Залив ангелов - Боуэн Риз

Воздух в этот час был еще довольно прохладным, холоднее, чем я ожидала. Пришлось напомнить себе, что даже в этом южном климате на календаре еще февраль. Плотнее завернувшись в шаль, я отправилась на остановку трамвая, где прождала довольно долго, но, увы, безрезультатно. В конце концов решила идти пешком.

Город еще только просыпался. Молочники развозили по домам свой товар, оставляя его перед дверями; садовники расчищали граблями дорожки; женщины развешивали белье; дети с ранцами за плечами шагали в школу. Из пекарни тянуло восхитительным ароматом свежего хлеба. Я остановилась возле церкви, чтобы понаблюдать, как люди собираются к мессе. По большей части это были женщины, одетые в черное, в завязанных под подбородками черных платках. Над головами в чистом воздухе разносился гул колоколов, так непохожий на английские звоны.

Вскоре я продолжила свой путь вдоль трамвайных путей и наконец оказалась на большой открытой площадке возле набережной. Справа от меня лежала красивая площадь, обрамленная розовыми домами, а за ней — сад с газонами и пальмами. Вдоль воды, насколько хватало глаз, тянулся длинный променад, по краю которого были высажены все те же пальмы, только особенно красивые. На пирсе возвышалось какое-то восточного вида строение с куполом. Несколько пар, которые, судя по внешности, могли быть только англичанами, совершали утренний моцион.

Все вокруг выглядело очень культурно. Я остановилась у киоска, где торговали табаком и газетами, и купила несколько ярких открыток. Сказать по правде, я чувствовала себя виноватой оттого, что не уведомила лично Луизу о своем отъезде, а отправила письмо, что было не очень вежливо. Наверное, теперь она беспокоится: ей известно только, что я за границей, и больше ничего, никаких подробностей.

Потом я поступила, как сказал Анри, и свернула налево, где у самой воды поднимался увенчанный крепостью холм. Тут же в море впадала небольшая речушка, на берегах которой расположились прачки. Их вид сильно контрастировал с великолепием сверкающего павильона под стеклянным куполом.

Тут начиналась другая Ницца — Ницца узких переулков, густых запахов готовящейся пищи и чеснока, свисающего из окон выстиранного белья, осликов, груженных мешками, и вони канализации. Приходилось внимательно смотреть под ноги, потому что на тротуарах было не слишком чисто. Пробираясь по этим узким переулкам, я озиралась по сторонам, пока в конце концов не увидела рынок.

В этот ранний час здесь кипела жизнь: женщины в ярких полосатых юбках и черных шалях с бахромой торговались с продавцами и пронзительными голосами перекрикивались с соседками. Вокруг шныряли и лаяли на кошек псы. Казалось, каждый звук эхом отдавался от высоких желтых домов с зелеными ставнями. Шум стоял ужасный. По краям толпы крадучись пробирались цыганята и какие-то неряшливые юнцы. Я вспомнила предупреждение мистера Анджело и, спрятав сумочку под шалью, вошла в толпу.

Фрукты и овощи ослепляли разнообразием и яркостью цветов. Тут были апельсины и помидоры (которые мы так редко видим у себя в Англии), яркие лимоны, фиолетовый лук, колючие артишоки, о существовании которых я узнала только во дворце, гигантские головки чеснока (наверное, увидев их, королева пришла бы в ужас) и какие-то блестящие фиолетовые овощи, по форме похожие на раздутые огурцы.

— Что это? — спросила я у женщины за прилавком.

Она посмотрела на меня так, будто я свалилась с луны.

— Баклажаны, мадемуазель. Вы никогда их не пробовали? Очень вкусные! Мы делаем из них рататуй.

— А это? — показала я на красные и желтые плоды, которые блестели так, будто их натерли воском.

— Перцы-то? — изумленно спросила она. — Там, откуда вы родом, не едят перцев?

— Никогда раньше их не видела, — призналась я.

— Ну так возьмите, попробуйте, — настойчиво предложила она. — И баклажаны тоже. Фаршированные — просто пальчики оближешь! — Она покачала головой, словно я была несчастным, достойным жалости существом.

Я купила по штучке того и другого, а еще, по ее настоянию, фиолетового лука и перешла к следующему прилавку. Он оказался полностью занят оливками. В Англии оливки — редкое лакомство. Лично я никогда их не пробовала, а тут — целый прилавок оливок разных цветов и размеров: и толстенькие зеленые, и черные, и длинные, некоторые фаршированные чем-то красным, другие — с белым сыром, одни в оливковом масле, другие — нет. Я призналась торговцу, что никогда их не ела, и попросила собрать для меня ассорти. Торговец, толстый старик в грязном полосатом фартуке, посмеялся нал моей просьбой и щедрой рукой насыпал куда больше оливок, чем я рассчитывала. Когда я собралась расплатиться, он отмахнулся от протянутой монеты:

— Незачем это, мадемуазель. Если вам понравится, вы и так вернетесь.

Я подошла к прилавкам с зеленью. Тут были большие корзины лаванды, розмарина, петрушки и других растений, опознать которые я не могла. Потом я переместилась к цветочникам и задержалась, вдыхая пьянящие ароматы возле букетов белых и желтых нарциссов, фрезий и иных, незнакомых мне цветов. Ветки с пушистыми желтыми цветочками пахли просто божественно! Я подавила искушение купить хотя бы одну и направилась в мясные ряды. Там я поняла, что оказалась отнюдь не в своей стихии. Сердце, легкие и печень я знала, рубец ненавидела. Но что это за маленькие комочки? Или вон те кругляшки? А вот это что, мозги? А это гребешки? И крошечные птички, как они называются? Я решила, что мистеру Анджело придется самому выбирать мясо или положиться в этом отношении на поваров отеля.

Ближе к набережной я заметила рыбные ряды, вернее, я нашла их по запаху. Мне снова стало понятно, что и тут я полный профан. Я знала, как выглядят сельдь и снетки. Опознала еще ломоть трески, когда его передо мной положили, а также креветки и омара. Но вот это чудище с непонятными отростками — это что, осьминог? Раньше я встречала его лишь на картинках. С виду он был страшный и противный, его щупальца растянулись на весь прилавок. Как только кто-то может…

— Bonjour [26], мсье Жонт, — раздалось у меня за спиной. — Вижу, у вас сегодня хорошие осьминоги.

— Приберег специально для вас, мсье Лепин, — ответил торговец.

Я обернулась и увидела шеф-повара Лепина. Он стоял рядом со мной, и его корзинка была уже полна.

Лепин с удивлением посмотрел на меня:

— Мадемуазель, вы встали в такую рань?! Я думал, англичане спят дольше.

— Только не слуги. Когда я была служанкой, то в пять утра должна была растапливать камины. Так что встать к этому часу для меня роскошь.

— Вы тоже покупаете продукты на рынке? — поинтересовался он.

— Пришла посмотреть, что тут и как, — объяснила я. — В Англии продукты доставляют прямо во дворец.

— Как же тогда ваш шеф-повар выбирает лучшие куски мяса и самую свежую рыбу? — спросил Лепин, не скрывая удивления.

— Полагаю, он просто доверяет поставщикам, которые поколениями снабжают королевский двор своими продуктами, — ответила я.

— О, я забыл, что в Англии и выбора-то нет, — высокомерно произнес он. — Вечно баранина или ростбиф с отварной картошкой и этой унылой капустой, верно? Лично мне кажется, что не стоит утруждать себя работой шеф-повара, если все, что от тебя требуется, это сунуть мясо в духовку.

— Могу я спросить, почему вы так враждебны ко всему английскому? — спросила я, не скрывая раздражения. Мне было ясно, что лучше бы придержать язык, но я не могла больше терпеть заносчивости этого человека. — Я понимаю, мы вторглись в вашу кухню, что, должно быть, огорчительно для вас. Уверяю, от нас эта ситуация зависит не более, чем от вас. Но вы постоянно критикуете и высмеиваете английскую кухню. Что вы о ней знаете? Вы вообще бывали в Англии?

Моя воинственность несколько его ошеломила.

— Не бывал, мадемуазель. Должен с сожалением сказать, что никогда не покидал юга Франции, и даже в Париже не был. — Он сделал паузу, во время которой к нему вернулась прежняя чванливость, и добавил. — Могу только повторить то, что известно всякому, кто наблюдал за приезжающими сюда англичанами и их поведением и слышал их разговоры. Они вечно требуют баранину или говядину и хотят, чтобы мы разваривали овощи чуть ли не в кашу, пока из них вся жизнь не уйдет. Так что, полагаю, все англичане питаются таким образом.