Кола - Поляков Борис

...После завтрака вышли побросать снег. За ночь много его навалило. На воротах, столбах, заборах, на крышах домов подросли шапки. Потеплело после вьюги и стихло, будто ветер под снег улегся.

Никита в ограде остался чистить, Афанасий с Андреем пошли на улицу. Лопата широкая, деревянная. Снег не лип, приятно было кидать. Андрей все про Нюшку думал.

В доме поутру нынче долго спали. Потом Нюшка пришла, затопила печь. Андрей высунулся из-за занавески, смотрел. Она по хозяйству весело хлопотала. Смольков спал у стенки.

– Что не спишь? – Нюшка спросила скучным голосом, деловито, а глаза смеялись ему. – Спи давай.

Она помнила вчерашнее. Она не сердилась. Вечор еще в сенцах прижалась на миг, взлохматила ему волосы и выскользнула из рук. Все хорошо, встреча будет еще. И засмеялся в ответ ей:

– Жареным, думаю, не проснуться бы. Как у бабы-яги.

...Они с Афанасием разгребли перед домом и у ворот. Вдоль забора расчистили до соседей.

– Вишь, – сказал Афанасий, – хоть на тройке езжай. Никите поможем?

– Пойдем.

Втроем и в ограде прибрались скоро. Просторно и чисто сделалось. Андрей о лопату оперся, снял рукавицы.

Работа вся на сегодня. В старой фуфайке Никиты жарко. Повел плечами. Тело, чувствовал, налилось силой. Казалось, дом отодвинуть может. От рукавиц и рук шел пар. На дворе бело кругом, тихо. Постояли с лопатами, помолчали.

Андрей вдруг заметил, что развиднелось. Темнота поредела, и в сумрачном свете стало видно Соловараку. И себя Андрей будто со стороны увидел. Спокойно стоит с братьями-кузнецами и отдыхает. Скоро он с ними пойдет к обедне. А завтра поутру в кузню. Все ясно и хорошо. И никаких страхов. И еще почувствовал: на душе его тоже, как после темной и долгой ночи, темнота редеть стала.

– А Смольков куда подевался? – спросил Никита.

Афанасий смотрел в небо. Отозвался, посмеиваясь:

– Продаваться пошел.

– К Парамонычу?

– К Маркелу-жемчужнику. Вчерась тот позвал его.

– Где вы его видели?

– Заходили к нему. Позвал нас по рюмке выпить.

– Как живется ему?

– Хлеб свежий, настоечка, – Афанасий отвечал медленно, не отрывая взгляда от неба. – Дом ухожен и прибран. Значит, жить собирается.

– Смольков за ним при деле будет.

– Знамо.

– Что ты выглядываешь? – спросил Андрей.

– Весной пахнет.

– Весной? Больно скоро ты захотел, – откликнулся Никита.

– А звезда вишь какая. Смотри, во-он та. Она уже солнце видит. И верхушки у облаков светлые. Им тоже до солнца недалеко.

Кучевые, высокие облака плыли к югу. В разрывах кое-где виднелось небо. Оно тоже там, высоко, посветлело.

– Облакам-то, может, недалеко, – засмеялся Никита.

– И нам. Еще неделя, и покажется солнце. Времечко сразу к весне покатится, к лету. – Афанасий мечтательно, с хрустом потянулся, бросил лопату и неожиданно сильно толкнул в снег Андрея. – К лету-у!

– Валяйте, детушки, порезвитесь, – сказал с усмешкой Никита.

Но Андрей не успел встать из снега. Послышался стук в ворота, голоса за оградой. Залаял, вскочил на цепи Дружок. Никита кинул взгляд на Андрея, на Афанасия.

– Никак, гости к нам, – сказал удивленно и радостно. – Дружок! Подь на место! Афанасий, возьми его, я открою.

Пока Андрей вставал из сугроба, отряхивал снег, а Афанасий привязывал на цепи Дружка, Никита открыл калитку.

Вошел исправник. С ним три помора. Сразу видно – не гости. А дальнейшее все быстро произошло. Они еле с Никитой поздоровались и сразу пошли к Андрею. Даже на собаку не поглядели. И оттого, что шли они прямо к нему, у Андрея тревожно на душе стало. Однако успел поклониться им.

– Этот, – сказал исправник. – Вяжите его.

Один помор был с веревкой. Андрей оглянулся на Афанасия, на Никиту. Только что вместе стояли. Захотелось дать стрекача. Почувствовал – руки ему завертывают за спину. Воспротивился было, но строго прикрикнул исправник: «Вяжите же!» И двое крепче взялись. Третий, высокий и молодой, клонил за шею. Андрей запрокидывал голову. Молодой схватил на затылке волосы, потянул. Андрей дернулся, освободил руки, с силой прижал рывком к себе молодого и, обмякшего, оттолкнул его в снег. Готовый еще отразить двоих, отпрянул.

– Андрей! Ты с ума сошел?

Молодому Никита помог подняться. Тот ловил ртом воздух. Двое заходили с боков. Исправник наступал, намереваясь, похоже, ударить под дых. «Пусть только, пусть, – думал, пятясь, Андрей. – Руку сломаю».

– Не смей! – Афанасий орал на бегу. Он встал прошв исправника и поморов. – Да чего случилось?! Бешеный он или пьяный, что надо вязать?! Вы скажите!

– Еще с тобой не говорили! Сказано: пусть повяжут.

Никита встал впереди исправника.

– Вы все же скажите. Это мой дом.

– Скажу, – помягчел исправник. – Пусть сначала повяжут.

– Андрей, – обернулся Никита, – подай руки. Пусть вяжут, коли охота есть. – И добавил исправнику: – Но отсюда он не уйдет, пока не скажете.

Андрей заложил руки за спину, почувствовал, как стягивает веревка локти. Тоской защемило сердце. Облака еще прежними были. И небо виднелось там же, но что-то в груди оборвалось. Сто раз прав Смольков: уходить, уходить надо.

– У Маркела были вчера? – исправник, наверное, Афанасия спрашивал.

– Знамо дело, – сказал Афанасий, – были.

– А потом куда делись?

– На вечерку пошли.

– А он?

– Он гулял. Ну и что?

– То! Пока ты был на вечёрке, он у Маркела жемчуг украл.

Андрей повернулся со связанными локтями. Никита и Афанасий ошарашенно на него глядели.

– Это правда, Андрей? – строго спросил Никита.

– У Маркела? Жемчуг? Как бы я смел, Никита?!

– А куда ты ушел с вечёрки? – спросил исправник.

Афанасий почти вплотную подошел:

– Ты не брал, Андрей? – Он близко смотрел Нюшкиными глазами. Даже сердце заныло болью.

– Вот те Христос, Афанасий!

– Пусть скажет, где был. Может, видел кто-нибудь, что гулял? Где гулял? – не унимался исправник.

И сразу подумалось: «Если кто-нибудь видел, еще хуже будет». Андрей не мог смотреть больше на Афанасия, опустил глаза, выдавил из себя:

– Никто не видел меня.

– Ну вот, так-то лучше, – сказал исправник. – Это уже полдела. Шапку наденьте ему и ведите.

– Да скажи ты, где был? – заорал Афанасий.

– А теперь хоть где, – засмеялся исправник. – Он знал ведь про жемчуг.

– И я знал!

– Кого надо, опросили уже, – перебил исправник. – Маркел в дом вернулся, когда вечёрка еще не кончилась. А ты и тот на вечёрке допоздна были.

Андрей беспомощным себя чувствовал со связанными руками. Господи! Стоять так перед всеми! Стыд-то какой! Вчера еще думал: по ошибке столько хорошего ему привалило сразу... Слава богу, Нюшки нет дома. Как бы она не обмолвилась сгоряча. И страшно стало перед Никитой и Афанасием. Не дай бог, узнают.

Помор нахлобучил на него шапку.

– Пойдем, сердешный.

Андрей опустил голову. А ведь могут подумать, что он про Маркела от них таится.

– Никита! Афанасий! Не я это. Никогда я чужого... — и отвернулся, чувствуя: не может сдержать слез обиды.

– Не брал он, – сказал Афанасий.

– Некому больше, – возразил исправник. – Пошли.

– Ты, Никита, прости нас, – сказал помор. – И ты, Афанасий.

— Ступайте, чего там, – угрюмо сказал Никита.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

От Колы залив возле правого берега на целые версты мелкий. Аршин пять при полной воде, не более. А в отлив песчаное ровное дно и разбросанные по нему валуны-окатыши совсем сухие. Вода не речная, не морская тут, Колой да Туломой разбавленная, и в строгие зимы ее лед берет. Лед уступчивый, зыбкий, а лежит покрывалом до поздних весенних дней. При полной воде поднимается – поле чистое, белое. А в отлив донные камни в нем проломают себе продушины, и тогда оно в крапинах кажется.