К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

 — У вас, ромеев там обычно надрываются рабы, — заметил дядька Нежиловец.

 — А чем он заполнил трюм? — поинтересовался Вышата Сытенич. — Не думаю, чтобы абу Юсуф польстился бы на корабль, который не выглядел бы груженым.

 — В трюме тоже расположились воины. А для пущей достоверности в одном из портов туда погрузили бочки из-под вина, заполненные морской водой.

 — А он был, похоже, отличным охотником! — позволил себе заметить Тороп, вспомнив как сам с отцом по весне бил залетных гуменников, приманивая их прирученной гусочкой.

 — Ну да! — проворчал дядька Нежиловец. — Ловить на живца! Да это план безумца!

 — Или героя, — заметила боярышня, бросая восхищенный взгляд на корму.

 — А если бы абу Юсуф разгадал его замысел да разом ударил из катапульт или каких других орудий, одним махом потопив корабль?

 — Это исключено, — с уверенностью сказал Анастасий. — Александр слыл кормщиком, равным легендарному аргонавту Тифию или флотоводцу Македонского царя, моему земляку Неарху. Он проводил свою ладью между рифами там, где местные моряки ходить опасались. Он и на этот раз стоял у правила, отдавая команды, и уж, конечно, он постарался сделать так, чтобы Абу Юсуф ничего не заподозрил.

Теперь уже Тороп почувствовал непреодолимое желание последовать примеру боярышни и бросить взгляд туда, где стоял наставник. Лютобор держал в руках тяжелое правило, следя за рекой и степью, лицо его было как всегда спокойно и непроницаемо, разве что румянец на скулах горел чуть ярче, хотя в этом могло быть повинно и ярое солнце. Но на один миг, когда русс думал, что его никто не видит, его черты преобразились, словно освещенные внутренним светом, и Тороп увидел совсем иного человека.

Облаченный в драгоценный доспех, увенчанный шеломом с золотой насечкой, он стоял у правила ладьи. Он вел ратников в бой, и они слушали его приказы, не дыша. Они, не раздумывая, шли на ладье по узкой, скалистой бухте, с улыбкой на устах прикидывались неумехами торговцами и закованными в железа рабами, заманивая в ловушку коварного пирата. Просто они верили в вождя и в его удачу.

 — А что было дальше?

Путша так увлекся повествованием, что толкнул сидящего рядом Твердяту, опрокинув на товарища миску с остатками рыбы.

 — Абу Юсуф заглотнул наживку. Увидев торговый парус, он бросился в погоню, с радостью наблюдая за царящей на палубе купца сумятицей, и взял его на абордаж, вернее думал, что возьмет.

 — Вот тут-то и началось самое интересное! — восторженно взмахнул руками Путша.

— Эт точно! — хохотнул Твердята, перегибаясь за борт и зачерпывая воды: следовало отмыть от рыбы если не себя, то хотя бы скамьи и палубу. — Хотел бы я увидеть лица тех, которые спустились вниз и застали там вместо прикованных рабов вооруженных ратников!

 — А потом ударили те, кто прятался в трюме! — добавил Талец.

Анастасий с улыбкой слушал, как его слушатели заканчивают повествование вместо него.

 — Именно так оно и было, — подытожил он. — Когда Абу Юсуф понял, что все потеряно, он попытался скрыться. Однако Александр его настиг и сразился один на один, а потом отослал басилевсу его голову. Вот после этой битвы он и получил свое гордое прозвище.

Вышата Сытенич прошел на корму и сменил Лютобора у правила. Хотя многим казалось, что тело русса отлито из металла, причем самой высшей пробы, отдых иногда требовался и ему. Как только молодой воин опустился на скамью под пологом и пригубил поданного услужливой корелинкой холодного пива, дядька Нежиловец обратился к нему со словами упрека:

 — И все же я не понимаю, почему ты нам не сказывал никогда про Барса Александра или как там его на самом деле звали. Разве этот бой не заслуживал песни?

Лютобор только пожал плечами.

 — Может, и заслуживал, — равнодушно бросил он. — Но я бы о нем точно петь не стал. Это ромеи больше всего на свете ценят всякие уловки, про старого плута Одиссея даже целую поэму сочинили. Я же предпочитаю петь о тех битвах, исход которых решила, прежде всего, доблесть!

Твердята вылил за борт грязную воду и стянул провонявшую рыбой рубаху:

 — Везет же людям! Золото гребут лопатами, целуют императриц, а тут!

 — Если ты имеешь в виду Александра, — насмешливо заметил Лютобор, отхлебывая еще пива, — то он и золото лопатой не греб, и императрицу не целовал.

 — Почему? — разом воззрились на него все молодые гридни.

 — Александр преследовал Абу Юсуфа и его прихвостня Бьерна Гудмундсона, потому, что они убили его побратима, а такие долги оплачиваются только кровью. Разделавшись с Абу Юсуфом, он отказался от императорской награды, ибо не исполнил свой долг перед побратимом до конца: Бьерну удалось скрыться. Его дальнейшая судьба известна вам лучше, чем кому-либо другому. А что до императрицы Феофано…

Он отложил в сторону пустой рог и посмотрел долгим взглядом на боярышню.

— Все мы, кто служил в ромейской земле, присягали цезарю, и Александр не был исключением… — начал он, переведя взгляд на притихших парней. — Когда вы даете клятву верности вождю, вы разве думаете о том, чтобы залезть в постель к его жене?

Он хотел добавить еще что-то, но внезапно оборвал себя на полуслове. Мышцы его напряглись, как перед прыжком, взгляд прирос к постепенно увеличивающемуся облаку пыли на горизонте.

В следующий миг он уже стоял на корме. Туда же, чуя неладное, кряхтя, проковылял дядька Нежиловец.

Торопа, рысьи глаза и малый вес которого новгородцы давно уже успели оценить, подняли на мачту, и он долго всматривался в степную даль, втайне завидуя хищному летуну коршуну или, хотя бы, быстроногому Малику, который, дай ему боги человеческую речь, уже давно успел бы все разведать и обо всем рассказать.

— Что там? — нетерпеливо спросил Лютобор.

— Да вроде как пастухи со стадом идут, — отозвался мерянин, недоуменно глядя на наставника.

Тот кивнул с видом человека, увидевшего именно то, что ожидал.

Тут недоумение отразилось не только на Тороповой физиономии, но и на лицах всех боярских людей.

— Эка невидаль… — начал было дядька Нежиловец. — И зачем из-за такого пустяка шум поднимать…

 — Они слишком рано повернули к полудню, — пояснил Лютобор.

Теперь все, кто когда-нибудь бывал в степи, поняли, что имел в виду русс. Ни один сколько-нибудь рачительный хозяин, ни один хоть самую малость усердный раб не станет покидать тучные пастбища ради выжженной солнцем пустыни, если ему самому и его добру не грозит смертельная опасность.

 — Гудмунд? — коротко спросил Вышата Сытенич.

 — Думаю, да.

 — Ну вот, вспомнили лихо, — вздохнул дядька Нежиловец.

Боярин провел рукой по серебристой бороде.

 — С этими пастухами стоит поговорить.

Он велел убрать парус и переложил руль, правя к берегу. Однако разговора не состоялось. Едва завидев ладью, пастухи заорали на собак и замахали своими камчами, разворачивая почуявшее близость реки стадо вспять, затем ударили пятками по бокам своих мохноногих лошадок и со скоростью людей, преследуемых злыми духами, унеслись прочь.

Новгородцам ничего не оставалось, как отправиться дальше. Ближе к вечеру им встретился еще один кут, расположившийся на водопой. Его владелец, Сонат сын Кобикты, муж молодой жены и отец троих прелестных ребятишек, проявил большее, чем его утренние соплеменники, мужество. Поверив словам о добрых намерениях, подкрепленных щедрыми дарами, он согласился не только поговорить с новгородцами, но и пригласил их к своему скромному степному очагу.

Сонат и его семейство только этой зимой обосновались на правом берегу, перейдя реку по льду, ибо до того принадлежали к племени левобережных, или бедных печенегов. Престарелый Кобикты, отец Соната до сих пор носил халат с обрезанными рукавами и укороченными до колен полами — горестными знаками прежней разлуки со своим народом, и ни за что не хотел менять его ни на какой другой. Жизнь на правом берегу оказалась сытней, но не безопасней. Сонат сын Кобикты рассказывал последние новости, и они полностью подтверждали самые худшие опасения новгородцев. Гудмундовы викинги ходко шли вниз по реке, предавая огню и мечу все, что им попадалось на пути. Сонат сказал, что так погиб муж его сестры, Урантагыз. Что случилось с самой сестрой и ее детьми, молодой пастух старался даже не думать. Спасаясь от жадности беспощадных ютов, Сонат и его соплеменники, собрав свои стада и погрузив в кибитки нехитрый скарб и семьи, спешили к отрогам Сорочьих гор, где располагались владения великих ханов Органа. Там, под рукой могучих воинов Степного ветра они надеялись отыскать защиту от грозных неукротимых врагов.