Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович

Древляне отыскали своего князя больного, оборванного, грязного, в очах огонь, на устах лишь два слова: “Свет позрел! Свет позрел…” На силу домой привезли, а он потом целый год молчал или бормотал, ровно юродивый. Гнал прочь ведуний и лекарей, наложниц, жен и слуг. Пришедший взять дань Свенальд застал его безумным…

Князь едва признал своего господина и, сверкая хворыми очами, поведал о своей печали. И тогда старый наемник посеял смуту в его душе.

– Ты князь достойный, – сказал. – А мир несправедлив. Безмудрый слепец, этот старый Игорь – Великий князь, владеет престолом, дивной женой и светоносным сыном. А наложница его – Креслава – прекрасная княжна, да ведь исторг из терема! Знать не знает, чем владеет, и страдает, как ты. Безмудрый мир в Руси, люди темны…

Зерно смуты, оброненное в лихую древлянскую душу, проросло великой завистью и злобой, ровно удавка сдавила горло. Как путник, жаждущий воды, он припал к скверному роднику и напился всласть. Разошлась отрава по душе, , смелости и силы прибавила. Узнав, что княгиня соколиной ловлей тешится, выследил ее в полях и вначале, таясь, лишь смотрел, как молнии ее трезубцев бьют птицу в небе. Княгиня же скакала на соловой лошади и царственной рукой принимала поднятую тиунами добычу. Возьмет гуся или хазарку, а утицу малую в траву забросит – ей малого не нужно. Князь же Мал дожидался окончания ловли, провожал взглядом прекрасную всадницу, покуда ее конь не обратится в золотистую точку на окоеме, и бросался к утице, оставленной княгиней. Поднимет из травы и дышит на нее, или качает, прижав к груди, словно оживить хочет. Все, что держала, чего касалась рука княгини, чудилось ему, было исполнено чарами ее. Однажды нашел оброненную плеть и, обвязавшись ею под кольчугой, никогда не снимал, растер в кровь тело.

Так минул год, другой – на третий князь Мал, уже не таясь, взял сокола с собой и выпустил его близ поля, на котором охотилась княгиня. Трезубец птицы взмыл в поднебесье и, словно мысль дерзкого своего хозяина, пал камнем на сокола возлюбленной! Взвился облаком пух, и вмиг перед конем княгини пал наземь ее сокол. Злодей же птичий опустился на кожаный алам князя и принялся чистить клюв. Но не беду почуял Мал – дерзкое веселье! Развернул неспешно коня и поехал шагом, засмеялся:

– Пусть теперь казнит меня! И смерть приму от ее руки! Славно было бы умереть!

А за ним уже мчалась погоня. Сама княгиня, горяча коня, пламенем степным неслась на князя, а отроки ее уж мечи обнажили. Мал же повлек ее в темный лес, чтобы закружить, чтобы лешим попугать и тем самым смирить пыл. Да княгиня не вняла этой игре, у темной дубравы осадила коня, отпустив тиунов вперед. А этим отрокам Мал не хотел даваться и голову свою подставлять под их мечи. Свежий древлянский конь, вскормленный рожью, вынес и спас седока…

И в этот же третий год сын воеводы Лют, потворствуя древлянам, под Малов меч подставил безмудрого старого Игоря – слепца, не ведающего, чем владеет…

И вот теперь исполчилась древлянская дружина. Стоя на холмах, витязи натирали до блеска свои щиты, чтобы преломить лучи солнца и направить их в очи супостата. Но более стремились они преломить судьбу…

Несбывны грёзы! И след ли сражаться с роком? Хорошо бы повиниться перед светоносным князем, коль говорят, что он ныне на золотом престоле. Склонить главу перед ним: коль посечет – туда и дорога. А может и простит, ведь светлейший…

Несбывны грезы…

Но и не след дань платить тому, кто смуту посеял! Так пусть же Свенальд, а вкупе с ним подстрекатель Лют получат дань мечом от каждого дома, стрелою от всякого древлянского перста!

А воевода вел свою дружину в вотчинные земли без всякой опаски, ровно в свой двор вступал, въезжая в холмистые леса… И дозора вперед не выслал, полагаясь, что не посмеют древляне напасть на своего господина, ибо он не сделал им ничего дурного. Святослав с дружиной шел сзади на расстоянии двух дней пути и смущал старого наемника более, чем древляне. То и дело озирался Свенальд, чуя затылком холод грядущей беды, и потому велел обозу двигаться в середине, чтобы заслонить тыл храброй сотней воинов. Не ведал он, что расставлена на пути его древлянская засада, а их князь решился отомстить воеводе. Спохватился Свенальд, когда очутился средь высоких, лысых холмов, и с каждого сверкали натертые до блеска медные щиты. Путь был заслонен! Повсюду стояли древлянские полки, помедли еще, так и обратный ход будет отрезан.

Преломленные лучи солнца слепили дружину, далекие темные дубравы таили неведомую силу, готовую ударить со всех сторон. Дружина встала, изготовилась к битве, хотя Свенальд все еще не верил, что древляне исполчились на него.

– Это я! – закричал он, – Признаете ли своего господина?

В ответ со всех холмов послышался воинственный крик:

– Ра-ра-ра-ра!..

– Мал! Слышишь меня?! – возмутился тут Свенальд. – Не с войной иду! Возьму только дань с тебя! Дай дорогу!

Напрасно! Обращая солнце вспять сияющими щитами, древляне угрожающе завопили – словно каменный поток обрушился с холмов:

– Ура! Ура! Ура!

Смахивая слезы, выбитые лучами, старый наемник заметил, как полки потекли с холмов, обступая дружину со всех сторон. Обозные повозки, загнанные в середину строя, теперь мешали соединить силу в один кулак и отразить супостата. Первым же натиском древляне могли расчленить дружину надвое, и спасая ее, воевода велел поворачивать назад: там, между холмами, оставалась значительная брешь. Едва замыкающая сотня достигла ее, как перед Свенальдом явился Святослав на вороном коне с черным плащом за плечами.

– Куда же ты взор свой устремил? – спросил он, наезжая на воеводу. – Или ослеп на старости? Не видишь, где супостат?

– Вижу, князь, – мрачно сказал старый наемник. – Но древлянам помогает солнце. Невозможно идти супротив него, дружинники мои поклоняются солнцу. Обожду, когда померкнет, и выступлю.

Святослав же громко рассмеялся и выхватил копье у отрока.

– Тебя слушать – битвы никогда не начнешь! В ратных делах теперь моя воля. И любо мне в сей же миг ударить супостата!

Поднял он копье и поскакал вперед, борясь со множеством преломленных лучей. Древляне же. только ждали, чтобы пустить стрелу в безумца. Но Святослав скакал с такой яростью и отвагой, что они вдруг устрашились этому вихрю! Ломая копьем лучи, он был одержим, и черный плащ за его спиной вздымал над землей черный ветер.

Древлянские полки блеск всех щитов свели на одиноком всаднике, не ведая, кто это, лучи скрестились, и тогда князь Мал позрел богатыря, признал его, поверил молве!

– Но отчего же говорили, будто тресветлый князь? – воскликнул он. – Отчего он бьется с солнцем?

– Ура! Ура! Ура! – блажили между тем древляне, меча лучи в безумца. – Да падет тьма! Увы тебе, русь! Увы! Увы! Увы! Ура древлянам!

Но заклинаний воинских не услышало небо, и солнце не внимало гласу древлян, ибо богатырь скакал целым и невредимым, а должен был вмиг испепелиться. Вскинул он десницу и метнул копье! Однако древко переломилось солнцем, истлело вмиг булатное навершение, словно лист в огне. Ослепленный конь вскинулся на дыбы и копытами бил по сверкающим лучам. Сам же Святослав, видя, что не достало копье супостата, выхватил меч – дар Валдая – и одним ударом рассек сверкающую лучистую стену! И погасли щиты древлян, хотя солнце по-прежнему, пылало в чистом небе…

Князь Мал узрел в этом дурной знак для себя и отчаялся.

– Все нипочем! Солнце ему не преграда! Ра – не божество! Горе мне и позор…

Оставив дружину свою, он сел на коня и поехал прочь с поля брани.

В тот час тяжелый топот конницы Святослава сотряс пространство – дружина устремилась в брешь, пробитую князем. А Свенальд со своими витязями все еще стоял и медлил, ошеломленный дерзостью детины, и дружина его присмирела.

– Князь начал – пойдем И мы, – наконец решился старый наемник. – Древлян уже не спасти от лиходея…

И ударили лошади копытами в лесную землю, и понеслись вверх по склонам холмов. Вся русь теперь катилась неотвратимой лавиной, вздымаясь над лесами, и сила ее, сосредоточенная в навершениях копий, готова был разить молнией.