Ольвия (ЛП) - Чемерис Валентин Лукич

Совет вождей и старейшин постановил: быть владыкой Скифии сыну Савлия Иданфирсу. И все скифы сказали: «Да будет Иданфирс над нами царем!..»

Старейшины поднесли Иданфирсу царское одеяние — розовый плащ с белой каймой, ибо только царь одевается в розовое и красное — символы священного огня. Затем поднесли новому царю лук его отца, царя Савлия, и царскую стрелу с золотым наконечником. Скиф, умирая, всегда передает сыну своему лук. Взял Иданфирс лук своего отца и сказал:

— Отныне этот лук будет защищать скифскую землю!

Воины подвели новому царю белого коня.

— Вот тебе царский конь, — сказали они. — Садись, и мы все пойдем и поскачем за твоим конем царским.

Вскочил Иданфирс в седло белого коня и поехал, как велит обычай, к пастухам. А пастухи уже ждали его, костер развели. Завидев белого коня, они послали навстречу царю старейшего пастуха.

— Царь! — сказал он. — Когда ты был молод, тебя воспитывал пастух.

— Я благодарен ему за воспитание, — сказал Иданфирс.

— Так подходи же, царь, к нашему очагу, садись, ешь с нами и не брезгуй нашей пищей.

Иданфирс спешился, подошел к очагу пастухов, пил с ними кумыс, ел сыр — твердый, черствый пастуший сыр.

Потом он вернулся в свой шатер, подошел к огню и простер над ним руки. И этот очаг стал царским, и стал священным для каждого скифа. И нет у скифов более крепкой клятвы, чем клятва царским очагом. А если скиф даст ложную клятву царским очагом, то такому голову с плеч долой. Ибо царь — единственный, кто стоит между небом и землей, между людьми и богами, и от его силы и здоровья зависит сила и здоровье всего народа. Горит очаг у царя — и у всего народа будут гореть очаги.

И был Иданфирс таким же мудрым, как дядя его Анахарсис, и он тоже не любил войн и набегов на соседей, а любил слово мудрое и беседу тихую. Но врагу всегда умел дать отпор.

А в набеги на соседские кочевья за чужим добром не ходил.

— Мы, саи — скифы над всеми скифами, — очень богаты, — говорил он вождям и старейшинам. — Зачем нам носиться по чужим землям, зачем нам губить своих людей, когда добра у нас — полная степь? У кого есть еще такие табуны резвых коней, как у нас? У кого есть еще столько стад скота, как у нас?.. Скифы-земледельцы отдают нам половину своего хлеба, у нас много мехов и меда. Так зачем нам носиться по чужим землям, если у нас свое добро пропадает даром, потому что некуда его сбыть? А греки за наши несметные табуны, за скот, за хлеб, за меха охотно платят золотом. Так что давайте лучше торговать, торговать и богатеть.

Мудрый Иданфирс, далеко-далеко умеет видеть.

— С эллинами, что у моря, — говорит, — будем дружить. Дядя мой, царевич Анахарсис, рассказывал мне об эллинах, говорил, что они много знают и очень мудры. А кто с мудрыми водится, тот и сам мудрее становится. Вот так. Кое-чему эллины у нас научатся, а кое-чему — мы у них. Не бойтесь чужого, если оно нам на выгоду, если оно нас богаче делает. Ибо не только тот мир, что в Скифии, есть еще мир широкий и за пределами Скифии. Так мне дядя, царевич Анахарсис, говорил, так оно и есть на самом деле.

— Вот оно как бывает, — говаривали тогда старцы. — Савлий убил Анахарсиса и в землю закопал брата, а ум его и мудрость в сыне Савлия заговорили. Выходит, и вправду мудрость убить нельзя.

…Иданфирс застыл, глядя в огонь.

По правую руку от него сидел вождь Скопасис — Правая рука владыки, по левую — вождь Таксакис — Левая рука владыки… Им более всего доверял царь, с ними советовался… Вот и сейчас, не отрывая взгляда от огня, владыка что-то тихо спрашивал у своих Рук, и те одобрительно кивали рыжими бородами…

С кумысом было покончено, пора переходить к делам. У каждого из вождей уже вертелось на языке: «Владыка!.. Какая беда разогнала по Скифии твоих резвых гонцов в черных плащах?» Но они прикусывали языки: всему свое время. И беде, и счастью…

Иданфирс воздел руки и голову к небу.

— О покровитель наш и заступник, бог Папай! — начал он ровным, тихим голосом. — Твоим именем собрал я сих мужей моих на совет, твоим именем буду вести тяжкую речь о нашей беде, Папай. Ты наш защитник, тебе мы вручаем наши судьбы, тебя просим: дай нам своей мудрости, дай разума своего великого, чтобы не сгоряча нам поступить, не ошибиться в беде черной. Твоим именем, Папай, начинаю совет, твоим именем возвещаю черную весть: персидские кони возжелали растоптать твоих сыновей!

Иданфирс провел руками по белой бороде и с минуту внимательно смотрел на вождей и старейшин.

— Вожди мои и предводители! Старейшины и знатные мужья! Я, царь Иданфирс, сын царя Савлия, внук царя Гнура, правнук царя Лика, праправнук Спаргапифа, созвал вас в царскую землю, чтобы сказать вам лихие вести: хищный зверь подполз к нашему краю. Имя ему — царь персов Дарий. Его кони уже пьют воду из Истра. Пьют воду из первой реки на западе скифских земель!

Глава десятая

Стоит ли идти на скифов?..

Артабан, сын Виштаспы, не советовал ему идти на скифов. Он говорил Дарию:

— У скифов, как называют саков в степях между Истром и Борисфеном, нет ни городищ, которые они вынуждены были бы защищать, ни засеянных полей, к которым они были бы привязаны. У них — лишь просторы и просторы, хоть катись. Все свое имущество они возят с собой в жилищах на колесах — кибитках. В тех кибитках ездят только женщины, а жизнь мужчин проходит в седлах. Ибо все они — вайштрия фшуянт и храбрые хшайя. Пастухи и воины. Они вольны и живут, где захотят. Их еще никто не покорял, и потому они дики, как необъезженные кони. Их цари тоже кочуют, а своим богам скифы не ставят храмов — их боги тоже кочуют с ними. А степи у них, говорят, велики и пустынны: весной много трав, а летом очень жарко. Солнце выжигает все травы, а вода в степях есть не везде. Дорога же к ним неблизкая.

Дарий молчал.

Артабан продолжал:

— Когда Ахурамазда создавал светлое царство засеянных нив, цветущих садов и мирных людских поселений, то в противовес ему Ангро-Манью на дальних окраинах мира сотворил царство необжитых степей, безграничную пустошь, где не сеют, не жнут и не строят городов или хотя бы поселений, и заставил по ней скитаться злых кочевников, которые не поклоняются Ахурамазде и не признают его творцом. Когда Ахурамазда создал светлое царство персов, то в противовес ему Ангро-Манью сотворил темное царство скаити. И потому воюют они не по правилам: хотят — выходят на поединок, как настоящие мужи, а хотят — других мужей за нос водят…

Дарий молчал, ибо в словах Артабана была правда.

О, он, Дарий, хорошо знал, кто такие саки! Он уже ходил на саков. Ходил, правда, на тех саков, что кочуют за Согдом, но саки во всем мире одинаковы — что за Согдом, что за Понтом Эвксинским. Он тогда ходил подавлять восстание в Бактрии, а подавив бактрийцев и навсегда включив их в свое царство, нагнал страху еще и на согдов и повернул к сакам. Хотел заодно покорить и их. А взять верх над такими непокорными племенами — великая честь. О нем бы тогда заговорили все племена, ибо саки еще никому не покорялись. И он привел свое войско к берегам Яксарта. Повсюду были ровные степи, видно как на ладони палящее солнце — и ни души вокруг. Куда исчезли все саки, где их табуны коней, стада скота, где их кибитки — того никто не знал. Иногда на горизонте то тут, то там мелькнет какой-нибудь всадник или группа всадников, и снова пустошь да дрожащее марево. Дарий стал лагерем на берегу Яксарта и во все стороны разослал разведывательные отряды: во что бы то ни стало найти степняков! Отряд за отрядом возвращался в лагерь ни с чем. Саки были неуловимы. Мелькнут на горизонте и исчезнут.

Дарий замкнулся в себе, радость победы над бактрийцами понемногу таяла. Но один сак сам пришел в персидский лагерь. Перебежчик. Дарию стало немного легче. Хоть одного предателя, а все-таки имеют саки. То был пастух в потертых штанах, в драной куртке, в засаленном башлыке. На ногах — стоптанные сафьянцы, из носков которых уже выглядывали пальцы. Небогатый, выходит. А лицом он был жестоко изувечен: уши отрезаны, ноздри вырваны. Раны были свежие, только-только подернулись корочкой. По краям еще сочилась кровь.