Аз Бога ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович

Кто мог сотворить это? Она, мать-княгиня! Кто же отважится рубить судных бояр? Бросилась толпа к терему, обступила заплот, застучали в ворота, требуя выдать сына: коли в рощенье сказали ему – “смерть!” – правый суд свершиться должен! А думные бояре, взвалив на телегу судных, подвезли к .воротам и требовали, чтобы княгиня вышла либо их впустила в терем: след было учинить спрос за безвинно погубленных.

Тем часом княгиня стояла перед крестом – Христом распятым – и, взирая на мертвеца, думала о жизни. В изнывшем материнском сердце, словно трава под камнем, прорастала надежда. Не волею ли Христа спасен был сын? Не молитвами ли старца-чернеца? Ведь как сказал он, так и вышло! С чего бы вдруг старый наемник Свенальд о благородных делах начал мыслить, о службе за веру? Кто подтолкнул его к поиску не золота, но чести?.. И если этот бог Христос, слыша молитву, вступился за Святослава, знать, мертвый бог сильнее богов живых…

Не потому ли именуют его – Спаситель?

А коли так, то это мертвый Христос достоин быть с живыми, и след приобщить его к сонмищу богов народов Ара. Ему ведь одиноко, вися в покоях; не с кем и словом перемолвиться… Сняв со стены распятие, княгиня отнесла его в гридницу и утвердила среди кумиров – между громогласным Перуном и тихим Волосом.

Занятая этими мыслями и делами, она не слышала ни шума людского, ни стука в ворота, и лишь когда разъяренная толпа, сминая стражу, ворвалась на княжеский двор, княгиня словно пробудилась от сна. Бояре несли на руках убиенных Свенальдом и требовали правды; их скорбные родичи грозили местью, а народ требовал выдать Святослава.

И не у кого было спросить совета…

Княгиня затаилась у окна, призвав тиуна, велела ему выйти во двор и сказать киевлянам, кто сотворил злодейство и кто выхватил из сруба приговоренного князя. Бледный молодой тиун оставил оружие и вышел на красное крыльцо. На какой-то миг за стенами терема стало тихо, однако ор и крик взметнулся с новой силой и задрожала в окнах мутная слюда.

– Возьмем Свенальда! – кричали в толпе, и над головами уж заблистали мечи. – Где Свенальд?! Аида к его хоромам!

– И княгиню возьмем! – продолжали настаивать бояре. – Она напустила варяжскую дружину! Будет в. наших руках мать – возьмем и сына ее, и воеводу-злодея!

– Княгиня оправдалась, выдав Свенальда! – протестовали им. – След взять Свенальда и поднять на встряску!

– На дыбу! На дыбу его!.. Не виновна княгиня! Сама отдала сына суду!

– Пусть выйдет княгиня! Хотим ее послушать!

– Ара-ра-ра-ра!..

Единодушие толпы раскололось: одни тянули к хоромам воеводы, другие намеревались идти на приступ терема и уж таран готовили, чтобы выломать окованные двери. Княгиня решилась выйти на гульбище и предстать перед киевлянами, но шум вдруг оборвался. Обманчивая тишь повисла над двором, переполненным народом: зазвенело в ушах! Она, словно напуганная птица, ударяясь о стены галерей, взлетела на гульбище…

И тут позрела, как во двор вступает тот, о ком забыли уж в Киеве – Лют Свенальдич! Кольчуга поржавела, шлем мечами поскопан, вместо левого глаза – черный провал…

В сопровождении подручных дружинников он шествовал к красному крыльцу, и оцепеневший народ расступался перед ним, словно перед навьей. Уж и забыли о княгине, воззрившись на Люта. Да недолгим было ошеломление, и Свенальдич одолел княжий двор лишь до середины. Над скуфьями бояр прозвенел медью суровый, гневный голос:

– Свенальдов отпрыск! Ату его! Возьмем волчонка – волк прибежит на зов!:

И дюжие молодцы, сыны боярские, в единый дух скрутили Люта и подручных его, поставили на колени. Лют же не противился, ибо увидел княгиню на гульбище.

– Княгиня-матушка! Я вернулся!..

Рой тяжких кулаков взметнулся и доскепал шлем, Свенальдич взбугнул, ровно бык, и, обмякнув, расстелился по земле. Молодцы же лихие, забывши правду боя, взялись молотить лежащего, и, верно, забили бы насмерть, но тут затворились ворота и над заплотом округ терема встали ратники с обнаженными мечами – дружина Лютова – застучали о щиты, грозя свалиться на головы толпе.

Все предусмотрел Свенальдич!

Подхватывая шапки, боярские сыны отпустили Люта, и сами бояре, сплевывая гнев и ярость, примолкли. Свенальдич утер кровь с лица и попытался встать на ноги, да не удержался, вновь упал на колени. Содрал с головы измятый шлем.

– Вернулся я, матушка-княгиня!..

И тут воззрился народ туда, куда Лют смотрел – княгиня на гульбище стоит, в белых одеждах и сама белая, словно полотно. Среди вельмож промчался шепот, ровно ветер-низовик.

– Испугалась княгиня-то…

– Должно быть, виновата…

– Дайте витязю слово молвить! – звенящим голосом сказала княгиня.

Лют отплевал кровь, утер бороду и, скрипя кольчугой и опираясь на ножны меча, поднял себя с земли.

– Благодарствую, матушка, добром встречаешь… Что псов-то своих натравила?

– Не я натравила, – сдержанно ответила она. – Твой отец против себя и против меня бояр поставил, народ возмутил, Сам утек, а киевляне пришли учинить с меня спрос.

Толпа окончательно умолкла. Бояре положили на землю обезглавленные тела, рукава опустили.

– Устал с дороги, день и ночь скакал, – проговорил Лют. – Ты бы хоть чарку поднесла, как водится. Не по своей нужде ходил – твою волю исполнял.

Княгиня махнула отрокам, и те проворно вынесли Свенальдичу двуручный ковш с хмельным медом.

– Испей, витязь, да .сказывай, с какой вестью явился.

– Могла бы и сама поднести, – дерзил Лют. – Любо было бы из твоих рук принять.

– Честь воздам по чести, – отрезала княгиня. – Хочу на сокровища позреть.

Свенальдич отпил меда, не тая злобы, уставился на бояр.

– Опять измену замыслили, сивобородые? Затеяли князей судить? На колы сажать?.. Вам, племя воронье, хоть Рода призови править – все не по нраву!

– Нишкни, Лют! – прикрикнула она. Не смей порочить бояр! За ними правда!.. Показывай, что добыл за морями.

– Спустись же ко мне, матушка. Или дозволь к тебе подняться.

Помедлив, княгиня не спеша спустилась во двор, к народу. Толпа расступилась…

– Где сундуки с золотом? Где камни-самоцветы?

– А здесь все поместилось, – Свенальдич огладил свою грудь. – Поболее принес, чем ожидала.

– Показывай!

Два тиуна по обе руки княгини замерли, готовые в любой миг сразить Люта, а тот распустил кольчугу на груди и неторопливой рукой достал нательный крест.

– Позри, матушка… Довольно ли здесь золота?

Помудрел Свенальдич, блуждая по Северу и по студеному морю. Или кто надоумил? Эвон как все ловко обернул! И посмел ко двору явиться…

– Это золото ты себе добыл. А что же мне принес?

– И тебе достанет, – проговорил Лют. – И всей Руси будет довольно золота…

Словно чародей-потешник, он вдруг извлек из-под кольчуги серьгу – Знак Рода! Воздел ее над головой.

– Добра ли серьга нашему князю? Княгиня просияла и уста сами возопили:

– Ликуйте! Ликуйте, люди!

Она приняла из рук Свенальдича священный Знак, прижала его к устам. Бояре сгрудились, взирая на радость княгини, затаили дух: знать, сговорились варяги – отец и сын. Один умыкнул князя из сруба, другой принес ему утраченный Знак Рода… Но видится в этом промысел божий!

Княгиня взяла за руку Люта, возвела его на красное крыльцо.

– Здесь стоять тебе! – обернулась к боярам. – Что призадумались, вельможи? Срядили скорый суд, а ныне срядите славу Люту! Долой скуфей! Поклонитесь витязю!

И сама отступила, поклонилась ему земным поклоном. Оторопелые бояре мяли шапки…

– Не свычно кланяться? Спины не гнутся?

Опомнились мужи, поклонились Свенальдичу, воздавая честь. Однако мудрый Лют не закичился славой, напротив, будто бы сробел.

– Не мне и честь, не мне и слава. Сего я не достоин. Христа восславьте! Ему кланяйтесь. Бог-Спаситель князя спас от смерти и род ему вернул. Христос – суть господин, а мы рабы его.

– Полно уничижаться, витязь! – взбодрила его княгиня. – За подвиг твой проси у меня все, что пожелаешь.