Золото Кёльна - Шир Петра

Злясь на себя за то, что эти мысли лишили его сна, он встал в воскресенье с первыми петухами, оделся и отправился на поиски Кленца и Биргеля. Шагая по улице, он думал, что отсутствие страсти и взаимопонимания в отношениях с женами могло побудить Николаи добиваться власти на другом поприще. И это касалось не только его брака с Алейдис. Его подпольное королевство существовало с тех времен, когда он был женат на Гризельде Хюрт. Видимо, рассуждал Винценц, ему стоит поподробней расспросить об этом отца. Впрочем, Гризельда и сама была из семьи ростовщиков и купцов, которые использовали методы, схожие с теми, что применял Николаи. Так может, действительно, это Гризельда, как они и предполагали вначале, толкнула его на этот путь? И те дела с преступным миром, которые вел Николаи, в действительности были частью ее приданого? Насколько можно было судить по описаниям Алейдис, в жизни Николаи был достаточно мягким человеком. Сам Винценц знал ломбардца лишь как заимодавца, озабоченного исключительно умножением своего состояния, но он не замечал за Николаи особой жестокости. В конце концов, будь он жестоким деспотом, Алейдис разглядела бы его истинную личину гораздо раньше. Ей хватило бы для этого проницательности, позволяющей видеть людей насквозь, до некоторой степени даже его, Винценца ван Клеве.

Пока он шел сквозь зябкий утренний туман, эта новая идея обретала конкретные очертания. Если Николаи создал подпольное королевство не из-за чрезмерной жажды власти и его брак с Гризельдой был всего лишь способом достичь более высокого положения в обществе, то вполне возможно, что именно она или ее семья были движущей силой его последующих махинаций. Алейдис утверждала, что жестокость противоречила натуре Николаи. И тем не менее много лет он умножал свои богатство и влияние с помощью жестокости и обрек бесчисленное множество людей на несчастье, Он был в определенной степени холоден душой, но, возможно, эта черта развиласьу него лишь с годами, ибо того требовали от него супруга и ее семья. Возможно, он черпал силу и уверенность в себе, которых ему не хватало в браке, из власти, которую постепенно накапливал. После рождения Катрейн Гризельда больше не смогла подарить ему детей: все, кого она родила, умерли в младенчестве. И хотя молва обычно перекладывала вину за это на женщину, Николаи, видимо, тоже страдал, считая себя неспособным оплодотворить жену. Вряд ли они обсуждали это с Гризельдой, это было ниже их достоинства.

Тем временем Винценц дошел до грузового крана, на котором работали Биргель и Кленц. В воскресный день они, конечно же, отдыхали, но должны были околачиваться где-то неподалеку. Высматривая их, Винценц продолжал размышлять. Семья Йорга де Брюнкера была одной из немногих в кельнских деловых кругах, которые никогда не соприкасались с подпольным королевством Николаи. Случайно ли это? Возможно, Николаи нашел в Йорге и его дочери людей, в общении с которыми мог проявить ту часть своей натуры, которую был вынужден подавлять в собственном доме. В таком случае не вызывает большого удивления, что он пылинки сдувал с Алейдис и сделал ее единственной наследницей.

В таверне «У черного карпа» две служанки выметали мусор в переулок и грузили его на тачку. Чуть поодаль звонили к первой мессе колокола. Винценц внимательно огляделся по сторонам и, заприметив знакомого скупщика краденого у причала для барж, решительным шагом направился к нему.

Этим воскресным утром Алейдис, как обычно, металась по лестнице между кухней, гостиной и комнатой девочек, следя за тем, чтобы все домашние оделись к мессе. Она то и дело сталкивалась с Эльз, которая готовила завтрак и накрывала на стол. Герлин, собрав плащи Алейдис, детей и подмастерьев, выколачивала их во дворе.

— Госпожа Алейдис, я не могу найти свои выходные башмачки.

Урзель спускалась по лестнице в деревянных сабо, в которых она обычно помогала по саду. Они совсем не шли к ее красивому желтому платью. Алейдис, которая в этот момент как раз осматривала плащ, повернулась к девочке.

— Где ты снимала их в последний раз?

— Не помню, — смущенно ответила девочка, приподнимая подол.

— Их всегда нужно относить в спальню.

— Просите. Я не могу вспомнить, куда их поставила.

— Я знаю, где они, — сообщила Марлейн, облокотившись на перила лестницы. — В конюшне, у стога сена. Ты что, забыла, мы играли там с Ленцем, — она покосилась на Алейдис. — То есть я хотела сказать, мы помогали ему складывать сено.

— И ты сняла башмачки и оставила их там, — заключила Алейдис, смерив многозначительным взглядом сначала Марлейн, затем Урзель.

— Наверное, — пролепетала Урзель, пригнув голову.

— В конюшне.

— Ага.

— Там, где грязно и животные могут их испортить.

— Нет, я так не думаю. Теперь я вспомнила. Я поставила их на балку рядом с загоном Финчена. Ослы ведь не едят обувь, да?

— Хотелось бы надеяться. Тогда иди и принеси башмаки. Если они запачкались., тебе придется быстро их помыть. Завтрак через минуту, а потом нам пора выходить, если мы хотим занять хорошие места в церкви:

— Да, я мигом! — крикнула Урзель и, сверкнув пятками, умчалась, через черный вход. Почти в тот же миг раздался громкий стук во входную Дверь. Лютц, который тащил корзину с дровами на кухню, быстро поставил свою ношу и побежал встречать раннего гостя. Алейдис проводила его взглядом и была крайне удивлена, когда в прихожую, чуть не сбив Лютца с ног, ворвался ее деверь Андреа.

— Алейдис, вот ты где! Черт возьми, кто-нибудь может объяснить, почему уже несколько дней я не получаю от тебя никаких вестей? От тебя или от этого чертового судьи — неважно. Сдается мне, что воз и ныне там. Николаи как-никак был моим братом, посему я рассчитывал, что вы, по крайней мере, окажете мне любезность, если будете время от времени извещать, как продвигаются поиски убийцы.

Алейдис не успела ответить, как он снова затараторил:

— Но вместо этого совершенно незнакомые люди на улице поносят меня последними словами, якобы из-за того, что их обидел Николаи. Так что мне приходится помалкивать, что я Голатти, а мою жену на рынке оскорбляют служанки. Этот город — какой-то сумасшедший дом! И мало того, в последнее время ко мне постоянно обращаются богатые купцы, которые хотят, чтобы я замолвил словечко за них или их сыновей. Скажи мне, ты снова собралась замуж? Так быстро? Я думал, что ты приличия ради подождешь хотя бы полгода или даже больше. Или ты таким образом рассчитываешь отмыться от фамилии Голатти? Вот женщины! Вам только волю дай! Мигом сыщете себе нового мужа, поменяете имя — и хоп, все скандалы позади!

— Андреа, ради бога, успокойся! — воскликнула Алейдис, оторопело глядя на разъяренного деверя. — Что ты такое говоришь? У меня нет ни малейшего желания снова выходить замуж. И уж точно не для того, чтобы избавиться от фамилии Голатти. Как тебе такое в голову могло прийти?

— Разве я тебе только что не объяснил? — Андреа шагнул юней. Он все-еще кипел, как котел на огне, но хотя бы немного понизил тон. — Претенденты на твою руку не дают мне прохода, все на улицах твердят лишь о том, что в твоей ситуации нет ничего более разумного, чем как можно скорее пойти под венец. В принципе, я бы мог с ними согласиться, но в данном случае у меня есть право голоса.

— У тебя? — скептически подняла бровь Алейдис. — Если у кого и есть право голоса, то только у моего отца.

— Но ему лучше сначала посоветоваться со мной. Ты не можешь просто так подпустить постороннего человека к управлению наследством.

Этого не случится, Андреа. Как я уже сказала, в ближайшем будущем я не планирую вступать в брак. А о чем болтают люди, не должно тебя заботить. Можешь смело давать от ворот поворот всем, кто расспрашивает тебя обо мне.

— Правда? А то ходят слухи, что семейство ван Клеве запустило в тебя когти.

— Нет! — воздела глаза к потолку Алейдис. — И даже если бы они решились, последнее слово за мной. Так что тебя так расстроило?

— Для меня невыносима сама мысль, что женщина, которая была замужем за моим братом и, мало того, унаследовала все его имущество, тут же собралась вручить его другому. Наследником по праву должен был стать я! Вместо этого я должен смотреть, что все утекает в руки постороннего мужчины. Если бы Николаи уже не был мертв, я бы сам свернул ему за это шею. И при этом у вас еще хватает наглости даже не ставить меня в известность о том, как идут поиски его убийцы.