Спартак - Джованьоли Рафаэлло (Рафаэло)

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143

Уже много лет Меттий состоял префектом Капуи и широко пользовался привилегиями, предоставляемыми его высоким и завидным постом. В спокойное время круг его обязанностей был крайне ограничен и не доставлял ему особых хлопот. Гроза застигла его неподготовленным, врасплох, поразила, как человека, еще не вполне пробудившегося от приятнейшего сна; растерявшийся чиновник запутался, как цыпленок в куче пакли.

Но серьезность положения, чреватого опасностями, необходимость принять безотлагательно решения, страх перед наказанием, энергичные настояния жены, честолюбивой и решительной матроны Домиции, и, наконец, советы отважного трибуна Сервилиана взяли верх, и Меттий, не вполне сознавая, что происходит, решился наконец кое-что предпринять, сделать кое-какие распоряжения, совершенно не представляя себе, к чему все это может привести.

В конце концов непредвиденным последствием всего этого было то, что спешно собравшиеся и плохо вооруженные семьсот самых храбрых солдат городской милиции Капуи потребовали, чтобы их повел в бой сам префект, которому они доверяют, как высшему начальнику города. Перепуганный Меттий, не чувствуя себя в безопасности даже в своем дворце, принужден был испытать на себе всю тяжесть вытекавших из этого последствий.

Сначала бедняга, обуреваемый страхом, энергично отказывался удовлетворить просьбу отряда, выдвигая различные извиняющие обстоятельства, и придумывал отговорки: твердил, что он человек тоги, а не меча, что он не был с детства обучен искусству владеть оружием и заниматься военным делом, уверял, что его присутствие необходимо во дворце префектуры, чтобы все предусмотреть, обо всем позаботиться и распорядиться; но под давлением капуанских сенаторов, требований солдат и упреков жены несчастный принужден был покориться и надеть шлем, латы, перевязь с мечом. Наконец он двинулся с солдатами по направлению к гладиаторской школе, но не как начальник, который, возглавляя войско, идет сразиться с неприятелем, а как жертва, влекомая на заклание.

Как только отряд капуанской стражи подошел к Фортунатским воротам, навстречу префекту вышел трибун Сервилиан в сопровождении Попилия, Лентула Батиата и другого центуриона, Гая Элпидия Солония, и заявил, что необходимо созвать совет и возможно скорее обсудить план действий.

— Да… совещание, совещание… Легко сказать, совещание… нужно заранее удостовериться, все ли знают… все ли могут, — бормотал, совсем запутавшись, Меттий; его смущение все больше возрастало от желания скрыть овладевший им страх.

— Потому что… в конце концов… — продолжал он после минутного молчания, делая вид, будто он что-то обдумывает. — Я знаю все законы республики и при случае сумею владеть и мечом… и если родине понадобится… когда понадобится… могу отдать свою жизнь… но руководить солдатами… вот так… с места в карьер… не зная даже против кого… Как?.. Где?.. Потому что… если бы речь шла о враге, которого видишь… в открытом поле… я знал бы, что делать… я сумел бы сделать… но…

Его путаное красноречие иссякло; и, сколько он ни старался, почесывая то ухо, то нос, подыскать слова, чтобы довести до конца свою речь, он ничего не придумал, — так, вопреки правилам грамматики, этим словом «но» бедный префект ее и закончил.

Трибун Сервилиан улыбнулся; он прекрасно знал характер префекта, видел, в какое затруднительное положение попал Меттий, и, чтобы выручить его и в то же время исполнить все, что он наметил сам, сказал:

— Я считаю, что есть только одна возможность избавиться от опасности заговора этой черни, а именно — стеречь и защищать склады оружия; запереть все ворота школы и охранять их, чтобы помешать бегству гладиаторов; загородить все улицы и запереть все городские ворота. Обо всем этом я уже позаботился.

— Ты прекрасно сделал, доблестный Сервилиан, предусмотрев все это, — заметил с важным видом префект, очень довольный, что его избавили от хлопотливой обязанности давать распоряжения, а также и от ответственности за них.

— Теперь, — добавил Сервилиан, — у меня остается около ста пятидесяти легионеров. Соединив их с твоими храбрыми солдатами, я мог бы решительно выступить против бунтовщиков, заставить их разойтись и вернуться в свои клетки.

— Прекрасно! Превосходно задумано! Именно это я и хотел предложить! — воскликнул Меттий Либеон, никак не ожидавший, что Сервилиан возьмет на себя руководство всей операцией.

— Что касается тебя, мудрый Либеон, то раз ты из усердия к службе желаешь принять прямое участие в действиях…

— О… когда ты здесь… человек храбрый, испытанный в боях… и еще хочешь, чтобы я домогался… о нет!.. Никогда не будет, чтобы я…

— Так как тебе это желательно, — продолжал трибун, прерывая префекта, — то можешь остаться с сотней капуанских солдат у ворот школы Геркулеса; она отсюда не дальше, чем на два выстрела из лука. Вы будете охранять вместе с уже поставленными там легионерами выход…

— Но… ты же понимаешь, что… в общем я ведь человек тоги… но тем не менее… если ты думаешь, что…

— А-а, понимаю: ты желал бы принять участие в схватке с этой чернью, с которой нам, может быть, придется столкнуться… но все же охрана ворот Геркулеса — дело важное, и поэтому я прошу тебя принять на себя выполнение этой задачи.

Затем вполголоса, скороговоркой сказал на ухо Либеону:

— Ты не подвергнешься ни малейшей опасности!

И уже громко продолжал:

— Впрочем, если ты намерен распорядиться иначе…

— Да нет… нет… — произнес, несколько осмелев, Меттий Либеон. — Ступай разгонять бунтовщиков, храбрый и прозорливый юноша, а я пойду с сотней воинов к указанному мне посту, и если кто попытается выйти через эти ворота… если пойдут на меня в атаку… если… то увидите… они увидят. Плохо им придется… хотя… в конце концов… я человек тоги… но я еще помню свои юношеские военные подвиги… и горе этим несчастным… если…

Бормоча и храбрясь, он пожал руку Сервилиану и в сопровождении центуриона и капуанских солдат, переданных в его распоряжение, направился к своему посту, оплакивая в глубине души прискорбное положение, в которое его поставили дурацкие бредни десяти тысяч мятежников, и страстно мечтая о возврате безмятежного прошлого.

А в это время гладиаторы, то увлекаемые надеждой, то терзаясь отчаяньем, все еще стояли во дворах, ожидая приказаний своих начальников, вооруженных факелами и приготовившихся во что бы то ни стало овладеть складом оружия в школе Геркулеса, вход в которую охранялся пятьюдесятью легионерами и рабами, решившими биться насмерть.

Но в ту минуту, когда Спартак, Эномай и их товарищи готовы были ворваться в коридор, ведший к складу оружия, звук сигнала нарушил ночную тишину и печальным эхом отозвался во дворах, где собрались гладиаторы.

— Тише! — воскликнул Спартак, внимательно прислушиваясь и останавливая движением правой руки своих соратников, вооруженных факелами.

Действительно, вслед за звуками фанфары раздался голос глашатая. От имени римского сената он предлагал мятежникам разойтись и вернуться в свои конуры, предупреждая, что в случае неповиновения они после второго сигнала будут рассеяны военной силой республики.

Ответом на это требование был мощный и долгий рев, но объявление глашатая, словно эхо в горах, повторилось многократно у входа во все дворы, где стояли строем гладиаторы.

Спартак несколько минут колебался, собираясь с мыслями. Мрачным и страшным было его лицо, глаза устремлены в землю, как у человека, который советуется с самим собой. Затем он повернулся к товарищам и громко, так, чтобы все могли его слышать, сказал:

— Если атака, которую мы сейчас предпримем, закончится удачно, мы получим мечи, и они помогут нам завладеть другими складами в школе и одержать победу. Если же нас постигнет неудача, у нас останется только один выход для спасения дела свободы от окончательной гибели. Старшие центурионы обоих легионов выйдут отсюда и возвратятся к нашим товарищам; и если через четверть часа они не услышат нашего гимна свободы, пусть предложат всем молча вернуться в свои комнаты: это будет знаком того, что нам не удалось захватить оружие. Мы же свалим на землю или подожжем калитку, находящуюся на расстоянии половины выстрела из лука от ворот Геркулеса, и, проникнув в харчевню Ганимеда, вооружимся тем, что попадется под руку, преодолеем все препятствия на своем пути и, сколько бы нас ни осталось в живых — сто, шестьдесят, тридцать, — разобьем лагерь на горе Везувий и там поднимем знамя свободы. Пусть наши братья проберутся туда самым коротким путем, безоружные или вооруженные, группами или поодиночке. Оттуда начнется война угнетенных против угнетателей.

Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 143