В сумерках к «Диане» подошла лодка с двумя бородатыми курильцами, женщиной и девочкой. Они привезли письмо японского начальника в Урбитч.
— Не верят вам япони, — сказал старшина курильцев, — мыслят, что вы грабить их пришли. Отправили нынче лодку к своему начальнику на Кунашир.
Головнин, глядя на Рикорда, задумчиво повернул голову, а курилец успокоил его:
— Не все япони так рассуждают, а больше по трусости. После угощения курильцы разговорились, просили порох для промышления зверя.
— Нас-то япони захватили, мы торговать с ними приехали, а они нас пленными считают, за русских принимают.
Головнин дал им немного пороху, табаку, бисер, сережки.
— Постарайтесь японцев уверить, что мы с миром пришли.
Рано утром, едва рассвело, вахтенный мичман Якушкин разбудил командира:
— Байдарка с белым флагом подходит.
На лодке приветливо махали вчерашние курильцы. Первым на палубу ступил босиком старший, проворно надел торбаса [58], кланяясь, присел на корточки. Следом за ним показался незнакомый молодой курилец и, кланяясь, отчетливо проговорил по-русски:
— Алексей Максимыч мы.
Курильцы привезли много рыбы, дикий лук, зелень.
— Вы которую бутылку водки оставили, ихов начальник высосал до донышка и почивал до утра, — пояснил старшина, но Головнин перебил его:
— Что о нас японцы думают? Вперед выступил Алексей.
— Грозятся, ежели вы нападете, отрубить всем нам головы как русским подданным. Караулят всех нас, а к вам послали проведать, зачем пришли вы.
— Вы-то сами как здесь очутились?
Прерывая друг друга, курильцы залопотали. Приехали они, как раньше торговать, а японцы их арестовали и посадили в тюрьму. Половина их умерла от болезней. Собрались их отпустить домой, но появилась «Диана».
— Просим мы вас, начальник, — чуть не со слезами просили курильцы, — вызвольте нас отсюда, мы на вашем судне полезны будем, отвезите нас домой, вам все с руки, по пути.
Головнин задумчиво посмотрел на стоявшего рядом Рикорда.
— А как же ваши товарищи? Их-то казнят. Там и младенец есть. Нет, братцы, так не пойдет.
Рикорд отозвал командира в сторону.
— Быть может, нам молодого оставить? Он по-русски и японски разумеет. В Урбитче сгодится.
Командир подозвал Алексея.
— Гавань на Урбитче ведаешь?
— Бывал там на байдаре.
— Пойдешь с нами.
Алексей улыбнулся. Оглянулся на своих, согласно кивнул головой. Гостей хорошо накормили, сделали подарки. Старшине Головнин передал четыре бутылки французской водки для японского офицера.
— Передай ему сей напиток, раз он ему полюбился. Скажи, что мы с миром пришли, а это знак нашего расположения.
Покидая гавань, Головнин признался Рикорду:
— Ты знаешь, Петр Иваныч, кроме Урбитча мое непременное желание описать пролив, отделяющий Кунашир от Мацмая. Там еще никто из европейцев не бывал.
— Для какого мореходца такое право не лестно. Мы будем первыми.
Две с лишним недели туманы и морось напрочь скрыли берег Итурупа. В конце первой недели квартирмейстер Данило Лабутин встревожился, докладывая Головнину.
— Содержатель мой, ваше благородие, Елизарка, лазил давече по трюмам по моей указке. Пудов пять сухарей крысы напрочь изгрызли.
Головнин подозвал Алексея.
— На Кунашире есть ли добрая гавань?
— К югу от Кунашира, ваше благородие, расположено селение, на берегу доброй гавани. Лес там растет и вода добрая. Пшеном сарацинским мы там запасались впрок.
Пока «Диана» блуждала в мареве, приближаясь к южной оконечности Кунашира, в главном городе соседнего Хоккайдо, Мацмае, царило непривычное оживление. Губернатор Тодзимано-Ками с утра до вечера встревоженно семенил по просторным комнатам своего дворца, помахивая веером. Частенько выходил на террасу, прикрывшись веером, смотрел на юг в сторону дороги к проливу и на Хондо, где за горными перевалами расположилась Эдо, имперская столица сёгунов [59]. Он ждал гонца от императора. Неделю с лишним с северных островов поступило тревожное сообщение. Близ Итурупа появилось военное судно русских. Всколыхнулась резиденция губернатора. Четыре года тому назад русские суда причинили много бед императорским подданным на северных островах и Сахалине. Теперь японцы не дадут себя провести. Но первое же донесение с Итурупа привело губернатора в гнев.
«Неслыханно! Воинский начальник позволил русским высадиться на берег!»
Тодзимано-Ками захлопал веером и перешел на северную сторону террасы. Вдали, под горой, в долине змейкой извивалась, пропадая в лесной чаще, дорога к проливу и Кунаширу. Пять дней назад отправил он строгий наказ начальнику крепости на Кунашир. Отогнать пушками русский корабль и в крайнем случае выведать у русских их намерения, выпытать, не придут ли еще корабли из Охотска. Курильцы еще в прошлом году проговаривались, что русские опять задумывают совершить набег на северные острова…
Вечером 4 июля в сумеречной мгле из тумана показалась длинная коса. Алексей обрадовался:
— Это и есть около входа в гавань, — курилец повел рукой влево, всматриваясь в темноту, — там есть проход.
— Отстоимся ночью на якоре, — распорядился командир, — дабы не пугать ночью японцев.
Спустя полчаса туман разошелся, обнажились два входных мыса, на которых почти одновременно вспыхнули огоньки.
— Вишь, японцы нас приглашают, — обрадовался Головнин.
— Утро вечера мудренее, — проговорил Хлебников, пеленгуя огоньки на мысах…
Но утро обернулось недружелюбием к пришельцам. Едва «Диана» миновала створ входных мысов, из крепости сверкнули один за другим два выстрела. Где-то далеко впереди в воду шлепнулись два ядра.
— Эк они нас отваживают, — с досадой проговорил Головнин, — видимо, с Итурупа им не донесли о нашем миролюбии. Спустить шлюпку, промеривай глубину.
Медленно продвигаясь в глубь бухты, шлюп бросил якорь в двух верстах от берега. Первым на берег отправился сам командир. Когда до него оставалось саженей пятьдесят, крепость вдруг опоясалась огнем выстрелов, рядом со шлюпкой засвистели ядра, но никого не задело.
— Что они взбеленились, — возмутился командир, возвратившись на шлюп, — словно дикие, одного ядра хватило бы, чтобы нас семерых порешить. Прикажу сей же час их проучить своими пушками.
Прохаживаясь по шканцам, командир смотрел, как канониры снаряжают пушку и постепенно остывал. «Выпалить ума много не надобно, но первый мой выстрел — начало войны. А сие право правительства». За ужином командир держал совет.
— Завтра поутру надобно с японцами по-мирному сноситься, для того знак сделать.
Первым высказался Хлебников.
— Полагаю, нет нужды на берег выходить. Предлагаю взять кадку пустую и поставить на воду. В одну половину покласть, что нам надобно, — полено, стакан с водой, пшено, в другую — пиастры, сукна положить, чем платить станем.
— Верно, — сразу согласился Головнин и взглянул на Мура, — а вы, Федор Федорович, разрисуйте картинку живописную. Крепость изобразите с огнем из пушек и нашу «Диану» с другой стороны, а пушки наши вниз опустите.
Не успели на другой день выставить на воде кадку, как японцы подхватили ее и увезли в крепость.
День прошел в ожидании, со шлюпа во все глаза смотрели на крепость, но оттуда не было ни ответа ни привета. В отдалении от крепости, на берегу, обнаружили небольшое рыбацкое селение.
— Бери-ка, Петр Иваныч, матросов, — распорядился Головнин, — грузи кадки и айда в это поселение за водой. Найдешь провизию, прихвати с собой, а взамен оставишь пиастры и какие вещи.
На берегу в сараях нашли немного пшена, набрали дров, но стоячая вода пахла гнилью. За дрова и пшено оставили деньги и вещи…
Утром у берега покачивалась бочка, выставленная японцами. В ней оказалось письмо на японском языке и две картинки. На первой крепость стреляла, на другой пушки молча смотрели вниз.
