Время дракона - Лыжина Светлана

- Так... - проговорил Влад, подражая тому, как вёл себя Ласло. - Сейчас мы угадаем, кто это.

Княжич притянул добычу ближе, прихватил левой рукой, и вдруг его как будто молнией поразило! Он к такому не привык! Конечно, чего-то подобного следовало ожидать, и Эржебет предупреждала, но лишь теперь Влад понял, как наивен он был, считая себя грешником лишь потому, что заглядывался на жену брата и предавался неясным мечтам.

Да, при валашском дворе нравы царили строгие. И воспитание давалось строгое. До сего дня тринадцатилетний отрок не имел точного понятия о том, как выглядит женское тело без одежды, хоть и стремился выяснить. То, что когда-то мельком удалось увидеть, даже не шло в сравнение с тем знанием, что открылось сейчас. Да, открылось!

Пусть никто покровов не снимал, но Влад чувствовал это именно так - открылось. Пусть глаза у него оставались завязанными, но он как будто видел всё, ощупывая свою добычу под предлогом того, чтобы угадать, кто она. Бёдра, ноги, прикрытые несколькими юбками, живот, грудь. И никто не останавливал. Никто не кричал: "Прекрати! Что ты делаешь!?" Нет, тринадцатилетнему ловцу позволяли делать то же, что недавно делал десятилетний. И всё это считалось забавой... простой, непредосудительной забавой.

Теперь Владу сделалось понятно, чего опасалась Сёчке. Она-то знала - строго воспитанному гостю легко ошалеть от таких игр и начать делать то, что даже здесь, среди людей "изящных", посчитали бы недопустимым.

Княжич усилием воли заставил себя успокоиться. Он боялся, как бы сейчас в голосе не послышалась дрожь, и начал растягивать слова:

- Ага, - медленно произнёс ловец. - Платье зашнуровано не шнурком, а лентой. Я припоминаю, что Ануца любит так носить. Это Ануца?

- Да. Это я, - сказала пойманная. Она и впрямь любила украсить своё простое светло-коричневое платье яркой лентой.

Влад отпустил Ануцу, стащил с глаз повязку и теперь пожалел, что, испугавшись самого себя, расстался с добычей так рано. А ведь мог бы ощупать ей шею и губы перед тем, как угадать правильно.

Угадывание не составляло особого труда. Ласло напрасно жаловался, что девицы не носят ничего особенного. "Или он только притворялся недогадливым?" - подумал княжич, ведь на самом деле во внешности каждой из служанок было много особенностей. Влад ещё до начала игры успел запомнить, на ком надеты бусы, у кого выпуклая родинка на шее, у кого два колечка на одном пальце. Неужели, то же самое не мог запомнить маленький Гуньяди?

- Сыграем ещё? - спросил тринадцатилетний ловец. И вдруг на секунду им завладела тревога: "Что если девицы больше не согласятся играть с тобой в эту игру? Вдруг им не понравилось?"

Тревога оказалась напрасной. Это стало понятно, когда девицы лукаво переглянулись.

- Сыграем, - ответила за всех Ивола, взяла из рук Влада повязку, развязала узел и снова принялась деловито накладывать её на глаза ловцу.

...Как прошёл остаток дня, княжич толком не помнил. Помнил только, что игра длилась до обеда, а после обеда девицы засели за шитьё и потеряли интерес к шумным развлечениям.

Тогда Влад поднялся на крепостную стену и долго сидел там один. Его обуревали чувства, которых никому не покажешь. Он сидел, ошалело взирая на иссиня-серые весенние облака, бегущие по небу, а затем на розовеющее закатное небо, однако не облака и не вечернее зарево стали причиной ошалелости. Тринадцатилетний отрок смотрел так, потому что вспоминал игру, во время которой не мог позволить себе выглядеть странно. Теперь же он не сдерживался, и лицо его начало жить самостоятельной жизнью, то расплываясь в бессмысленной улыбке, то становясь задумчивым. Княжич даже пару раз хохотнул без всякой видимой причины.

На следующий день с утра девицы играли не в "Поймай-угадай", а в догонялки. Играли сами, не прося подмоги, однако ближе к полудню Ласло уговорил девиц снова сыграть в "Поймай-угадай". Маленький Гуньяди опять ходил по залу, растопырив руки, а Влад, оставшийся не у дел, завистливо наблюдал.

Княжич всё пытался встретиться глазами с Сёчке, которая вела себя так, будто его здесь нет. Остальные девицы иногда поглядывали в сторону невостребованного ловца и улыбались. И вдруг Влад понял, что в нём что-то переменилось. Он, встречаясь взглядом с девицами, больше не стремился отвернуться или скрыться куда-нибудь, как раньше в Тырговиште. Княжич начал им подмигивать, причём всем без исключения.

Эта новая смелость вдруг куда-то делась, когда наступила его очередь ловить. Он так и не решился спросить невестку, станет та играть сейчас или нет - лишь смотрел на неё. Сёчке уселась в кресло и сказала:

- Я устала, но вы продолжайте.

Ловец не сводил с неё глаз, пока не почувствовал на своём лице пальчики Иволы, одевавшей повязку. Затем сделалось темно, окружающее пространство завертелось, и вот он снова оказался в заколдованном лесу, вокруг начали звенеть голоса фей, а смелость появилась снова!

Теперь Влад без всякого смущения притягивал к себе добычу как можно ближе, хапал за разные места, а девицы вздрагивали от неожиданности и даже ойкали, но всё же не возражали. Невестка не сказала деверю, чтобы поменьше вольничал с ними, а ведь могла бы сказать с полным правом. Она промолчала, поэтому на следующий день деверь повёл себя ещё смелее - сам подошёл к Сёчке и её служанкам, не дожидаясь, пока это сделает Ласло.

Влад склонял девиц к игре неискусно, но настойчиво:

- Вы ещё успеете заняться шитьём. Давайте лучше сыграем в "Поймай-угадай". Ну, давайте, а?

Поддавшись-таки уговорам, невестка разрешила служанкам-феям снова отправить его в волшебный лес, но сама по-прежнему не участвовала - лишь смотрела, как играют другие. Она продолжала отказываться и на другой день, и на третий, и на четвёртый, однако охотно позволяла служанкам веселиться без неё.

"Как это понять?" - думал Влад, который вообще многого не понимал в поведении девиц. Например, не понимал, зачем они непрерывно менялись вещами.

Лишь сейчас, когда ловцу надо было заучивать, что надето на ту или иную фею, он вдруг обнаружил странные повторения. К примеру, княжич мог заметить в волосах у одной из них костяной гребешок, а на следующий день обнаруживал, что тот же гребешок взяла поносить другая. Бусы тоже кочевали с шеи на шею. Феи часто менялись поясами, а иногда даже платьями, так что каждый день выглядели по-разному.

Заметив странный обмен, Влад решил пошутить, и предметом для шуток выбрал золотую цепочку, которая меняла хозяек особенно часто:

- Я хорошо знаю эту цепочку. Сначала её носила Лия, затем Марика, затем Беке, сегодня очередь Чиллы. А завтра чья очередь? - спросил княжич. - И для чего вы меняетесь вещами? Хотите, чтобы мне стало труднее вас угадывать? Тогда вы придумали плохо, потому что я высчитал, что цепочку не носили только Ивола и Ануца. Завтра я буду точно знать, кто наденет цепочку послезавтра. Мне даже запоминать ничего не понадобится.

Шутник не удержался и пару раз хмыкнул, довольный собственной наблюдательностью, однако девицы не оценили такого внимания:

- Мы вовсе не собираемся тебя морочить, - с досадой ответила Чилла, на чьей шее сейчас красовалась цепочка. - Ничего такого, про что ты говоришь, мы не придумывали.

- А для чего меняться? - спросил Влад.

- Ни для чего, - ответила Ивола и посмотрела на него, как на дурака.

Княжич всё силился понять, зачем меняться вещами, и думал об этом даже ночью. Влада по-прежнему одолевала бессонница, но если в первые дни пребывания в гостях она была тревожная, то теперь сделалась сладкой. Застряв где-то между явью и лёгкой дрёмой, между мыслями и мечтами, тринадцатилетний отрок пытался уяснить себе значение девичьих поступков.

И вот однажды, когда он, лёжа без сна, раздумывал о странностях поведения служанок, то услышал шипение:

- Несмышлёныш.

Возле дверей послышался странный шорох.

- Несмышлёныш, - опять прошипел кто-то.