Девушка индиго - Бойд Наташа

В октябре пришла дурная весть – миссис Пинкни стало хуже. У меня душа болела за Чарльза – как ему, наверное, тяжело… Я стала собираться в Бельмонт – нужно было поспешить.

Миссис Пинкни лежала передо мной; ее голова покоилась на заботливо взбитых подушках. Лицо было таким бледным, что казалось синеватым, но это еще не самое страшное – на лбу, на щеках, на руках, повсюду, безупречно гладкая кожа была усыпана темными точками и пятнами.

Врач сказал, что, вероятно, у нее под кожей происходят кровоизлияния – как будто тысячи крошечных мечей пронзают ее тело так, что на поверхности не видно ран. Это было ужасно. Измученный Чарльз дремал на канапе возле остывающего камина. Едва приехав, я отослала его туда, чтобы он хоть немного отдохнул. Он выглядел таким изможденным, в глазах отражалась такая душевная мука, что было невыносимо на него смотреть. Сердце мое разрывалось, я понимала – этот человек удручен собственной беспомощностью и скорбью от того, что он не в силах помочь жене.

Миссис Пинкни пошевелилась, ее сухие, растрескавшиеся губы приоткрылись, и я подалась к ней.

– Миссис Пинкни… – прошептала я, стараясь не разбудить ее мужа.

Веки больной дрогнули, но понадобилось несколько секунд, прежде чем она смогла сосредоточить взгляд на мне. А потом она попыталась улыбнуться:

– Элиза?.. – Голос был едва слышным и хриплым.

Слезы невольно навернулись мне на глаза, я поспешно промокнула их и попыталась улыбнуться в ответ:

– Да, это я. Отправила вашего супруга отдохнуть. – Я осторожно погладила ее руку; Чарльз сказал, что даже легкое пожатие может вызвать новые кровоизлияния.

Она поморщилась и от этого прикосновения.

– Простите…

Миссис Пинкни покачала головой:

– Ничего. Я рада, что ты здесь. Мне… – Она попыталась сглотнуть, издав горлом сухой звук.

На столике рядом с кроватью стояла чашка с отваром. Я зачерпнула отвар чайной ложечкой и поднесла к губам больной – она с благодарностью сделала глоток и слабо проговорила:

– Чарльз сказал, твоя… твоя индигофера возродилась.

Я кивнула:

– Да. Но что толку? Мой брат Джордж уже плывет сюда, чтобы забрать нас на Антигуа. Мы отправимся на острова, как только зима закончится и можно будет проложить безопасный курс.

Сердце у меня болезненно сжималось, когда я говорила о наших планах. Зато маменька, конечно же, ликовала – радовалась грядущей встрече с Джорджем, но прежде всего была счастлива от того, что исполнится ее заветное желание вернуться на Антигуа. А дальше в ее чаяниях было возвращение в Англию, и насчет этого я с ней не спорила – не хотелось говорить ей о том, что вряд ли нам удастся туда добраться, поскольку международная обстановка опять ухудшилась и пошли слухи о скорой войне между Англией и Францией.

– Нет. Ты должна попробовать еще раз.

– Что?

– Индиго, – хрипло пояснила миссис Пинкни. – Сделать индиго… еще раз…

– Тише, вам нельзя напрягаться.

Она закрыла глаза и нахмурилась, будто пыталась собраться с последними силами.

– Я вас оставлю, отдыхайте.

– Письма, – прошептала миссис Пинкни.

– Что, простите? – переспросила я, решив, что неверно расслышала.

– Можешь прочитать мне письма?

Я недоуменно нахмурилась:

– Какие письма?

– Твои. Те, что ты писала последние несколько лет. Я их сохранила.

– Письма к вам?

Она снова попыталась улыбнуться:

– К мисс Бартлетт.

У меня екнуло под ложечкой, и в горле встал ком. Миссис Пинкни хочет, чтобы я прочитала ей свои письма к мисс Бартлетт, на самом деле адресованные ее мужу?

– Зачем? – вымолвила я.

– Пожалуйста… – Она вздохнула и поморщилась, словно от боли. – Пожалуйста, прочти их.

Я огляделась. В углу комнаты, декорированной в бледно-зеленых тонах, стоял маленький письменный стол. Но на нем ничего не было. Чарльз пошевелился во сне. Мой взор прошелся по стенам, по каминной полке и вернулся к кровати.

Вот же они – стопка писем, перевязанная тонким кожаным шнурком, лежит на втором прикроватном столике с другой стороны. Я встала, одолеваемая странным чувством вины, обошла кровать и взяла письма. Разумеется, сразу узнала свой почерк. Вернувшись на прежнее место, я развязала шнурок.

Мне показалось, что миссис Пинкни заснула, и я молчала, не зная, что делать.

– Читай, – тихо проговорила вдруг она.

Я взяла первое письмо.

– «Дорогая мисс Бартлетт…»

Всякий раз, когда я дочитывала очередное послание до конца и мне снова казалось, что миссис Пинкни заснула, она просила меня продолжать.

Я читала вслух про комету, про свои повседневные хлопоты, про планы на будущее и новые проекты. Читала про то, как учу негритянских детишек грамоте, и про двух пересмешников, свивших гнездо над окном моей спальни. С замиранием сердца читала немыслимое – как однажды ночью, развязывая перед сном тесемки корсета, я заслушалась пересмешников и в порыве поэтического вдохновения набросала несколько строф. Неужто я могла написать мисс Бартлетт о том, как раздевалась в своей спальне, зная, что это прочтет мистер Пинкни?! Меня охватил стыд, щеки вспыхнули, сердце заколотилось. Я чувствовала себя так, будто меня на суше одолела морская болезнь.

Миссис Пинкни лежала неподвижно с безмятежным лицом. Она снова смежила веки.

Я замолчала, но взгляд мой скользил дальше по строчкам, я продолжала читать про себя, не веря своим глазам. Я видела собственную печаль от потери первого урожая индигоферы и неизбывную скорбь от потери Бена – эти чувства прорывались в каждом написанном слове. И еще мне было видно, что эти слова не случайны – я пыталась с их помощью обрести успокоение и вернуться к жизни. А дальше слова вырвались из-под контроля – я начала бессовестно флиртовать, интересничать, поддразнивать, вовлекая своего адресата в споры о философии, о людях, о книгах, о стихах…

И о законах.

Я начала изучать то, что Чарльз знал лучше всего, – юриспруденцию.

Затем я услышала собственный испуганный вздох и прижала руку ко рту.

– Все хорошо, – донесся до меня слабый голос миссис Пинкни, и я вздрогнула. Сейчас ее глаза были широко распахнуты, и она смотрела на меня.

Я тряхнула головой, избавляясь от оцепенения, открыла рот, но не нашла, что сказать.

– Все правильно, – кивнула миссис Пинкни. – Поэтому я и хотела, чтобы ты прочитала эти письма. Хотела, чтобы ты поняла. Раньше ты не понимала – я в этом не сомневалась. У тебя слишком чистое сердце.

– Я… я и сейчас не понимаю…

– Я умираю, Элиза.

Я затрясла головой с еще большим отчаянием. В горле защипало, слезы жгли глаза. Не в силах сдержать их, я крепко зажмурилась, и они скатились по щекам.

– Нет! Нет, не умираете!

– Умираю, – ласково возразила она. – Мне осталось несколько недель. Может быть, дней. Я знаю, что умру, хоть Чарльз и отказывается с этим мириться.

Мой взгляд невольно метнулся к спящему. Он так тихо лежал на канапе, что можно было подумать, уже проснулся и прислушивается к нам.

Миссис Пинкни испустила долгий вздох.

Я коснулась ее руки со всей осторожностью – рука была холодна – и низко склонила голову, молясь за спасение одной из моих лучших подруг. А еще это был знак извинения, сострадания и неспособности облегчить ее муки.

– Простите меня, – вымолвила я.

– Мне не за что тебя прощать. – Ее рука шевельнулась под моей ладонью, и я почувствовала легкое пожатие. – Он не признается тебе, – прошептала миссис Пинкни. – Не захочет предать память обо мне. Поэтому, когда придет время, ты сама должна сделать первый шаг.

Я вскинула голову в смятении и вытерла слезы на глазах свободной рукой:

– Не понимаю…

– Понимаешь. Да, ты понимаешь, – сказала она и улыбнулась. – Не заставляй его долго ждать возможности снова стать счастливым.

44