Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич

– Усни, Фролка, – Степан укрыл брата, лёг с ним рядом, велев себе проснуться за полчаса до рассвета. Засыпая, он подумал, что зря он выбрал для посула Горинычу костлявого и злобного старика. Надо было припасти ему раскрасавицу-жёнку, разодетую в золото и алмазы, тогда бы Гориныч оберёг его от пули и бесславия.

Когда атаман открыл глаза, утренние сумерки уже начинали рассеиваться. Он вышел из-под навеса и довольно улыбнулся: множество огней говорило о том, что сила его не покинула, побратимы и всякий другой безымянный для Разина люд, все были рядом и готовы по его знаку идти туда, куда он их пошлёт. Куль с воеводой всё так же висел на носовом бревне. Разин подобрался к нему и, достав нож, прошептал имя Гориныча, затем перерезал верёвку. Послышался тяжёлый шлепок о воду. Разин, повиснув вниз головой над бортом, напрасно вглядывался в плещущиеся волны, но не уловил ни одного знака, которого с душевным трепетом ожидал от своего покровителя.

– Гляди, атаман, что на берегу деется! – вскричал Лучка.

Разин поднял голову, оборотился к правому берегу Волги и увидел, что вокруг Синбирска полыхает огромное зарево пожара. Разин прислушался: колокола в рубленом граде молчали, сам он был ярко освещён, но не горел.

– Что это такое? – спросил Фрол.

– Синбиряне жгут посад. Стало быть, нас ждёт осада. Да, брат, Синбирск – это не радушная Астрахань! Здесь в полную силу воевать надо.

Разин встал на помост и жадно взирал на пожар, ему в нём чудился некий признак, предсказывающий ему будущее. «Если это от Гориныча знак, – думал атаман, – то как его понять, добрый он или нет?»

От смутных гаданий Разина отвлёк шелест, который стал исходить от всех стругов. Шелест понемногу перешёл в громкое шарканье. Поняв, что это такое, Степан Тимофеевич возрадовался: казаки и другие ратные люди готовились к битве и точили своё оружие: сабли, секиры, ножи, топоры и копья. А тут ещё с синбирского подгорья донёсся голос есаула Корня. Две тысячи казаков, которых он вёл посуху, подошли к берегу и встречали своего атамана весёлыми криками.

Струги стали причаливаться к берегу, множество людей собрались в огромную толпу, и Степан Тимофеевич поспешил призвать к себе всех начальных людей. Им было велено разместиться станами и строго смотреть, чтобы их люди не мешались с чужими. Бывшим приказам астраханских стрельцов было велено встать в стороне от дороги в гору, пять тысяч казаков поместились на пойменной луговине, приказ оказаченных стрельцов из поволжских городов встал под дорогой. Оставалась самая шалая часть войска – воровские шайки и гулящие люди, их Разин послал вперед по дороге в гору, зная, что они будут воевать только тогда, когда их сзади подпирают копьями и саблями строевые ратные люди.

– Зря ты, Степан Тимофеевич, доверил этой гили взять гору, – посетовал Корень. – Там же рейтары, они их одним махом сметут.

– Хочешь сам идти? – удивился Разин. – А кто будет рубленый город брать? Не всё же им за нашими спинами жить, пусть воюют.

Ратные люди разбрелись по своим станам и сидели там на земле, ждали своего часа. Атаман был со своими донскими казаками, он знал, что они его единственная верная опора, в любой беде не оставят, многие проверены ещё по походу на Каспий. Донцы были беспредельно верны своему атаману, и он отвечал им такими же пылкими чувствами.

Вернувшись к своему стругу, Разин взглянул на гору и обеспокоился: что-то подозрительно тихо на ней было.

– Бумба! – велел он своему денщику. – Сбегай наверх по дороге и посмотри, что там.

Калмык прыгнул на своего коня и помчался исполнять приказание. Скоро он вернулся.

– Поперёк дороги завал из брёвен. Мужики его растаскивают в стороны.

– Рейтар видел?

– Нет, атаман. Они за поворотом, и пока там тихо.

– Кликни ко мне стрелецкого атамана Лунина.

Калмык круто развернул коня и поскакал к астраханским стрельцам.

– Сейчас услышим, отдадут ли нам дорогу рейтары, – сказал Разин, и сразу же раздался оглушительный рёв множества людей, которые пошли на приступ. Вслед за этим послышались частые взрывы, Фрол начал их считать, дошёл до десяти и сбился.

– Рейтары кидают гранаты! – сказал он. – По звуку четырёхфунтовые.

– Слышу! – отозвался Разин. – Гранаты – это верная смерть, добро бы их было мало.

– Бегут! – крикнул Фрол и указал на дорогу. По ней, не оглядываясь, спешило вниз гилевое войско, непривычное к стойкому сопротивлению противника. Дорога была битком забита бегущими людьми, многие сходили с неё и катились по склону вниз, другие, цепляясь за траву и кусты, лезли по склону наверх.

– Слушаю, атаман! – к Разину подошёл Лунин.

– Возьми своих астраханцев и задержи, кого сможешь, на дороге! – велел Степан Тимофеевич. – Всех руби, никого не жалея!

Астраханцы перекрыли дорогу в несколько рядов, но обезумевшая толпа на них напирала, и Лунин приказал стрелять поверх голов. Однако его люди были обозлены и выстрелили прямо в толпу.

– Что они делают, Степан! – ужаснулся Фрол.

– Дело делают, – спокойно ответил Разин. – Пора всё войско отучить от баловства.

Астраханцы продолжали, действуя бердышами и саблями, оттеснять беглецов от дороги на край берега.

– Корень! – сказал Разин. – Возьми с десяток казаков и Чикмаза. Пойдём учить людей войне.

Толпа в несколько тысяч человек теснилась на небольшом клочке земли, который языком уходил от берега. Корень выехал за оцепление, велел всем начальным людям идти к атаману. Некоторые вышли сами, других толпа вытолкала с криками и битьём.

– Вы целовали святой крест на казачество! – громким голосом обратился Степан Тимофеевич ко всем людям. – Теперь вы казаки, а казаки своим врагам спин не кажут! По казацкому закону бегство с поля боя равно измене! За это я волен казнить из вас каждого десятого!

Толпа от ужаса вздрогнула. Многие упали на колени и стали слёзно молить атамана о прощении. Плач и вой был не по нутру Разину, и он велел Лунину выстрелить мимо людей. Пальба утишила толпу.

– Чикмаз! – сказал атаман. – Приступай к делу.

Палач схватил за волосы воровского атамана, уронил на колени и отрубил ему саблей голову. Следом покатились по пологому скату к воде головы ещё четырнадцати начальных людей.

– Возьми, Фрол, этот сброд под своё начало, – сказал Разин. – Разбей их на сотни, для присмотра за ними разрешаю взять тебе казаков по твоему выбору.

– Что ты делать замыслил? – спросил Фрол.

– На рейтар нужно самым крепким казакам идти. Но поперёд пустим сотни три гилевых людишек, вдруг Барятинский не все гранаты перекидал. Вот и проверим.

Второй приступ дороги к Синбирску начался близко к обеду. Разин долго добивался своего начальства над ударным отрядом, но есаулы встали поперёк.

– Ты, Степан Тимофеевич, наш атаман, – говорили они. – Не дай Бог, попадёшь под дурацкую пулю, и мы останемся без твоего атаманства безголовыми и разбредёмся сиротами. Твоё время ещё придёт, а нам воевать веселее, когда ты сзади нас подпираешь.

– Способнее мне против рейтар идти, – сказал Очерет. – Я с рейтарами уже бился под Конотопом. Правда, то были ляхи с железными крыльями, а здесь русские и без жестяных гремушек.

– Пусть будет так, – сказал Разин. – Иди, Очерет, дорогу нужно до вечера взять в свои руки. Даю тебе полную свою волю над людьми.

Очерет взял своих полтысячи запорожских черкас, вооружённых длинными пищалями и острыми саблями, и пошёл вверх по дороге, подталкивая впереди себя три сотни сбродных ратных людей. К высокому склону над дорогой он загодя направил полусотню самых лихих казаков, чтобы они вырезали метальщиков гранат. Пластуны незаметно подкрались к рейтарам, затаившимся в кустах над дорогой, и взяли их в ножи. Очерет возрадовался удачно начатому делу и велел идти дальше.

Они прошли по дороге две трети пути, когда послышались тяжёлые ухающие удары тулумбасов.

– Готовьте пищали к бою! – вскричал Очерет. – Стрелять за тридцать саженей!

За поворотом дороги послышался тяжёлый скок рейтарских коней. Пешие ратники отступили под морды казацких коней.