Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 131
— Ах, боже мой! Бедные деточки, бедные волшебницы! У всех нас есть свои права. Об этом я и не подумал. Прости меня, господи, согрешил я, несчастный!
Услыхав это, я еще раз убедился в правильности своей прежней догадки: он действительно сам попался в расставленную им ловушку. Да, именно так, вы видите это. Лично мне это придало столько смелости, что я даже возмечтал уличить его в чем-нибудь. Но, поразмыслив, я решил лучше не пробовать — не моего ума это дело.
Говоря обо всем этом, я вспоминаю множество случаев и происшествий, о которых тоже мог бы рассказать, но сейчас лучше умолчу. Мне гораздо приятнее рассказать нам о нашей мирной жизни в родном селе в то доброе старое время, особенно зимой. Летом мы, дети, с утра до вечера пасли стада на холмах, и нам мало оставалось времени для игр и проказ. Зато зимой наступало самое веселое, самое шумное время. Мы часто собирались в старом просторном доме Жака д'Арк, с земляным полом, перед пылающим очагом, и тут мы играли в разные игры, пели песни, загадывали о будущем и до полуночи слушали сказки, случаи из жизни и незатейливые выдумки стариков.
Однажды, зимним вечером — это было как раз в ту зиму, которую потом долго называли лютой, — мы собрались как обычно. В тот вечер погода была особенно ненастной: на дворе бушевала вьюга и уныло завывал ветер. Но мне было приятно слушать завывание ветра, сидя в уютной, теплой горнице. Нам всем было приятно. Перед нами пылал огонь, и в него с веселым шипеньем падали через трубу комочки снега и капли воды. В горнице царило радостное возбуждение; мы пели, болтали и смеялись до десяти часов, потом нам подали ужин: горячую овсяную кашу, бобы и лепешки с маслом. Мы набросились на еду с волчьим аппетитом.
Маленькая Жанна сидела на ящике в сторонке, перед нею миска и хлеб на другом ящике, а вокруг нее в ожидании пищи вертелись ее любимцы. У нее было их много: сюда приходили бродячие кошки; разные бездомные и никому не нужные животные, будто прослышав о ее доброте, спешили к ней; ее не боялись птицы и всякие пугливые лесные жильцы — они чувствовали в ней своего друга и шли к ней. Ее удивительные знакомства заканчивались приглашением в дом, напоминавший собой зверинец. Жанна относилась к ним с большой нежностью, у нее всякое животное заслуживало любви и было дорого ей независимо от породы и внешности. Она не признавала ни клеток, ни ошейников, ни привязей, и звери могли свободно приходить и уходить, когда им вздумается. Это им очень нравилось, и они приходили. Но они не хотели уходить и своим присутствием нарушали спокойствие в доме, и Жак д'Арк часто проклинал их. Зато жена его говорила, что сострадание дано ребенку от бога, а бог знает, что делает, и поэтому не следует чинить препятствий, так как неблагоразумно вмешиваться в дела господни, не имея соизволения всевышнего. Животных не трогали. И теперь они окружили Жанну. Тут были и кролики, и птицы, и белки, и кошки, и разная мелкая тварь; они с интересом следили, как ужинала Жанна, и с усердием подбирали то, что им перепадало. На плече у Жанны на задних лапках сидела маленькая белочка, вертела в передних лапках кусочек черствой каштановой лепешки, нащупывая в нем зубами менее твердые места, и от удовольствия, в знак благодарности, кокетливо играла пушистым хвостом; она вгрызалась в корку двумя рядами белых резцов, которые и даны ей для этого, а совсем не для украшения, ибо красоты в них мало, в чем каждый, кто видел белку, может легко убедиться.
Все шло отлично, дружно и весело, как вдруг чей-то неожиданный стук в дверь привел всех в замешательство. Это был один из тех странников и нищих, которых постоянные войны лишили крова, заставив блуждать во большим дорогам страны. Он вошел, запорошенный снегом, потоптался у порога, отряхнулся, закрыл дверь, снял с головы свою изодранную шапку, раза два хлоп-пул ею по колену, смахивая снег, и обвел глазами всех присутствовавших с довольным выражением на исхудалом лице. Он бросил голодный взгляд на нашу снедь, затем смиренно и заискивающе поздоровался с нами и сказал, что не знает большего счастья, как сидеть у очага в такую ненастную погоду, иметь над головой кров, наслаждаться вкусной пищей и беседовать с хорошими друзьями, — да, это истинная благодать! И да поможет бог бездомным бродягам, вынужденным скитаться по дорогам в такое ненастье!
Никто не сказал ни слова. Несчастный нищий смущенно стоял, присматриваясь к собравшимся и не находя ни в ком привета; выражение его лица мало-помалу менялось, улыбка исчезла. Наконец, он опустил глаза, щеки его стали вздрагивать, и он поднес руку к лицу, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.
— Садись, дочь! — сказал громовым голосом старик Жак д'Арк, обращаясь к Жанне. Незнакомец вздрогнул и отнял руку от глаз. Перед ним стояла Жанна с протянутой миской каши. Человек сказал:
— Будь ты благословенна вовеки, милая крошка! — Слезы хлынули у него из глаз и потекли по щекам, но он не решался взять миску.
— Ты слышишь? Сядь на свое место, говорят тебе!
Не было, кажется, на свете ребенка, которого так легко можно было бы убедить, как Жанну, но не таким способом. Отец никогда не умел с ней ладить. Жанна сказала:
— Отец, я же вижу, он голоден.
— Пусть работает, чтобы прокормить себя! Такие, как он, могут разорить нас и выгнать из нашего собственного дома. Я говорю, что не потерплю этого, и сдержу свое слово! У него даже на лице написано, что он — негодяй и плут. Садись, тебе говорят!
— Я не знаю, негодяй он или нет, но он голоден и пусть возьмет мою кашу — мне есть не хочется.
— Ты что, не слушаешься? Вот я тебе… Негодяи не имеют право объедать честных людей, и ничего они не получат в этом доме… Жанна!
Она поставила свою миску обратно на ящик, подошла к разгневанному отцу и сказала:
— Отец, если ты не позволишь мне, то, конечно, будет по-твоему. Но мне хотелось бы, чтобы ты хорошенько подумал. Тогда ты увидел бы сам, что несправедливо наказывать одну часть этого человека за то, в чем виновата другая часть его. Ведь у этого несчастного согрешила голова, а не желудок, но голод чувствует не голова, а желудок, никому не делающий вреда, ни в чем неповинный и неспособный совершить даже малейшее зло. Так позволь же…
