Головнин. Дважды плененный - Фирсов Иван Иванович

Шлюпка медленно прошла вдоль уреза кормы, Головнин провел ладонью по крашеной поверхности:

— Слава Богу, коли здесь краска стала, значит, и весь борт до планширя подсох.

Шлюпка подошла к трапу, офицеры, не торопясь, поднялись на палубу.

На верхней палубе шумел квартирмейстер Данила Лабутин. В трюм загружали последние бочки солонины.

Откуда-то сбоку появился денщик командира:

— Ваше благородие, ужин готов.

Засвистели враз боцманские дудки, артельные матросы загремели бачками, команда готовилась к трапезе.

— Прошу, Петр Иванович, ко мне, откушаем, — пригласил командир. За столом в каюте командира Рикорд сказал:

— Слыхать, государь только вчера вернулся из армии, подписали будто с Бонапартом соглашение о мире.

— С Францией замирились, жди ссориться почнем с британцами, — вздохнул командир.

В распахнутое оконце каюты тянуло душноватым, теплым воздухом, запахами смолы и краски, над зеркальной ничем не потревоженной гладью моря забренчали наперегонки корабельные колокола… Неловко, задевая высокий порог, комингс, Григорьев внес открытый судок с дымящимися щами.

— Извольте, барин, — ловко сдернув салфетку, выпрямился раскрасневшийся слуга.

— Сам небось стряпал? — добродушно спросил Головнин, — то-то Гулынками повеяло.

Григорьев еще больше залился румянцем и хотел выйти, но командир остановил его, расправляя салфетку, заговорил:

— Отныне запомни и заруби навсегда. Я тебе не барин, а ваше благородие, как говорено ранее. За каждого «барина» спроворишь оплеуху. Другое, ты мне не слуга или денщик, а, как положено по корабельному, вестовой, матрос. Третье. Впредь, с завтрашнего утра, накрывать мне общий стол в кают-компании, вместе с офицерами. Там же и харч готовить станешь, в общем котле. Уразумел, Ивашка?

Совсем обомлевший Иван, хлопая глазами, только кивал головой, слушая командира.

— Ступай, да не забудь чай изготовить.

Рикорд все это время невозмутимо разливал щи, наполнил бокалы вином.

— Ну, что, Петр Иванович, нынче мы с тобой наконецто на чистой воде. Здоров будь.

Слегка поморщившись, Рикорд пробурчал:

— Наши-то кронштадтские купчины небось опять плесневелую кислятину в магазейны флотские сбагрили.

— Потерпи, доберемся в Англию, там добротным вином разживемся. Я сие предусмотрел, лишь два бочонка взял этой проквашни.

О чем рассуждают за первой трапезой в каюте родного корабля два моряка, командир и его помощник, едва оторвавшись от причальной стенки? Вспоминают прежде всего примечательные вехи в обустройстве корабля, приготовлении его к дальнему вояжу.

Когда судно покинет родную гавань, все недоделки и недосмотры сразу лягут дополнительным грузом на плечи экипажа. В море, один на один с стихией, судно двигается с вполне определенными задачами, стремится к конечной цели. А всякая прежняя промашка мгновенно оборачивается непредвиденными тяготами. Сучковатая древесина — стеньги или реи переломятся в шторм, прелая холстина — полоснет рваным парусом, гнилая пенька отзовется разрывом вантины, небрежный крепеж обшивки — коварной течью глубоко в трюме, плохо выверенный компас приведет судно на камни…

Во время непринужденного разговора всплывают в памяти, тревожно отзываются в сознании то один, то другой Упущенный в свое время просчет или промашка. Пока есть время, надо выбирать слабину…

За чаем беседа перешла в другое русло. Рикорд вдруг вспомнил свою службу на «Амазоне», перестрелки с французами и испанцами, абордажи и взятие испанских и Французских судов.

— Британцы на этом капитале свою державу в Европе укрепили, нынче самый великий флот заимели, да и славу завоевали на морях, — высказался Петр Иванович.

Головнин не спеша прихлебывал чай, лукаво посматривая на приятеля, ответил:

— Англия не токмо золотом и серебром бока свои наживает. Флот приращивает ее богатство по всему свету. Самато нация не так велика по сравнению с нашенской, да и землицы у нее каждый клочок на примете.

Рикорд непонимающе вскинул взгляд, а Головнин, упреждая его вопрос, продолжал:

— То ли в Ост-Индии, то ли в Вест-Индии, а нынче и в Америке, и Африке сколь колониальными товарами купцы аглицкие промышляют? Нынче, слыхать, в моду вошла торговля товаром живым, африканскими арапами.

— Пожалуй, ты прав, — согласился Рикорд, прикусывая сахар. — Но то все, моряки аглицкие. Своим потом и кровью страну свою к величию возводят.

— Сие ты верно определил, потом и кровью, — задумчиво проговорил Головнин. Расстегнув воротник, он встал и подошел к распахнутому оконцу, подставляя лицо свежему вечернему бризу.

— Только и славу себе аглицкие моряки добывают поразному. Возьми Джервиса или славного Нельсона. Они себя не мнили кроме как в войне с неприятелем. Им бы только схватиться, но в бою кровь льется и вражеская, и своих матросов. Люди-то гибнут и по нужде, иначе нельзя.

— Такое в любой державе, на суше ли, на море, война она и есть война, — подтвердил Рикорд.

— Но я о другом толкую. Тот же Кук или Ванкувер славу добывали Британии без пролития крови, а пользу и достаток Англии принесли немалую.

Рикорд отодвинул стакан и подошел к Головнину. Понемногу он начинал понимать смысл затеянного разговора.

— Ты, Василь Михалыч, понимаю, склонен более способствовать процветанию державы открытием новых земель, подобно Куку? Так то верно, спору нет, купцы аглицкие торговлей куш немалый зарабатывают и казна прибыль имеет.

Головнин саркастически улыбнулся.

— Повезет ли нам с отысканием земель, не ведаю. Бона Лисянскому удача улыбнулась, отыскал свой островок в Великом океане. — Головнин положил руку на плечо Рикорду. — Попомни, нас напутствовал адмирал Мордвинов. Прознавать велел в Англии про торговлю, земледелие, мануфактуры. В том вижу смысл мореплавателя русского. Сам ведаешь, сколь еще на нашей землице, в сравнении с Европой, несуразиц. Потому и стремлюсь в служении отчизне преуспеть на своем поприще.

Головнин незаметно вздохнул, окинул взглядом застывшие в дремоте корабли на рейде.

— А там, как брат повезет, может, и нам с тобой фортуна ликом обернется, подбросит нам лавров несколько листочков…

В полдень Кронштадтский рейд застлал пороховой дым. Палили крепостные орудия, корабельные пушки. Со стороны Петергофа показалась яхта под императорским штандартом.

Слухом полнится не только земля, но и вода.

И сюда из Петербурга докатывались отрывочные вести о какой-то страшной катастрофе русской армии в Восточной Пруссии. Там находился и Александр I. С одной стороны, он страшился нового Аустерлица. Но и лавры Наполеона не давали ему покоя. Он играл, как неопытный картежник, но хотел обязательно выиграть партию у прожженного шулера. Придет время, и Наполеон скажет ему: «Война не ваше дело»…

В середине июня разыгралась трагедия для русской армии под Фридляндом. Тот же Беннигсен совершил роковую ошибку и подставил под удар русские войска. Положение можно было спасти, и даже Константин в резкой форме советовал брату, царю, заключить мир с Наполеоном. «Государь, — возмущался Константин, увещевая брата, — если вы не хотите мира, тогда дайте лучше каждому русскому солдату заряженный пистолет и прикажите им всем застрелиться. Вы получите тот же результат, какой даст вам новая битва, которая откроет неминуемо ворота в вашу империю французским войскам».

Александр не внял советам брата, поскакал из Тильзита навстречу войскам, а в этот же день армия погибла под Фридляндом.

Армии Наполеона вышли к границам России на левом берегу Немана. В ставке царя поднялась паника, которую живописно изобразил Денис Давыдов. «Я прискакал 18 июня в главную квартиру, которую составляла толпа людей различного рода. Тут были англичане, шведы, пруссаки, французы-роялисты, русские военные и гражданские чиновники, разночинцы, чуждые службе и гражданской и военной, тунеядцы интриганы, — словом, это был рынок политических и военных спекулянтов, обанкротившихся в своих надеждах, планах и замыслах… Все были в полной тревоге, как будто через полчаса должно было наступить светопреставление»…