Карл Великий. Небесный град Карла Великого - Ветлугина Анна Михайловна

Королевский приказ тут же передали в дальние ряды. Отряды двинулись к серой скалистой громаде. Моя звездолобая Тропинка начала отставать от коня Его Величества. Светло-серый круп благородного животного мелькал далеко впереди. Это мне не понравилось. Как же потом описывать в летописи действия короля?

Мне никогда не забыть стыда моей первой попытки. Я ведь так старался ничего не упустить. Описал множество мелких ненужных подробностей. А действий Его Величества не упомянул вовсе. Всё потому, что по глупости оказался в самом хвосте, на другом конце поля, где король появился только к исходу сражения.

Я пришпорил Тропинку и рванул вперёд. На меня посмотрели неодобрительно, но никто не произнёс ни слова. Вероятно, из-за необходимости тишины. Скоро Тропинка трусила почти рядом с жеребцом цвета стали. Король даже обернулся на меня. Как хотелось прочесть одобрение в его глазах! Но он смотрел куда-то сквозь людей, снова ведя беседы с небесными силами.

Вид скал вблизи впечатлял ещё больше. Они казались огромной крепостью или даже замком. Диким и нерукотворным, словно сами древние духи леса выстроили здесь своё жилище — монументально-величественное и в то же время призрачное. Вид его волшебным образом менялся с каждым шагом моей лошади. Я видел башню, возносящуюся в небеса, и тут же она пропадала, превращаясь в каменный хаос, а там, где только что нависали бесформенные скалы, — возникали изящные балконы и галереи, которые так же исчезали по мере приближения к ним.

Ещё не рассвело до конца, но восток налился серым светом. Ни капли розового не проникало сквозь густую мглу, отчего нельзя было сказать с уверенностью, взошло ли солнце.

За поворотом в расселине скалы обнаружилась довольно широкая тропа. Превозмогая страх, мы ступили на неё. Теперь мрачные серые скалы нависали с обеих сторон. Казалось, им ничего не стоит сдвинуться, бесследно поглотив воинство Карла. Кони медленно переступали копытами, люди молчали, но всё равно наше продвижение сопровождалось гулом, усиленным эхом. Потом в этом гуле я стал различать невнятный шёпот, будто духи скал отговаривали нас идти дальше.

Вдруг тропа резко повернула, и перед нами открылось большое пространство, окружённое скалами. Его заполняло множество коленопреклонённых людей. Над ними в центре возвышалось что-то непонятное. Вроде бы гигантское мёртвое дерево. В то же время ствол его был скорее похож на мраморную колонну.

Вокруг диковинного предмета, исступлённо заламывая руки, медленно двигались одетые в ниспадающие чёрные одежды женщины. Бестелесный шёпот, мечущийся в темнице скал, сопровождал их странный танец. «Ирминсул! Ирминсул!» — скорее угадывалось, чем слышалось в этих блуждающих звуках. Длинные волосы танцовщиц спутанными космами падали на лица, перекошенные то ли от страдания, то ли от экстаза. У самого ствола неподвижным полукругом стояли мужчины тоже в чёрном. Видимо, жрецы. Они неотрывно смотрели на огромный плоский камень, лежавший перед ними. На наше появление никто не обращал внимания.

Внезапно шёпот стих. Жрецы выволокли из коленопреклонённой толпы двух связанных полуобнажённых юношей. Подтащили к плоскому камню и бросили на него. Один из несчастных закричал мучительным криком. Карл, неподвижно наблюдавший за происходящим, шевельнулся в седле.

   — Вперёд! — негромко приказал он воинам и тронул поводья, но стоявшие на коленях не думали расступаться. В это время один из жрецов медленно достал нож и занёс над одним из распростёртых на камне юношей.

   — Расступись! — взревел Виллибад, один из наших командиров, обращаясь к толпе. Никто опять не отреагировал. Тогда закованное в железо франкское воинство, яростно пришпорив лошадей, ринулось к Ирминсулу прямо по людям. Раздались страшные вопли и хрипы. Саксы, спасаясь от копыт, начали метаться, давя друг друга. Жрец, не обращая на весь этот ужас никакого внимания, совершил красивый замах. На краткий миг его рука замерла, а взор обратился к хмурящемуся небу. Точным движением он вонзил нож прямо в сердце одной из жертв и снова медленно поднял руку. Второй обречённый с ужасом следил за каждым его движением. Но рядом с жертвенником уже стоял Карл.

   — Твоё время кончилось, — сказал он жрецу, — бросай нож.

Тот, будто не слыша, продолжал красиво замахиваться. Доведя руку с ножом до нужной точки, он точным движением бросил её вниз, к груди связанного юноши. Но вместо глухого, почти бесшумного звука, с которым острое лезвие входит в плоть, раздался звон металла. Столкнувшись с королевским мечом, нож выпал из руки жреца. В следующее мгновение хозяин ножа, пронзённый, лежал на земле.

   — Начинайте! — велел Карл своим воинам. Они бросились к Ирминсулу с топорами, молотами, кирками и начали крушить и подрубать исполина. Другие уже бежали с мотками верёвок, чтобы безопасно завалить его.

Саксы взирали на это с безмолвным ужасом. Карл мечом перерезал путы, связывающие юношу, лежащего на окровавленном жертвеннике, рядом с трупом несчастного собрата.

   — Ты свободен. Иди, — сказал король. Тот, однако, не шелохнулся. Безумно расширившимися глазами юноша наблюдал за уже шатающимся Ирминсулом и вдруг запричитал, коверкая слова:

   — Беда! Беда! Пусть бы убили! Убей меня, иноверец, убей жестокий!

Раздался грохот — это со ствола гигантского дерева посыпались глыбы мрамора, каким-то непонятным образом державшиеся на нём. Потом послышался треск, и через некоторое время огромный идол рухнул, ломая мёртвые ветви и давя тех язычников, что не пожелали отойти на безопасное расстояние.

Вопль отчаяния пронёсся над поляной и заметался, запутался в скалах, многократно повторенный эхом. Тогда заговорил один из жрецов. Хотя он не казался стариком, длинные волосы его были белы, как туман саксонских болот, глубокий низкий голос, казалось, проникал в самую душу:

   — Франкский король! Ты говоришь, что несёшь нам свет. На самом деле, это — обман и смерть. Ты говоришь, что твой бог возлюбил нас всех, но смотри, сколько страдания ты принёс сегодня во имя своего бога! Ирминсул единственный спасал этот мир от гибели, поддерживая его небеса. Ты уничтожил его — так уничтожь теперь всех нас, потому что нам незачем больше жить. Уничтожь также всех своих воинов и свою семью, ибо проклят ты и не увидишь прощения!

   — Проклятие! — послышался шёпот. Он креп, наполняя собой ущелье. — Проклятие! Проклятие! Гневные небеса падут на погубителя Ирминсула!

Уже давно рассвело, но день был мрачнее сумерек из-за беспросветно тёмных низких туч, затянувших всё небо. Карл сгорбился, сразу став ниже ростом. Лицо его страшно побледнело. Я знал, что он думает сейчас о Хильдегарде, и страх за неё сжимает ему душу. И вдруг, словно отбросив тяжкий гнёт, он выпрямился. Воздев руки, начал читать Pater noster. Его высокий, так не сочетающийся с богатырским телосложением голос уносился в небеса. Все франки подхватили молитву, и даже я, грек, не чувствующий себя христианином.

И произошло чудо. Конечно, мы можем называть подобные случаи совпадениями, но разве не чудесны удивительные совпадения? В тяжёлых беспросветных тучах возник разлом, и лучи оранжевого осеннего солнца хлынули на головы людей, вмиг затопив светом мрачное ущелье. Освобождённый юноша, пошатываясь, поднялся с жертвенного камня и упал перед Карлом на колени. Потрясённые саксы молча взирали на эту картину. Жрецы склонили головы. Тот, что недавно проклинал франкского короля, заговорил снова:

   — Ты разрушил самую великую ценность и защиту моего народа. Но к тебе благоволят небеса — значит, ты настоящий вождь. Мы готовы служить тебе и принять покровительство твоего божества.

В тот день многие саксы крестились. Король позволил своим воинам взять награду из бывшего святилища Ирминсула. Там было, что взять. Я видел золотые и серебряные слитки, и даже изящные вещи, украшенные драгоценными камнями.

Главный жрец, принадлежавший к высшей местной знати, пригласил нашего короля в свой дом — отметить заключение мира. Для этого пришлось переправиться на другой берег реки, называемой Везер. Знатный сакс вроде бы изо всех сил старался расположить Карла к себе, но что-то мне в нём сильно не нравилось. Трудно было понять, насколько он пользуется влиянием у своего народа. Он то рассказывал об Ирминсуле, как Древе жизни всех северных народов, и проливал горькие слёзы по поводу его гибели. То признавал, что время Ирминсула прошло. Ось мира повернулась к другому божеству, но не все саксы это поймут, ведь они так разобщены, рассеяны. У каждого шварма свои небесные покровители, потому что их вожди происходят из разных древних родов, иногда враждебных друг другу.