Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
Тогда он настаивал перед правителем на лояльности к нему как противнику, в духе добрых, старых буржуазно-демократических норм. Теперь с политическими противниками заговорило единовластие, присущим ему языком террора и расправы.
* * *
«Родословная Адольфа Гитлера» — это выписка из «Ежемесячного вестника», издаваемого геральдическо-генеалогическим обществом «Адлер» в Вене, за 1932 год. Это — «строго объективное» исследование о предках Гитлера, предпринятое неким ученым мужем «в связи с разнообразными сведениями о его происхождении» и устанавливающее, что гитлеровская родословная состоит «исключительно из немецких элементов».
Этим «научным» изысканием открывается папка, в которой собраны самые важные личные бумаги фюрера.
А заканчивается она генеалогическим древом Гитлера, выполненным типографским способом.
Вот описи приобретенных им картин, они упакованы в ящики и подготовлены к вывозке.
Из крупных мастеров тут Бёклин — этюд и Ходовецкий — портрет Фридриха II. Преимущественно же художники дюссельдорфской школы — натуралистические пейзажисты. И еще — старые сентиментальные жанристы, а также художники фашистской формации с их картинами «Mutter des Fuhrers» («Мать фюрера»), «Вид с высоты — Адольф Гитлер», «Старый облик Берхтесгадена», «Факельное шествие 30 января 1933 года».
Гитлер намеревался выстроить в городе Линце, с которым его связывали воспоминания детства, картинную галерею для этой коллекции, о чем он вспомнил в завещании. В дни, когда германские города рушились под бомбами, фюрер, некогда отвергнутый по непригодности художественным училищем, предавался проектированию этой галереи. Но немногого лишился Линц, недосчитавшись собрания картин Гитлера.
В описи ящики с картинами обозначены буквами алфавита и, начиная с ящика II, содержат, вперемежку с бюстом Вагнера, или цитрой, или безымянной «маленькой картиной», керамической подставкой и двумя настенными тарелками, другое имущество фюрера: подушек — 13 штук, 18 одеял, скатертей — 34 штуки, разных размеров, 1 серебр. сахарницу, 3 махровых полотенца, 3 кухонных полотенца, 1 коврик для ванной, 1 дорожку, тарелку для фруктов, 1 чехол перинный с кружевной вставкой, такую же наволочку, 1 деревянную хлебницу, 1 папку для книг, 2 подноса, подсвечники, бокалы, чашки, 1 кружево, 1 полотняный столовый набор (12 салфеток и одна скатерть), 2 дамасковые скатерти, 1 дамасковый чехол на перину… и т. д.
Эти описи, взятые с собой в последнее убежище, схожи с описями Магды Геббельс. Как и дневник д-ра Геббельса родствен по духу бумагам Гитлера.
Каким ничтожным предстает Гитлер вне ореола власти и мистификаций! И наглядно, как, при всей непомерности претензий и притязаний, он глубоко провинциален и пошл. Наверное, это закономерно, что идея фашизма персонифицировалась именно в нем. Но как это чудовищно, что такой человек завладел судьбой Германии, угрожал всему миру!
Безграничная власть, мания величия и мания преследования. Ответственный за его охрану Раттенхубер пишет в своей рукописи:
«Даже белье, полученное из стирки, он решался надевать лишь после того, как оно проходило обработку при помощи рентгеновского аппарата… В его личных апартаментах было множество сигналов тревоги. Даже в его кровати. Никто, за исключением самых близких ему людей, не мог попасть без предварительного обыска в апартаменты Гитлера».
В бумагах Гитлера есть «проект» его письма президенту германского сельскохозяйственного совета:
«Можно с уверенностью сказать, что прусская государственная идея уже создала в виде прусского государства пример самого совершенного государственного! социализма новейшей истории».
Так сформулирован идеал.
А вот и метод достижения этого идеала. Он высказан в имеющемся тут же в папке воззвании к национал-социалистам 26 июля 1933 года:
«Наконец достигнута цель, которой мы добивались в течение 14 лет, — молодежь Штальхельма подчинена мне, как высшему фюреру СА… Будущность нашего народа не зависит от того, сколько союзов стоят за эту будущность, а от того, удастся ли подчинить единоличной воле желания многих».
И чтобы добиться бездумного подчинения масс единоличной воле «вождя», попрана, уничтожена личность каждого. Запрет на мысль и атрофия ее. Произвол и тирания. Апелляция к низменным инстинктам.
«Ein Volk, ein Reich, ein Fuhrer!»[ 29] — этот фашистский девиз, окантованный черной рамочкой, я увидела прошлой осенью в дежурке барака Освенцима, того крайнего в бесчисленном ряду бараков, где камеры пыток и откуда один только выход — к стене расстрела.
Какой неотвратимой логикой связаны этот девиз и этот барак!
Трагический опыт Германии не должен быть забыт. Пусть же народы ни в часы своего исторического величия, ни в часы национальных бедствий, смятения не поддаются соблазну идеи «сильной власти».
Она способна привести их к катастрофе, еще более сокрушительной в дни нашей цивилизации. Ведь владей: Гитлер «чудо-оружием», о котором твердилось немцам до последнего часа, он не преминул бы пустить его в ход против человечества.
Рассказы
Тягло
Старуху Егоровну отселяли с передовой. Везли ее на военных санях вместе с мешками, утварью и деревянной кроватью. Позади, привязанная к саням веревкой, шла корова.
В деревне Жмурки сани выгрузили. Старуху пустили заночевать в правление, с тем чтобы наутро решить, к кому определить ее. Но старуха была плоха, и взять ее к себе никто не согласился, даже ее золовка, жившая тут, в деревне. У золовки полная изба малолетних внуков, куда ж ей еще такую обузу на себя брать. Старуха оставалась пока жить в правлении и была как бы общественная.
Правление колхоза занимало пустовавший дом. О хозяевах — где, в каких краях мотаются — еще до войны ничего слышно не было. Отодрали доски, накрест запечатавшие окна и двери, — по военному времени считаться не приходилось. В кухне пока что поместилась эвакуированная из города семья, а в горнице — правление и старуха со своими мешками.
Стол, лавки — всего этого хватало в пустовавшем доме. В углу — икона. На стену прикрепили какую-то важную бумагу, прибывшую, должно быть, из самой Москвы. Читать старухе было трудно, и она ленилась. Но по картинкам, какие были на бумаге, догадывалась, что речь шла об искусственном осеменении. Старухе это было небезразлично из-за ее коровы Василисы.
Когда фронт во второй раз подходил к деревне и немцы угоняли на запад весь скот, старуха скрывалась с Василисой в лесу, промерзла и с тех пор все болеет.
Под вечер сюда в правление обычно набивался народ. Хозяйственные дела, распри, наряды. Председатель был еще крепкий бородатый старик, в выношенной солдатской ушанке, молчаливый и трезвый. И женщины, оставшиеся без мужиков, признавали его власть.
Зато днем, в его отсутствие, они забегали полаяться со счетоводкой Мусей и жаловались Егоровне: то самих гонят на постройку моста, то малого или девчонку — последних помощников — забирают в ФЗО.
Старуха жалобщицам особо не потакала. У нее самой четверо сыновей на фронте, а внучку — только шестнадцать сровнялось — мобилизовали на какой-то спасательный пост на реке Тьма. С кого ж теперь спрашивать? С немца только.
* * *
Правление совещалось часто. Старуха лежала или сидела в стороне на своей деревянной кровати, прибывшей с ней на санях из ее родной деревни, где теперь залегла оборона. Гомон и чад от самосада сбивали старуху с толку, она недослышивала, но то те, то другие клочья разговора достигали ее сознания, и тревожный смысл их был ей близок и понятен. С колхоза требуют подводы в порядке гужповинности, а лошадей, какие остались, нечем кормить, и к тому же они болеют чесоткой. Райисполком отказал в семенах для посева…
