Строговы - Марков Георгий Мокеевич

Дед Фишка покорно сел, из-под мохнатых бровей глаза его тревожно следили за следователем.

– А к-к-к-то, по-твоему, Теченин, убил человека?

Дед Фишка опять вскочил.

– Никто, барин, он сам себя порешил. Мы с племянником по ружью об этом сообразили. Ружье, нычит, лежало рядом с ним, и еловая палка тут же. Видно, палкой на спуск давил…

Следователь что-то долго писал на листе бумаги, потом снова поднял глаза на старика.

– По-твоему выходит, Теченин, что человек сам себя убил? Не то говоришь…

– То, ей-богу, то! Ему, барин, один был конец. Либо застрелиться, либо попасть медведю в лапы. Плохи его дела были, сам посуди: ни дроби, ни пороха, ни спичек, ни еды. На лицо худущий – он, видно, и так терпел долго. – Дед Фишка вздохнул. – С тайгой шутки плохи, барин.

Прибыткин исподлобья наблюдал за стариком.

Виновный человек не мог так смотреть и говорить, как дед Фишка.

«Ах, какой дурак этот жировский урядник! – подумал Прибыткин, но тут же спохватился: – Подожди, Владислав Владимирович, может быть, не раз еще с великой благодарностью помянешь этого урядника».

– Послушай, Теченин, а что там за местность, на этой Юксе? Горы? С-с-степь?

– Какая там степь! Леса там, барин, дремучие леса.

– Ну, а рельеф ка-ка-ков?

– Как?

– Я спрашиваю, местность ка-ка-кая? Равнины, горы?

– И равнина есть, барин, и горы. Все там есть. Логов там много. А земля песчаная больше. Для пахоты не годна. Рожать не будет.

– Ну, а из ка-ка-ких мест, по-твоему, человек этот?

– Бог его знает, барин, на лбу у него не написано. А так чудится нам – из пришлых он. Наши старожилы кошмовальных шляп не носят.

– Так, так. Ну, а золото где он нашел? Ка-ак по-твоему?

– Должно, на Юксе. Видно, по ее лесам он ходил. Им ведь, лесам-то, нет конца-края. Да и опять же песок у него в тряпке юксинский. Таких у нас песков на Юксе – пропасть, в каждом логу.

Эти показания деда Фишки Прибыткин записывать в протокол не стал и велел старику идти в каталажку.

Дед Фишка поднялся со стула.

– Когда же, барин, на волю отпустите? Ей-богу, сидим ни за что!

Прибыткину это не понравилось. Он вел себя с подследственным и так слишком мягко.

– Иди, иди на место. Невиновность надо еще доказать…

Дед Фишка ссутулился и проскочил торопливо в дверь.

Когда вошел Матвей Строгов, следователь внимательно осмотрел молодого охотника.

Прибыткин думал, что он увидит его испуганным и робким, но перед ним стоял высокий, крепкий молодчага, с гордой посадкой головы, с чубом волнистых русых волос. Голубые глаза его смотрели с живым и пристальным любопытством. На светлом продолговатом лице с прямым носом и юношеским пушком вместо усов не было ни испуга, ни растерянности.

– С-с-с-адитесь. «Строгов Матвей Захарович. Двадцати двух лет, православный, женатый, грамотный…» – прочитал вслух следователь, помолчал и, продолжая присматриваться к молодому охотнику, громко сказал: – Ну, Строгов, рассказывай, ка-ак было дело.

Матвей повторил то, что рассказывал уряднику.

Все это Прибыткин знал из протоколов. Молодой охотник держался с таким спокойствием, что сбить его можно было только какой-нибудь неожиданностью. И следователь решил применить обычный в таких случаях прием.

– С-с-с-кладно, ты, С-с-с-трогов, рассказываешь, – проговорил он с ехидной усмешкой, – но дед выдал тебя. Дед сказал, что ты убил человека.

Матвей весело захохотал. Прибыткин посмотрел на него: такой смех мог быть только у человека, который ничем не запятнал свою совесть.

– Дядя не мог сказать этого, – спокойно возразил Матвей и продолжал с прежней спокойной серьезностью: – Смешно все это, господин следователь. Если бы в самом деле мы убили человека, зачем бы мы сами на себя стали доносить? В тайге можно город спрятать, а много ли места мертвому надо?

– Твои с-с-с-лова, С-с-с-трогов, вас не оправдывают. Вы, ка-ак убийцы, поступили умно. Большую толику золота взяли, а малую для своего оправдания оставили. Вот, дескать, ка-ка-кие мы честные!

– Не мне учить вас, господин следователь. А только убийцы вряд ли так поступили бы. Безвинно мы сидим.

– Но позволь… Зачем вы труп в землю закопали?

– Куда же его девать? Незарытым оставить? Ведь там тайга, звери рыщут, птицы…

Свои вопросы Прибыткин задавал Матвею ради формальности. Самое важное для него было другое.

– Ты, С-с-с-трогов, хорошо тайгу эту знаешь?

– Как не знать! С малолетства там охотился.

– Ну-ка, расскажи, что это за тайга. Лес ка-ка-кой, звери, почва, местность?

– Тайга большая, господин следователь…

Матвей стал обстоятельно рассказывать. Прибыткин оживлялся все больше.

– Ну, ну, дальше!

– Звери водятся всякие: медведи, рысь, барсук, колонок, горностай, белка. Из птиц – рябчики, глухари, тетерева…

– А леса ка-ка-кие?

– Ельник, пихтач, сосняк. А больше кедровник.

– Ну, а почва?

– Песок, местами галька. Попадает кое-где крупный камень.

– А местность?

– Леса, буераки, ручьи.

– Хорошо, ну, а еще никто в той местности не находил золота?

– Находили в глухарях.

– Д-да неужели? – От удивления и восторга следователь даже привскочил с места. – К-к-кто находил?

– Сергевский житель – Зимовской Степан Иваныч. На заимке сейчас живет.

Допрос молодого охотника затянулся до позднего вечера.

Прибыткин расспросил обо всем, что его интересовало, разузнал о путях-дорогах на Юксу и только тогда велел увести Матвея в каталажку.

Больше следователь не встречался с охотниками, они были ему не нужны.

А через две недели после отъезда Прибыткина в Жирово пришел пакет. В бумаге, извлеченной из пакета, предписывалось: охотников Финогена Теченина и Матвея Строгова, задержанных по делу гибели неизвестного человека в Юксинской тайге, за недостатком обвинительного материала из-под стражи освободить.

6

Охотников освободили в четверг, а в воскресенье на пасеку съехались гости.

Были тут родные Анны: отец ее Евдоким, мать Марфа, старший брат Прохор с женой Ариной, дед Платон, старые приятели Захара и Агафьи – Емельян Сурков и его жена Анфиса.

Гости поздравляли Строговых с двойной радостью: рождением внука и возвращением охотников из неволи.

Мужики толпились в прихожей, дымили цигарками. Дед Фишка рассказывал, как он и Матвей коротали дни в каталажке.

Бабы образовали свой кружок в горнице. Они рассматривали новорожденного, расспрашивали Анну о здоровье.

Анна не привыкла еще к положению матери: ее смуглое лицо от бесстыдных вопросов баб то и дело заливалось румянцем.

Гостям долго разговаривать не пришлось. Захар подлетел сначала к мужикам, потом к бабам:

– Кончай, кончай разговоры! Не за этим приехали. Старуха, усаживай гостей поплотнее.

Расселись за длинным столом в прихожей. Захар наполнил рюмки водкой, Емельян Сурков встал:

– Ну, хозяин с хозяюшкой, поздравляем вас с внуком, а тебя, Матюша, и тебя, Нюра, с наследником.

Гости подняли рюмки, Захар остановил их:

– Нет, погоди, погоди, Емельян Савельич, не так ты начал. Перво-наперво – выпьем за Матюшу с Фишкой. А за того потом: он мал еще.

Агафья огрызнулась на Захара. Но гости приняли слова хозяина за шутку, засмеялись.

– Верно, сват, мал еще. Все равно не поймет, – хрипел лысый Платон.

– Ну, быть по-твоему, Захар Максимыч, – согласился Емельян. Он взглянул на деда Фишку. – Поздравляю тебя, Финоген Данилыч, и тебя, Матюша. Слава богу, что все обошлось по-хорошему. Хоть и пострадали вы… но что ж поделаешь! Будем здоровы!

Все выпили. Черный, кудлатый Евдоким Юткин приложил мякиш ржаного хлеба к носу.

– Горька, а мила!

Захар еще раз наполнил рюмки.

– А вот теперь выпьем за внука. Бог дал Артема, Артемку Строгова. Во как! Ну, Нюраха, – Захар повернулся к снохе, – дай бог тебе здоровья. Родила ты нам со старухой на радость внука. Дай бог еще десять!