К морю Хвалисскому (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

 — А разве слава — это мало? — с обезоруживающей улыбкой парировал он. — Что же касается одежд, то ведь еще мой приемный отец, достойный Тобохан, пирующий сейчас вместе с прочими батырами в небесном чертоге великого Тенгри хана, говорил, что о мужчине лучше любых нарядов расскажут его дела!

На лице хана Кури проступило плохо скрываемое выражение досады: он был далеко не глуп и прекрасно видел, что среди собравшихся у этого очага белых и сизых кречетов выглядит как расфуфыренный петух. Лютобор, меж тем, как ни в чем не бывало, продолжал:

 — Что же до парчи и злата, то лучше их приберечь для прославления красоты наших матерей и жен.

— Или дочерей, — подхватил хан Камчибек, супруга которого Субут этой весной подарила ему еще одного, пятого по счету сына.

Вышата Сытенич провел рукой по серебрящейся бороде.

 — Что ж, — начал он примирительно, глядя в сторону сына Церена, — Красота такой дочери, как княжна Гюлимкан, в самом деле заслуживает самой великолепной оправы. Воистину, счастливейшим из смертных сможет считать себя человек, который будет наречен ей в мужья.

Хан Куря презрительно скривил тонкие губы. Видимо он счел боярское благородство и такт проявлением чуть ли не слабости.

— Правда ли, что, княжну Гюлимкан хочет взять в жены славный хан Моходохеу? — поинтересовался Лютобор. — Я слышал, он уже послал ей вызов.

— Гюлимкан не стала сражаться с Моходу-ханом! — ответила княжна вместо отца, и ноздри ее гневно раздулись. — Дочери великого хана не бывать за ханом меньшим!

 — Гюлимкан — дева-батыр! — пояснил для новгородцев хан Камчибек. — На брачное ложе ее возведет только тот, кто одолеет ее в честном поединке.

 — Неужели во всей степи найдется воин, способный устоять против такой красавицы? — улыбнулся Вышата Сытенич.

Вместо ответа княжна Гюлимкан томно изогнула свой тонкий стан, по очереди глядя на ханов Органа и их приемного брата.

 — Разве сможет бедная дева противостоять отважным племянникам великого Улана? — нежно проговорила она. — Если даже воин, которого в степи называют Приемышем, одолел в поединке урманского батыра, огромного как великан Дене-Гёз и ужасного как змей Аждарха.

И княжна бросила долгий взгляд в сторону Лютобора.

— Впрочем, — продолжала она, — до меня дошло, что причиной этого поединка была одна прекрасная дева!

Княжна повернулась к новгородцам, отыскивая боярскую дочь.

 — Если бы дело шло о моей чести, — сказала она, исподлобья разглядывая Мураву, — я бы не стала прибегать к помощи батыра, а сама сумела бы за себя постоять!

Хотя при этих словах щеки новгородской боярышни вспыхнули ярым пламенем, она бесстрашно выдержала пристальный взгляд княжны Гюлимкан.

 — Я не знаю обычаев вашей страны, — вымолвила Мурава твердо, — но меня учили, что женщина может стать настоящей хранительницей семейного очага и достойной спутницей и подругой лишь в том случае, если будет стремиться к созиданию, а не к разрушению. Поэтому меч в женской руке столь же мало уместен, сколь прялка в руке мужской!

Печенежская княжна не нашла слов, чтобы достойно отбить этот решительный и остроумный выпад. Но она не была бы дочерью хана, если бы не смогла придумать, пускай и не облеченный в словесную форму, но весьма достойный ответ. Повидавший за свою недолгую жизнь немало различных народов Тороп по опыту знал, что в землях вятичей, радимичей, мери, муромы или новгородских словен ни одно мало-мальски радостное, отмечаемое событие, ни одни зимние посиделки или весенние гульбища не обходятся без песен, хороводов, веселых игрищ и забав молодежи. И печенеги здесь не оказались исключением.

Новгородцы и гости из рода великого Кури по достоинству оценили мастерство молодых пастухов и охотников, умело подражавших различным животным в танцах ортеке — козел-прыгун, кара жорга, тепенкок — танец скакуна или бег иноходца, аю би — медвежий танец, насладились лебяжей статью ведущих хоровод дев. Особенно увлекательным и зрелищным оказался утыс би — танец состязание, в котором юноши различных родов обычно стараются превзойти друг друга в удали и ловкости.

Тощий Твердята, длинные руки-ноги которого, как дело доходило до каких игрищ, обнаруживали столько новых сочленений, что хоть узлы вяжи, только в затылке почесал, глядя как ловко и с какой легкостью хан Аян и его воины выкидывают невообразимейшие колена, стараясь превзойти удалых умельцев из свиты хана Кури.

 — Надо же! А я думал, эти колченогие только на лошадиной спине умеют плясать!

 — И на ней тоже, — невозмутимо отозвался Лютобор.

Тороп подумал, что наставник имеет в виду те лихие кренделя, которые выделывали при встрече с соплеменниками люди надменного хана Кури. Однако, оказалось, что дело обстоит не совсем так. После ухода соревнующихся вперед вышли двое игрецов из ханской свиты. Один держал большой кожаный бубен, в руках другого была двухструнная домбра, на которой он, подлаживаясь под четкий ритм бубна, наигрывал би кюй, плясовую мелодию.

Вскоре к звукам бубна и домбры прибавился нежный, серебристый перезвон маленьких бубенцов, и в полосе света появилась лунно-белая Айя — кобылица княжны Гюлимкан. Повинуясь ритму, который задавал ему бубен, благородное животное бежало по кругу ровной, размашистой рысью, вызванивая копытами четкий, упругий ритм. На спине кобылицы, выпрямившись в полный рост, стояла княжна. Голова девушки с разметавшимися по плечам косами была горделиво поднята, немыслимо тонкий стан прям и упруго неподвижен, точно кинжал, или игла. Только тонкие, похожие на гроздья спелого хмеля, кисти украшенных браслетами с бубенцами рук плавно вращались да ходили ходуном упругие плечи.

Затем волна пробежала по всему телу княжны, и началась пляска, подобная той, которую вели только что прочие девы, с той разницей, что под ногами плясуньи была не твердая земля, а качающаяся спина стремительно несущейся лошади. Еще одно отличие состояло в том, что княжна не имела нужды следовать канону, принятому при обращении к богам и предкам, и выражала в танце все, что хотела. А хотела она только одного: поведать младшему Органа о своей любви. Только к нему взывали вскинутые в крылатой птичьей тоске тонкие девичьи руки, только для него томно и страстно изгибался стройный стан, только от мыслей о нем учащенно вздымалась и трепетала высокая грудь. Неужто, существовал на свете мужчина, способный оставить без ответа выраженную таким необычным способом, столь страстную и настойчивую мольбу?

Зрители взревели от восторга. Суровая кочевая жизнь воспитала у степных женщин немалое мужество: они отважно оберегали на кошаре стада, не отступали перед жадными волками и практически все прекрасно держались в седле. Однако так танцевать на коне умел далеко не каждый мужчина егет.

Белоголовый Путша подался вперед, как завороженный, глядя на дивное зрелище, и явно забыв, что недавно называл красавицу волчицей:

 — Вот это пляска, просто чудо! Рассказать кому, не поверят! Ай да княжна!

 — И ведь шею, прости меня старого, Господи, сломать не боится! — негромко заметил дядька Нежиловец. — Знать за живое ее Муравушка задела!

Вышата Сытенич повернулся к сидящему с ним, что называется, «в блюде» сыну Церена. Он-то конечно помнил все, но ему еще предстояло идти через земли великого Кури, и потому он не желал ссоры с ним:

 — Вижу, великий хан, твоя дочь желает подтвердить верность утверждения, что нет такого дела, которое степняки не могли бы свершить, не покидая седла! А я-то всегда думал, что укрощение лошадей — дело сугубо мужское!

Польщенный Куря горделиво приосанился:

 — Женщин нашего племени всегда отличала отвага. Недаром в те суровые времена, когда наш народ с оружием в руках пробивался на новую родину, они сражались наравне с мужчинами.

 — Жаль только эту отвагу, они не передали своим сыновьям, — недобро усмехнулась госпожа Парсбит, намекая на не особенно достойное поведение великого Кури в день гибели ее мужа. — Хорошо хоть девы пока помнят, что такое доблесть.