие — на оленью охоту.

Не проплыли и нескольких миль, как крепкий встречный ветер, поднявший волну, вынудил повернуть к берегу. Не лучше ль дождаться, пока утихнет? Уж слишком медленно тащились. И тут случилось нечто, спутавшее летние планы. Нетерпеливый Ворон вдруг прыгнул с палубы в воду, но угодил головой в неосторожно свисавшую с борта рыболовную снасть. Собака начала биться в воде. Она могла погибнуть. Матюшкин, торопясь спасти пса, схватил топор и, придерживая рукой лежавший на борту канат, быстро перерубил его. Но по горячности отхватил заодно и половину большого пальца.

— Да почему я такой невезучий? — в сердцах ругал себя Федор.

По заключению осмотревшего рану доктора Кибера мичману, во избежание худшего, следовало немедленно вернуться в Нижнеколымск и там подлечиться. Врангель размышлял, как же быть с намеченной съемкой морского берега до устья Индигирки.

— Так что будем делать, Прокопий Тарасович? — спросил он Козьмина. — Вдвоем с проводником справитесь? Не боязно будет?

— Уж ежели зимой во льдах уцелел, так что лета-то бояться? — невозмутимо ответил штурман.

— Ладно. Так и порешим. А тебе, Федор, — Врангель с сочувствием перевел взгляд на Матюшкина, — придется ехать вместе с доктором по Большому и Малому Анюям — но не прежде, чем заживет рука.

Так, не успев отправиться в поход, Матюшкин вынужден был повернуть назад.

Сотник Антон Татаринов был доволен ходом рыбалки на реке Чукочьей и не преминул похвалиться прибывшему на «Колыме» начальнику:

— Сами видите, ваше благородие, — кивнул он на вешала, где подсыхала рыба, — уж и свободных мест нет. Пора и новые строить. Сельдь и муксун так и прут.

Дождавшись проводника-якута с пятью лошадьми, Врангель провожал в поход штурмана Козьмина. На трех вьючных лошадей погрузили палатку, съестные припасы, инструменты.

— Если вдруг повстречаете на Индигирке Анжу — он тоже должен описывать береговую линию от Яны, тебе навстречу, — передавай привет от всех нас, — напутствовал Врангель штурмана. За Козьмина он был спокоен. От Матюшкина же, как показал и последний инцидент, можно было ожидать самых непредсказуемых приключений.

Кто ж мог предвидеть, что в скором времени и сам он попадет в весьма неприятную передрягу. Поднявшись на шлюпке вверх для определения приметных географических пунктов, Врангель с сопровождавшим его казаком сделал привал на устье реки Крутой. Поставили палатку и возле нее развели дымокур. В палатку перенесли все вещи и поплыли на лодке на середину реки, чтобы запастись чистой водой.

— Эх, ружья-то на берегу оставили! — с досадой крякнул казак, усмотрев впереди ветвистую голову оленя, спасавшегося в реке от комарья.

Олень был, право, хорош, и свежее мясо им бы не помешало. Непонятный треск заставил Врангеля обернуться назад. Сердце его дрогнуло: палатка была объята пламенем. Всему виной был изменивший направление ветер — пламя костра мгновенно охватило сухой брезент. Врангель с напарником налегли на весла, но пока добрались до берега, огонь успел сожрать оставленные в палатке вещи. Удалось вытащить из пламени лишь почти не пострадавший благодаря кожаной обивке ящик, в котором хранилось самое ценное: путевые журналы, карты, инструменты.

Но потеря прочего необходимого в походе вновь потребовала внести коррективы в намеченные планы. К тому же Врангель впервые начал чувствовать ревматические боли в суставах. Ему нужна была передышка, а лучше — отдых в более теплых местах, хотя бы на широте Среднеколымска. Решил возвращаться.