Берлин, май 1945 - Ржевская Елена Моисеевна

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82

Часовой задерет голову и ждет, вернется ли. Вынырнет вдруг над головой звук, живой и резкий, — легче прежнего идти разгрузившейся машине. Часовой поправит ремень автомата, опять зашагает вдоль дома. От завешенных окон чуть брезжит свет, тихо на хуторе.

В школе во «втором классе» крепко спят на топчанах бойцы разведвзвода. Я засыпаю на своем столе, слушаю, тихо ли: вчера на левом фланге на участке Ножкино-Кокошкино немцы атаковали нас танками и потеснили на полтора километра.

За переборкой проснулась Таська — дочь Маньки-»молодухи», хнычет, зовет мать. Старуха свекровь громко шепчет:

— Уймись, моя птушечка, молчи, желанная. Матка твоя нейдет, — знать, кобель где-то притиснул.

Стась, пообщавшись с Сашкой, строчит прошение майору Гребенюку принять его в разведчики. О себе он сообщает:

Стась сидел на своей старой кровати, которая с ним вместе переехала с Кубани к бабушке, а потом сюда, к брату. Он не помещался на ней, и, когда укладывался спать, просовывал ноги между прутьями на подставленный табурет. У окна учительница выправляла ошибки в автобиографии Стася. Вдруг, отложив листок, она ткнулась лбом о подоконник, вздрагивая от беззвучного плача.

— Что вы, Нина Сергеевна, ну что вы? — беспомощно забормотала я.

Стась дернул меня за подол гимнастерки и поманил из комнаты.

— Это она о брате, — хмуро сказал он и замолчал. — Они целовались, — снисходительно, точно прощая им, добавил он немного спустя. — Надо идти. Филькин звал, чтоб я учил его на мандолине.

Он пошел, маленький, утонувший в братнином пиджаке, опоясанный красноармейским ремнем.

Ночь выдалась на редкость холодная, темная, ветреная; ветер теребит ветки деревьев. Стихнет на минуту, и в палатку доносит топот шагов.

«Стой! Кто идет?» — кричит часовой. И в ответ: «Разводящий», — смена часовых. Медленно, назойливо гудит далеко в небе немецкий самолет.

— Палатка Белоухова! Окошко неплотно прикрыто! — И раздраженно: — Эй, кто там, оглохли, что ли? Демаскируете!

Я вскакиваю, закутываю плотнее окошко. Сегодня я дежурю у радиоприемника. Белоухов спит тут же на топчане. На земле, подоткнув под себя полы солдатской шинели, скрестив ноги, сидит разведчик Хасымкули. Подбрасывает дрова в железную печку, открыв дверку, смотрит на огонь. У него тяжелый взгляд темных узких глаз, четкий, яркий рот и нежная краска на скуластых щеках; молчалив и медлителен; не замечает, как ветер задувает в трубу и дым ест глаза.

Сейчас Хасымкули подымется и уйдет на передовую.

Ветер треплет палатку, Хасымкули покачивается, огонь ходит по его лицу.

Печь давно заглохла. День пробился в плохо прилаженные трубы. Хасымкули уже нет в палатке.

Сквозь треск в эфире вдруг ворвалось истошно; «Achtung! Achtung! Немецкие солдаты под Ржевом. Солдаты под Ржевом! Наши войска прорвали оборону врага на юге России… Слушайте утреннее сообщение вермахта…»

А на втором плане тупо звучал фашистский марш.

Явился наш письмоносец, доставил почту. Письма обычно читают вслух. Сегодня получил открытку капитан Петров:

Льет дождь. Он льет с неделю, затяжной, монотонный; весны, тепла как не бывало. Опять стонут машины на фронтовом бездорожье. «Бог создал небо и землю, а черт калининские дороги», — ругаются водители. В частях расходуется неприкосновенный запас продовольствия. Еще совсем недавно надоевшую пшенную кашу называли насмешливо «Витамин Пе», «Блондинка», а овсяную «И-го-го!», подражая лошадиному ржанию. Теперь они в великом почете, если достаются.

Мешки с сухарями в лодочках тянут по раскисшей дороге на передовую собачьи упряжки. Выбившиеся из сил собаки валятся на землю и воют. Шагающий рядом с упряжкой боец в накинутой плащ-палатке, с шестом в руках командует сорванным голосом: «Вперед! Вперед!» — это единственный вид транспорта, не поддающийся мату. «Вперед!» Вожак подымается, тащит за собой упирающихся собак, они тянут груз, захлебываясь жалобным, истошным лаем.

Над дорогой, ожесточенной, матерящейся, буксующей и ревущей моторами машин, висит сиплый призывный возглас: «Вперед! Вперед!» Невдалеке бомбят, несмотря на дождь. Это на участке Ножкино-Кокошкино. Дрожит земля, точно ее взяли за край и встряхивают, как одеяло.

На болоте устроен бревенчатый настил, лошади с трудом идут по нему, соскальзывают в щели между бревнами.

За поворотом дороги старый шлагбаум вздернут кверху, застыл нелепым журавлем. Сожженная деревня: голые трубы, вздыбленные от пламени железные кровати, искалеченная домашняя утварь. Одичавшая кошка с голодным блеском в глазах бесстрастно прошла мимо. В темном проеме уцелевшей части дома трепетали от ветра клочья занавесок, они казались одушевленными на этом пустыре.

Здесь была деревня Леонове. В феврале немцы расстреляли все население за связь с партизанами и сожгли деревню. Жителей загнали в землянки, где от тесноты бились, кричали и гибли дети. Потом потащили всех, кидали на снег и строчили из автоматов.

Это был небольшого роста круглоголовый солдат в истерзанном кителе. Он говорил быстро, и, чтобы понять, мне приходилось его переспрашивать. С печи на нас смотрела бритая наголо после тифа женщина. Она сказала сидевшему в избе старику погорельцу, указав на меня:

— Как-никак человек на двух языках разговаривать может, а мы и плакать-то по-русски не умеем.

Пленный рассказал о себе: он не был ни коммунистом, ни наци, ни даже социал-демократом. Ему не удалось окончить художественное училище из-за плохого материального положения семьи, но все ж у него, как и у всех мужчин старших поколений, есть профессия. Он — маляр. Он расписывал стены в кафе, выезжал на заработки в Данию, Норвегию. «Работать и путешествовать — в этом я видел свое призвание». Но когда началась война и нельзя было больше переезжать с места на место, он осел и женился.

— И теперь моя жена ждет первого ребенка. Наш ребенок «в пути», как говорят у нас. Вы представляете себе, что значит для нее не получать никаких вестей от мужа. Я умоляю вас, гнедигес фрейлейн, мой адрес записан в моей солдатской книжке, сообщите моей жене, что я жив. Ведь вы сможете это сделать через швейцарский Красный Крест, не правда ли, гнедигес фрейлейн?

О чем он? Господи, какой Красный Крест? Мы о нем понятия не имеем.

Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82