Гонконг - Задорнов Николай Павлович

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 85

В соседнее зало открылись входы, широкие как ворота. Одной стены не стало, и там луна сияла над черным тропическим садом. Вспыхнуло множество свечей на столах и в фонариках. Помещение проветривалось ночной морской прохладой через открытую стену, словно подняли витрины в большом магазине.

Множество слуг в голубых кофтах. Необычайное новшество: юные китаянки с цветами в прическах скромно подносят гостям букеты и делают европейские реверансы.

Стол под белоснежными скатертями ломится от множества китайских блюд...

Вунг мог бы удружить дорогим хозяевам жизни и смерти... После банкета – редкие, иначе говоря – запретные, удовольствия!

Но оба английских джентльмена так строго приличны, так чисты и благородны их нездоровые белокожие лица, так они походят на благочестивых англиканских пасторов, что им нельзя предложить ничего подобного.

– Я вам это как англичанин говорю! – кричал за высоким банкетным столом, обращаясь к сидевшим вокруг джентльменам-китайцам, выпивший лишнего японец Джон Джонс. – И вы не смеете мне противоречить. Да, да, – добавил он и покачал пальцем перед носом соседа, а другой рукой поправлял галстук.

...Во вторник в мраморном особняке Джордина, в прохладной комнате при библиотеке, сборище почтенных джентльменов в усах и пышных бакенбардах выслушивало невероятно интересное сообщение синолога и япониста русского посольства. Не задавалось никаких вопросов о дипломатических отношениях России с Японией или Китаем. Гошкевич не сообщал никаких служебных сведений. Он показывал чучела. Демонстрируется прекрасная коллекция набивных птиц и зверей. Задается много вопросов о японских собаках. И о лошадях. О тех самых пришлось рассказывать, которых наш друг Ябадоо, или Сугуро, разводил в горах для продажи, а двух ежегодно отводил князю Мидзуно в подарок – отцу прелестнейшей барышни, за которой ухаживал Григорьев.

Боже, цепь воспоминаний о чужой стране! Как она живуча! Как милы воспоминания! О-сё-фу-сан! – так ведь там все звали Гошкевича! Или: «Человек в мундире цвета хурмы», и еще: «Человек из породы хромоногих»...

Но подлинную сенсацию произвел Точибан Коосай.

В черном сюртуке и в галстуке, как замечал Осип Антонович, у него было одно из тех лиц, какие попадаются и у нас в петербургском чиновничестве и даже во дворянстве.

Сегодня Точибан отвечал блестяще: кратко и скромно, сурово и почтительно. Потом, в гостиной, он пил кофе, сидя среди англичан, и довольно хорошо разговаривал по-английски и держался так, словно всю жизнь провел в европейском обществе.

Джордин, дружески разговорясь с Точибаном, предложил посмотреть книги, увел в библиотеку. Разглядывали корешки, обложки, иллюстрации. Кое-что Прибылов мог прочесть. Присели за небольшим столиком между шкафов, закурили сигары.

– Все, что я вижу, меня очень восхищает.

– Вам бы хотелось побывать в Англии? – спросил Джордин.

– Да.

– Вы хотели бы жить в Англии? – осведомился всесильный негоциант.

Нахал Джон, который служил переводчиком у Стерлинга, никуда не годен. Носит английское платье и объявляет всем черт знает что.

– Да... – печально добавил Точибан. – Но... это... о... очень трудно...

– Почему же трудно? Можно сделать все. Нужно только ваше согласие.

– Да, – согласился, твердо кивнув головой, Точибан и добавил: – Но... я еще не могу.

– Почему же? Скажите прямо!

– Я... очень... больной...

– Чем же? Легкие?

– Нет. Это-о... Хуже... Мне стыдно признаться.

«Сифилитик! – отпрянул мистер Джордин. – За моим столом! Ел из нашей семейной посуды?»

...К Точибану не впервые приставали с предложением, чтобы он перешел на службу. Он понимал: им тут нужен образованный японец.

Ах боги, и так больно и горько, да еще приходится наговаривать на себя, сочинять небылицы, чтобы не завербовали в разведку, чтобы довести до конца и честно исполнить указания родины, данные «горелому мясу».

– Вы знаете, ваше превосходительство... кроме того... я – очень тяжелый... запойный... алкоголик... Поэтому я бежал из Японии, совершив преступление.

Джордин молчал, ошеломленный.

Коосай помолчал и опустил голову, как на суде.

– Я убил беременную женщину, свою любовницу... Я много убивал... женщин...

Он говорил бесстрастно, пряча глаза. Потом поднял их. Глаза холодны, как черный лед. Он смотрел не мигая.

– Поэтому я решил бежать с русскими. Они не хотели меня брать с собой... Я их упросил, скрыв, что я совершил убийство... Я, конечно, был еще... болен... но не так, как вы подумали... Но... Спасибо, спасибо вам!

Казалось, Точибан очень тронут.

...В тот вечер сэр Джон Боуринг также сидел с гостем в своей библиотеке, и на обширном столе перед ними были груды книг о Китае и Индии и многочисленные старые и новые карты.

Адмиралу Майклу Сеймуру говорил о французском маршале Бюжо. Командуя экспедиционным колониальным корпусом в Алжире, в сороковых годах, Бюжо сменил в своих войсках кивера на кепи. Первый полк тюркосов сформирован им в 41 году. Но чалма была оставлена офицерам и солдатам туземных войск во всем Алжире, и покорение успешно закончилось. Император предупредил пруссаков и баварцев, что в случае их нападения он приведет тюркосов на Рейн... Наш sepoy [61], который сражался в Пенджабе, также носит чалму.

Да, всем известно, что сипаи справились с пенджабцами и завоевали для Англии их страну. И это после того, как белые войска британской короны испытали в Пенджабе некоторые неудачи. Бенгальцы теперь преувеличенного мнения о своей доблести. Европейских войск в Индии мало, не хватает. В Индии брожение... Впрочем, как всегда.

– В каждой стране при формировании туземных войск свои особенности, – сказал сэр Джон. – Португальцы дали пример, формируя войска сипаев. Но в Индии чересполосица наций, фанатизм, касты. Бенгальские войска неверны, но в Китае будут сражаться, Китай един и многолюден, в этом особенность. Это не Индия с ее множеством разноязычных народов и верований!

Речь шла о сформировании наемных войск из китайцев для войны против Китая.

– Сначала без оружия! – сказал адмирал Майкл Сеймур. – Дадим при удобном случае, после первых испытаний.

– В Китае очень сильно стремление личности к благосостоянию, – продолжал губернатор, – и это при том развале, который происходит в государстве и в армии, становится смыслом жизни всех, в том числе власть имущих и образованного общества, то есть чиновников. В стране нет иных образованных людей, кроме имеющих чины. Сама степень образованности – чин. И наоборот. Такая взаимозависимость накладывает особый, неповторимый отпечаток на всю их умственную жизнь. А народ голодает; большинство находится на крайней степени нищеты. Они так ценят еду, им так тягостен вечный голод, что за питание и одежду встанут под любые знамена, чтобы почувствовать себя людьми. Наденут на грудь нашу ленту с надписью military service... К оружию их придется приучать... Комплектацию возьмут на себя компрадоры, и они же дадут часть денег.

Формирование сипаев – войск в Индии из туземцев всех племен, рас и верований – начали португальцы еще в XVIII веке. Теперь мир полагает, что англичане первыми начали формировать туземные войска в своих необозримых индийских колониях. Как всегда, история быстро забывается, особенно первым поколением, и потом ее уже легко искажать.

Из индийской армии в Крым ушли полки коронных войск, состоящие из европейцев. В Индии осталось сорок тысяч британцев на двести пятьдесят тысяч сипаев. Сэр Майкл Сеймур на пути в Гонконг заходил в порты Индии. По всей стране происходит брожение, туземцы поддаются яростной пропаганде фанатиков, протестующих против нового закона, введенного англичанами, запрещающего детоубийство девочек... Готовится новое восстание сипаев. Англичане в Индии, как всегда, беспечны и ничему не придают значения, пока не грянет гром.

Всюду на базарах пророки провозглашают конец их владычества.