Граница вечности - Фоллетт Кен

Так и произошло.

* * *

Когда Таня пришла домой, ей не терпелось изложить Василию свой план.

Два года они неофициально жили в некотором смысле вместе. Женаты они не были: если бы они стали законной супружеской парой, им никогда не разрешили бы вместе выехать из СССР. А они твердо решили уехать из советского блока. Оба чувствовали себя в безвыходном положении. Таня продолжала рабски писать для ТАСС статьи, которые не расходились с партийной линией. Василий теперь писал сценарии для популярного телесериала о геройских агентах КГБ с квадратными челюстями, разоблачающих тупых американских шпионов-садистов. И они оба горели желанием сообщить миру, что Василий был прославленным писателем Иваном Кузнецовым, последняя книга которого «Дом престарелых» — острая сатира на Брежнева, Андропова и Черненко — стала бестселлером на Западе. Иногда, говорил Василий, значение имеет лишь то, что он писал правду о Советском Союзе в рассказах, которые читали повсюду в мире. Но Таня знала, что он хотел получить признание за свой труд и гордиться, вместо того чтобы скрывать сделанное им, как тайное извращение.

Хотя Таню распирало от восторга, она позаботилась о том, чтобы включить радио на кухне, прежде чем начать говорить. Она не думала, что их квартира прослушивается, просто это была старая привычка, и к тому же зачем рисковать.

Радиокомментатор рассказывал о посещении Горбачевым и его женой фабрики по пошиву джинсов в Ленинграде. Таня обратила внимание на значение этого мероприятия. Прежние советские лидеры посещали сталелитейные заводы и судоверфи. Горбачев прославлял потребительские товары. Советские производства изделий народного потребления должны быть не хуже, чем на Западе, повторял он, о чем даже не мечтали его предшественники.

И он брал в поездки свою жену. В отличие от жен прежних лидеров, Раиса была не просто приложением к мужу. Приятной внешности, она хорошо одевалась, как первая леди Америки. Она также обладала высоким интеллектом: она преподавала в университете, до того как муж стал первым секретарем.

Все это вселяло надежду, но являло собой не намного большее, чем символику, думала Таня. Приведет ли это к чему-нибудь, будет зависеть от Запада? Если немцы и американцы признают либерализацию в СССР и будут поддерживать перемены, Горбачев сможет чего-нибудь достичь. Но если ястребы в Бонне и Вашингтоне увидят в этом проявление слабости и сделают угрожающие или агрессивные шаги, советская правящая элита снова вернется к ортодоксальному коммунизму и военному противостоянию. Тогда Горбачев окажется рядом с Косыгиным и Хрущевым на кладбище потерпевших неудачу кремлевских реформаторов.

— В Неаполе проходит конференция сценаристов, — сообщила Таня Василию, в то время как радио продолжало болтать.

— А! — Василий сразу понял смысл сказанного. В Неаполе к власти пришло правительство коммунистов.

Они сели вместе на диван, и Таня сказала:

— Они хотят пригласить писателей из советского блока и доказать, что Голливуд не единственное место, где делают телесериалы.

— Конечно.

— Ты самый известный сценарист художественных телефильмов в СССР. Ты должен поехать.

— Союз писателей решит, кто будет этим счастливчиком.

— Конечно, по совету КГБ.

— Ты думаешь, у меня есть шанс?

— Подай заявление, и я попрошу Димку замолвить словечко.

— А ты сможешь поехать?

— Я попрошу Даниила послать меня спецкором ТАСС на конференцию.

— И тогда мы оба будем в свободном мире.

— Да.

— А что потом?

— Я еще не обдумала все детали, но это будет самое легкое. Из номера в гостинице мы можем позвонить Анне Мюррей в Лондон. Как только она узнает, что мы в Италии, она прилетит первым же рейсом. Мы ускользнем от наших соглядатаев из КГБ и поедем с ней в Рим. Она расскажет всему миру, что Иван Кузнецов — на самом деле Василий Енков, и он и его дама сердца просят политического убежища в Великобритании.

Василий помолчал.

— Ты думаешь, это реально? — спросил он, почти как ребенок, который спрашивает про сказку.

Она взяла обе его руки.

— Не знаю, — сказала она, — но я хочу попробовать.

* * *

Теперь Димка занимал большой кабинет в Кремле. В нем стоял огромный письменный стол с двумя телефонами, стол поменьше для совещаний и два дивана перед камином. На стене висела фотокопия в натуральную величину известной советской картины

«Запись добровольцев на борьбу против Юденича на Путиловском заводе».

Димка принимал у себя министра венгерского правительства Фредерика Биро, человека с прогрессивными взглядами. Он был на два-три года старше Димки, но выглядел напуганным, когда сел на диван и попросил у его секретаря стакан воды.

— Меня пригласили сюда, чтобы отчитать? — спросил он с натянутой улыбкой.

— Почему вы так думаете?

— Я один из тех, кто считает, что у венгерского коммунизма выходит сбой. Это не секрет.

— Я не собираюсь отчитывать вас за это или что-либо другое.

— Тогда похвалить?

— И хвалить не собираюсь. Как я понимаю, вы и ваши друзья создадите новый режим в Венгрии, когда Янош Кадар умрет или уйдет в отставку, и я желаю вам удачи, но я пригласил вас сюда не для того, чтобы сказать это.

Биро поставил стакан, не сделав и глотка.

— Позвольте успокоить вас. Горбачев ставит задачу улучшить советскую экономику за счет сокращения военных расходов и производства большего количества потребительских товаров.

— Хороший план, — осторожно заметил Биро. — Многие хотели бы сделать то же самое в Венгрии.

— Единственная наша проблема в том, что он не работает. Или, точнее сказать, не работает достаточно быстро, что, собственно, одно и то же. Советский Союз разорился, обанкротился, прогорел. Падение цен на нефть — причина надвигающегося кризиса, но долгосрочная проблема — в неэффективности плановой экономики. А аннулировать заказы на ракеты и делать больше голубых джинсов в целях оздоровления экономики слишком тяжело.

— Какой же выход?

— Мы перестаем субсидировать вас.

— Венгрию?

— Все восточноевропейские страны. Вы никогда не платили за высокий жизненный уровень. Мы финансируем вас, продавая вам нефть и другое сырье по ценам ниже рыночных и покупая ваши дрянные товары, которые никто не берет.

— Конечно, это так, — согласился Биро, — но это единственный способ утихомирить население и удержать коммунистическую партию у власти. Если их уровень жизни понизится, пройдет немного времени, и они будут задаваться вопросом, зачем им коммунизм.

— Я знаю.

— Тогда что нам делать?

Димка выразительно пожал плечами.

— Это не моя проблема, а ваша.

— Наша? — недоверчиво спросил Биро. — О чем вы говорите?

— О том, что вы должны сами найти решение.

— А что, если Кремлю не понравится решение, которое мы найдем?

— Не имеет значения, — сказал Димка. — Теперь вы сами по себе.

Биро презрительно хмыкнул.

— Вы говорите мне, что советское господство в Восточной Европе подходит к концу и мы будем независимыми странами?

— Вот именно.

Биро долго и пристально смотрел на Димку, а потом сказал:

— Я не верю вам.

* * *

Таня и Василий пошли навестить в больнице Танину тетю — физика Зою. Ей было семьдесят четыре года, и она болела раком груди. Как жена генерала, она лежала в отдельной палате. Навещать разрешалось по два человека за один раз, так что Таня и Василий ждали в коридоре с другими членами семьи.

Вскоре из палаты вышел дядя Володя, опираясь на руку тридцатидевятилетнего сына Коти. Сильный мужчина с героическим военным прошлым, Володя теперь был беспомощным как ребенок: шел, куда его вели, непроизвольно рыдая в платок, уже мокрый от слез. Они были женаты сорок лет.

Таня вошла со своей кузиной Галиной, дочерью Володи и Зои. Ее потряс внешний вид тети. Зоя когда-то была головокружительно красива даже в шестьдесят лет, но сейчас она была худой как скелет, почти лысая, и жить ей оставалось несколько дней, если не часов. Она то погружалась в сон, то просыпалась и, как казалось, не страдала от боли. Таня догадалась, что ей кололи морфин.