Площадь Тяньаньмэнь - Вэнь Лай

– Привет, чем занимаетесь?

Чем они занимаются и так ясно: Цзянь, мальчишка с тонкими чертами лица и большими глазами, проводит языком по краешку хрусткой бумажки. Остальные смотрят на него с орлиной зоркостью, потому что из его проворных рук всегда выходят самые красивые и летучие самолетики, и всем хочется узнать его секрет. Я прекрасно понимаю, чем они занимаются, но не могу не задать этого вопроса, потому что так положено.

Чжен неотрывно смотрит на лист бумаги, который свертывает Цзянь, и отвечает мне добродушным бормотанием – как будто они придумали уникальный способ скоротать время.

– Мы делаем бумажные самолетики!

Я киваю, собираюсь еще что-то сказать, умолкаю. Поигрываю пальцами. Вижу, что А-Лам за мной наблюдает. Я перехватываю ее взгляд, она смущенно отводит глаза в сторону. Мы в одной компании, но редко разговариваем друг с другом. Может, дело в том, что мы здесь две единственные девочки. Мы понимаем, что отличаемся от остальных и если начнем тесно общаться, то только подчеркнем свое отличие. Или даже не знаю. Как бы то ни было, друг к другу мы относимся настороженно.

Цзянь доделал самолетик. Быстрым движением запястья он отправляет его вверх по дуге. Мы следим за полетом, вскинув головы в полновесный вечерний свет, пока самолетик не превращается в черный контур. Он поднимается в верхнюю точку, а потом – почти как живой – несется вниз и по головокружительной петле опускается на землю в нескольких метрах от нас. Мы все разом срываемся с места.

Чжен аккуратно подбирает сплющенную поделку.

– Неплохо, – объявляет он, рассматривая игрушку; четкие крупные черты его лица освещает приятная открытая улыбка.

В принципе, лидера в нашей компании не было, но, мне кажется, Чжен мог бы им стать. Он был хорош собой, с густыми черными волосами, торчащими надо лбом; с мягким, но сильным голосом; спортивный, бегал быстрее всех нас. А еще он был всех выше. В детстве рост имеет важное значение.

– Давайте поиграем в другую игру!

Цзинь смотрит на нас со странной улыбкой. Он гораздо ниже Чжена, лишь чуть-чуть выше меня. Но у нас в компании у каждого есть особое свойство. Чжен сильный. А-Лам рассудительная. Цзянь лучше всех делает бумажные самолетики. Цзинь… он умный. Тут мне приходит в голову, что я, пожалуй, единственная вообще без особых свойств. Может, именно поэтому меня очень редко замечают. Учителя в школе меня будто не видят, а с тех пор, как родился Цяо, родители уделяют мне гораздо меньше внимания, чем раньше (ну ра́зве что мама иногда говорит, что я снова испортила платье, потому что каталась в грязи – что, разумеется, чрезвычайно «невоспитанно»). Бабуля меня, понятное дело, видит. От ее взгляда не укроется ни один укромный уголок ни в твоем теле, ни в голове. Но это не совсем то же самое. Тем не менее знаю: когда я выхожу из дома и отправляюсь играть с друзьями, они – пусть во мне нет совсем ничего особенного – принимают меня в свою компанию без всякого ропота. Можно подумать, что все мы – фрагменты головоломки, которая для того и придумана, чтобы ее сложить.

Но Цзинь – отдельная история. Да, он мал ростом, однако все прислушиваются к его словам. В нем чувствуется уверенность – говорит он негромко, но всегда о вещах, которые нам незнакомы. Вот почему он и кажется умным. Есть в нем что-то такое, что делает его взрослее других, даже взрослее Чжена, хотя Чжен из нас самый рослый и самый старший. А еще Цзинь никогда ни с кем не спорит, в отличие от остальных.

Однажды Фань – а он толстый и вонючий – заявил, что я вечно чешу в попе! А сказал он это только потому, что все знают: он сам вечно чешет в попе, – и, говоря, он хихикал и пускал слюни, как будто это ужасно смешно. Я почувствовала, как краснею, хотя с чего бы, ведь я никогда не чесала в попе. Но Фань выкрикнул это с таким упоением, что, пусть я никогда ничего такого не делала, щеки у меня вспыхнули и на глаза навернулись слезы. Нет, я не расстроилась. Я рассердилась. А всем, видимо, показалось, что мне стыдно, потому что Фань сказал правду.

И я взорвалась.

– Ты, недоумок безмозглый!

Я изо всех сил врезала Фаню по руке. Тут и у него на глаза навернулись слезы, а потом он заверещал. Мы смотрели, как он припустил к дому со всех своих толстых ног.

– Ты поступила некрасиво, – заметил Чжен, глядя на меня с расстроенным видом.

Говорил он мягко, смотрел ласково и при этом будто хлестнул меня по лицу наотмашь. Я вдруг возмутилась, запаниковала.

– Он врет. Ван Фань врет. Он сказал, что я чешу в попе, но я никогда этого не делаю!

Я внимательно посмотрела по сторонам. Взглянула на Цзиня, потому что все же знают, что он умный, рассудительный – а мне очень хотелось услышать голос разума.

– Цзинь, я этого не делала!

Он несколько секунд смотрел себе под ноги, потом поднял голову, устремил на меня взгляд карих глаз.

– Да, знаю, но суть не в этом.

– А в чем? В чем суть?

Этот вопрос я едва ли не выкрикнула, но они уже вернулись к своим делам. Никто меня не гнал, я ушла сама. На следующий день вернулась. Ван Фань был там – капал слюной и хихикал, играя с остальными. Я присоединилась к игре – как будто ничего и не произошло. Но в тот момент я поняла, что значат слова Цзиня: «Да, знаю, но суть не в этом». В школе Ван Фаня называли «умственно отсталым». Всё потому, что, когда в обеденный перерыв он ел, почти вся его еда вываливалась на рубашку, а еще он иногда начинал хихикать без всякой причины.

Но суть была не в этом. Как меня приняли в компанию, хотя я и не обладала никакими выдающимися свойствами, так приняли и Ван Фаня, потому что однажды он пришел к нам и захотел поиграть. Для нас, детей, в то время не было ничего ценнее совместной игры, пусть среди нас и были недоумки, не такие, как все, косоглазые или с толстым животом. Вот в чем была суть.

– Давайте поиграем в другую игру! – предложил Цзинь.

Его, как всегда, послушались. Мы с Цзинем учились в одной школе, но в разных классах. Тем не менее я однажды видела, как он выходил на сцену получать награду за достижения в каллиграфии. А еще я знала, что отец его важная птица, хотя как мы это выяснили, неизвестно, потому что Цзинь редко упоминал своих родителей.

– В какую? – серьезно осведомился Чжен.

– В кошки-мышки! – тут же ответил Цзинь.

Чжен кивнул, соглашаясь.

– Хорошо, – сказал он. – Начинаем.

И посмотрел на меня.

– Мышка! – выкрикнул он.

Я невольно захихикала, все на меня смотрели, но я очень обрадовалась, что Чжен меня выбрал.

А потом кровь у меня застыла.

– Ван Фань – кот!

И тут же все принялись декламировать хором:

– Который час?

– Скоро шесть.

– Котик наш дома?

– Пора ему есть!

Игра состояла в том, что после этого стишка кот должен был ловить мышку, но, к сожалению, Ван Фань это недопонял и ринулся на меня прежде, чем все замолчали. Я почувствовала, что падаю – будто в замедленной съемке, а потом время понеслось вскачь, и вот я уже лежала на грязном полу, оглушенная, каскад звуков рушился внутрь меня, а в ухо жарко, возбужденно и шершаво дышал Ван Фань. Я почувствовала на щеке теплую струйку.

Подняла глаза на нависшее надо мной пухлое осклабившееся лицо, и меня вдруг будто током пронзила ярость; захотелось выцарапать Фаню глаза, раскровенить мокрые шепелявые губы. Он был маленьким, в определенном смысле самым маленьким из всех нас, и тем не менее ощущение его тела поверх моего было невыносимым: я чувствовала жар, исходивший из дряблых складок кожи на лице и животе. Ощущала кисловатый запашок, поднимавшийся из впадин его тела – подмышек, дебелых ляжек.

Он все хихикал, сотрясаясь всей тушей, но на сей раз я не стала орать и обзывать его недоумком, не стала плеваться (а это худшее, чем один ребенок может обидеть другого). Вместо этого я проглотила отвращение, сгруппировалась и ловким движением сдвинула его дряблое тело на сторону – он завалился на бок, а я высвободилась.

С трудом встала на ноги. Посмотрела на остальных. Они все смеялись. В первый момент я опешила. В ноздрях все еще ощущался запах Ван Фаня. А он катался по земле, хихикая, как будто над какой-то ужасно смешной шуткой, как будто его щекотал кто-то невидимый. Я почувствовала, что все на меня смотрят. А потом ощутила собственный смех. Натужный. Странный. Звук, зарождавшийся вне моего тела. Все вернулись к игре. Кроме Цзиня. Он еще немного понаблюдал за мной – с загадочным, оценивающим выражением на лице.