Ближний круг госпожи Тань - Си Лиза

Когда малышка заканчивает сосать, у меня возникает желание встать и пройтись с ней, поджидая, пока она отрыгнет. Это мой первый выход из спальни с начала родов. Я чувствую удивительную слабость. Потом меня вновь охватывает жар, приносящий обильный пот и полный упадок сил. Комната плывет перед глазами. Я быстро отдаю Юэлань Маковке и, спотыкаясь, возвращаюсь к кровати.

– Маленькой госпоже целый месяц нельзя вставать с постели, – укоряет меня Маковка таким тоном, как будто я все еще несмышленая девочка.

Меня бьет дрожь.

– Кажется, что‑то не так… – бормочу я. – Ты можешь позвать тетушку?

Маковка прижимает Юэлань к себе и выбегает из комнаты. Через несколько минут она возвращается.

– Госпожа Чэнь рожает. Тетушка там.

Я поднимаю голову с подушки, на мгновение преисполнившись надежды.

– Повитуха Ши пришла? Мэйлин здесь?

– Повитуха Ши с госпожой Чэнь. Мэйлин принимает роды в другой части Уси.

– Сама принимает, – эхом повторяю я. Это первый раз, когда Мэйлин принимает роды без присмотра. Я горжусь подругой и рада за нее, но мне бы хотелось, чтобы она была здесь. – Дай мне знать, как дела у госпожи Чэнь. После рождения ребенка попроси Целомудренную тетушку или повитуху Ши навестить меня.

– Доктор Ван здесь.

– Я бы предпочла поговорить с женщиной.

Весь день я жду. Я не могу есть и не хочу пить. Я чувствую, как убывает моя ци. Я врач. Я должна что‑то делать. Но я чувствую себя ужасно, и мне не сосредоточиться. Временами я проваливаюсь в сон. Маковке приходится будить меня, чтобы я покормила ребенка. Пока Юэлань сосет, я пытаюсь провести Четыре проверки. Жар, озноб, отсутствие аппетита… Я отдаю дочь Маковке и отключаюсь.

Мой горячечный сон прогоняет треск петард. Я слышу тарелки, барабаны и неистовые крики. Маковка нависает надо мной.

– Госпожа Чэнь родила. Это сын. Господин Ян счастлив. Он назвал ребенка Маньцзы. Все празднуют.

Меня одолевают мрачные мысли. Значит, у госпожи Чэнь сын… Чем обернется присутствие Маньцзы? Будет ли моя свекровь считать его ритуальным сыном? В лихорадочном бреду я плохо соображаю – пожалуй, он станет следующим в очереди наследования, если с Маожэнем случится что‑то нехорошее, а что еще?..

Мое состояние продолжает ухудшаться, но все заняты другим.

Тетушка навещает меня в начале вечера. Мне следует сказать ей о своем самочувствии, но она так сосредоточена на чем‑то, что я опасаюсь ее беспокоить. Если бы мне было получше, я не преминула бы поинтересоваться, как прошли роды у госпожи Чэнь, но я молчу. Тетушка тоже, хотя при обычных обстоятельствах могла бы поведать, как вела себя наложница: кричала о несправедливости своей судьбы, плакала, что ее родовые врата никогда не вернутся к тому счастливому состоянию, которое когда‑то пленило господина Яна, или – и это самое страшное в моем воображении – радовалась, что произвела на свет сына, тогда как я родила дочь?

– Вы сегодня сами на себя не похожи, – с трудом бормочу я тетушке. – Может, попросить Маковку налить чашку чая? Не хотите немного арбузных семечек? Ваши любимые.

– Не беспокойся обо мне, – отвечает она. – Сейчас важнее ты сама.

Однако Целомудренная тетушка не замечает моего состояния. Похоже, ее мысли полностью чем‑то заняты. Не обращая внимания на симптомы собственного недуга, я пытаюсь понять, в силах ли помочь ей.

– Я вам бесконечно признательна, – говорю я. – Могу ли я что‑то сделать для вас?

Не поднимая глаз, тетушка теребит край своей кофты. Я заставляю себя спросить:

– Что‑то случилось во время родов?

Глаза старушки на мгновение вспыхивают, но она произносит коротко:

– Поговорим, как закончится месяц.

Я еще дважды пытаюсь выпытать у нее причину ее тревоги, но она уходит от ответа. Сил продолжать допрос у меня нет, а расстраивать Целомудренную тетушку своими болячками я не хочу. Ее настолько гнетет какая‑то проблема, что она не замечает, как мне худо.

Спустя еще несколько минут тетушка медленно поднимается.

– Я приду завтра.

На следующее утро я открываю глаза в неимоверную рань, Маковка еще спит в прихожей. Свет, проникающий через закрытые ставнями окна, приглушен, значит, солнце еще не взошло. Мне не жарко и не холодно, и это хорошо. Я ерзаю на матрасе. Между ног у меня влажно. Я отодвигаю одеяло и обнаруживаю, что постельное белье испачкано кровью. Прошло слишком мало времени после родов, чтобы вновь пришли лунные воды, и слишком много – чтобы это была вредная роса. Я не должна вставать. Не должна ходить. Но мне нужно найти прокладку.

Я сползаю на край кровати, спускаю ноги на пол и тихо и осторожно переступаю через Маковку. Убрав за собой, я встаю посреди комнаты. Мне нельзя покидать комнату, но так хочется глотнуть свежего воздуха! Еще слишком рано, и никто меня не увидит. Я укутываю накидкой плечи и выхожу на улицу. Небо только‑только начинает розоветь. Воздух неподвижен. Зелень растений выглядит свежей. Спустившись во двор, я подхожу к белым, как иней на стекле, орхидеям, растущим у основания каменного моста, пересекающего пруд.

Я очень осторожно спускаюсь по галечной дорожке, покрытой росой. Мои пальцы касаются верхушек кустов азалии, которые настолько величественны, что порой закрывают орхидеи. Обойдя кусты, я вижу пару ног, распростертых на земле. У меня перехватывает дыхание, и я опускаюсь на колени. Потом испуганно проползаю вперед и заглядываю за азалии. Ноги все еще там, и заканчиваются они забинтованными ступнями. По тонкой вышивке на туфлях я узнаю работу мастерицы.

– Тетушка… – шепчу я.

Странное положение ее ног… Ее мокрые штаны… Что‑то не так. Я огибаю куст и вижу верхнюю половину тела Целомудренной тетушки, которая лежит в воде лицом вниз. Я кричу. Кричу и кричу.

Я кричу до тех пор, пока женщины во дворе – сонные, в ночных халатах – не выходят посмотреть, что случилось. За ними выползают служанки. И все они тоже начинают кричать.

Правда и честь превыше всего

Через два дня после того, как я нашла тело Целомудренной тетушки, ко мне в комнату без предупреждения приходят свекор и муж. Это особенно необычно потому, что первый месяц пока не истек. Я не успела ни одеться, ни причесаться, но их, похоже, не волнуют ни мое неподобающее состояние, ни мой внешний вид. Господин Ян обращается ко мне напрямую, возможно, впервые с момента моей свадьбы.

– Если бы ты проявила большую сдержанность, то не подняла бы всех слуг. Ты должна понимать, что здесь даже у стен есть глаза и уши и что слухи о твоей истерике просочатся наружу. Если бы ты повела себя благопристойно, мы могли бы сохранить смерть Целомудренной тетушки в тайне, а теперь…

Он рассказал, что новость о пожилой женщине, найденной мертвой в Благоуханной усладе, дошла до местного магистрата и теперь назначено расследование, чтобы определить, явилось ли это результатом несчастного случая, или старушка стала жертвой преступления. Доктор Ван даст показания о том, как он констатировал смерть тетушки. Повитуха Ши и Мэйлин проведут вскрытие по поручению дознавателя, который занят в другом месте.

– Ты нашла тело, так что тебя вызовут в качестве свидетельницы, – продолжает господин Ян суровым голосом. – Ничего бы этого не случилось, если бы ты соблюдала основные правила и не вышла из комнаты, пока ребенку не исполнится месяц.

Муж совершенно не сочувствует мне, и оттого, что он не замечает очевидных физических изменений в моих теле и лице, я испытываю душевную боль.

– Своими действиями ты опозорила меня перед семьей.

Я не чувствую ни капли поддержки, а только одно разочарование. Нынешняя ситуация напоминает мне случай с повешенной служанкой, о которой когда‑то рассказывала Мэйлин. Та семья тоже пыталась защитить репутацию и избежать скандала, но в итоге лишь усугубила проблему.

На следующий день Маковка помогает мне одеться, делает прическу и подкрашивает лицо, а я пью чай, надеясь, что он придаст мне бодрости. Но, несмотря на все усилия, женщина, которую я вижу в зеркале, выглядит слабой и печальной. Из-за потрясшего усадьбу происшествия мне так и не удалось попросить повитуху Ши или доктора Вана посетить меня. Я вздыхаю, поднимаясь, и перед уходом меняю прокладку, надеясь, что она не протечет до конца дознания.