Дочь фараона - Эберс Георг Мориц

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117

– Необходимо? Хорошо, иди – и дай умереть старому Гибу! Да, я пропал, если останусь еще хоть один час с этими людьми!

– Но чего же ты, собственно, хочешь?

– Жить в твоих комнатах, пока мы не уедем отсюда.

– Неужели с тобой обошлись так грубо?

– Да еще как! Что за мерзость! Они принудили меня есть из одного с ними горшка и резать мой хлеб их ножом. Один безбожный перс, долго живший в Египте и ехавший вместе со мною, рассказал им все, что оскверняет нас. Когда я хотел бриться, он отнял у меня бритву. Какая-то негодная девка поцеловала меня в лоб, прежде чем я заметил это. Мне потребовался целый месяц на то, чтобы очистить себя от всей этой скверны. Когда, наконец, рвотное, которое я принял, возымело свое действие, то они осмеяли меня. Но это еще не все. Один проклятый поваренок заколотил до полусмерти священного котенка в моем присутствии. Один втиратель мазей, узнав, что я твой слуга, велел через того же проклятого Бубариса, с которым я прибыл сюда, спросить меня – не смыслю ли я кое-чего в искусстве лечить глаза. На этот вопрос я, может быть, отвечал утвердительно, так как в шестьдесят лет можно перенять что-нибудь у своего господина. Тогда этот презренный человек, слова которого переводил мне Бубарис, начал жаловаться, что его сильно беспокоит страшное повреждение в глазах. На вопрос мой, в чем оно состоит, он отвечал, что ничего не видит в темноте!

– Ты бы должен был ответить ему, что единственное средство против этой болезни – зажечь свечу.

– О, как я ненавижу этих бездельников! Если я пробуду с ними еще хоть один час – я погибну!

Небенхари улыбнулся и возразил своему слуге:

– Ты, должно быть, удивительно вел себя с иностранцами и раздражал их гордость. Персы вообще очень вежливые люди. Еще раз попробуй поладить с ними. Сегодня вечером я охотно приму тебя у себя, но ранее вечера – не могу.

– Я так и думал! И он переменился! Осирис умер, и Сет снова царствует на земле!

– Прощай! Когда взойдет семизвездие, тебя будет ждать на этом самом месте раб Пьянхи, наш старый эфиоп.

– Пьянхи, старый мошенник, которого я видеть не мог?

– Он самый!

– Гм… все-таки есть нечто хорошее в том, когда что-нибудь остается таким, как было. Конечно, я знаю людей, которые не могут сказать этого о себе; которые, вместо того чтобы ограничиваться своим искусством, берутся лечить внутренние болезни; которые старого слугу…

– Попридержи свой язык и жди терпеливо вечера.

Эти последние слова, произнесенные серьезным тоном, подействовали на старика. Он поклонился и сказал, прежде чем господин оставил его:

– Я прибыл сюда под покровительством бывшего начальника наемных воинов, Фанеса. Он имеет настоятельную надобность поговорить с тобой.

– Это его дело; пусть он ищет свидания со мною.

– Но ведь ты целый день торчишь у этой больной, глаза которой здоровы…

– Гиб!

– Пусть у нее появятся бельма на обоих за меня! Может ли Фанес прийти вместе со мной сегодня вечером?

– Я желал бы говорить с тобой наедине.

– А я – с тобой; но эллин, по-видимому, очень спешит и знает почти все, что я хочу сказать тебе.

– Ты разболтал?

– Не совсем, но…

– Мой отец хвалил мне твою верность, и я считал тебя надежным и скромным.

– Я таким и был всегда. Но этот эллин знал уже многое из того, что я знаю, а остальное…

– Ну?

– А остальное он выведал от меня – я и сам не знаю как. Если бы я не носил этого амулета против дурного глаза, то мне пришлось бы…

– Я знаю афинянина и извиняю тебя; мне будет приятно, если он придет с тобой сегодня вечером. Как уже высоко стоит солнце! Время не терпит. Расскажи мне в коротких словах, что случилось.

– Я думаю, сегодня вечером…

– Нет, я должен иметь по крайней мере общее понятие о случившемся, прежде чем буду говорить с афинянином. Говори короче.

– Ты обокраден.

– Больше ничего?

– Если ты называешь это ничем…

– Отвечай! Больше ничего?

– Ничего.

– Так прощай.

– Но, Небенхари!…

Глазной врач уже не слышал этого призыва, так как дверь, которая вела к гарему царя, уже затворилась за ним.

Когда взошло семизвездие, Небенхари сидел в великолепной комнате, которую он занимал в восточной стороне дворца, недалеко от жилища Кассанданы. Радушие, с которым он встретил своего слугу, снова уступило место той серьезности, которая у легкомысленных персов доставила ему прозвище ворчуна.

Он был настоящий египтянин, истый сын той касты жрецов, члены которой даже в своем отечестве, как только они являлись публично, выступали торжественно и с достоинством, не позволяя себе ни малейшей шутки, между тем как в кругу своего семейства и своих товарищей отлагали в сторону наложенное на себя ограничение и доходили иногда до необузданной веселости.

Небенхари принял Фанеса с холодной вежливостью, хотя был знаком с ним еще в Саисе, и после короткого приветствия приказал старому Гибу оставить его наедине с бывшим начальником телохранителей.

– Я хотел видеться с тобою, – начал афинянин на египетском языке, которым он владел в совершенстве, – так как обязан поговорить с тобой о важных вещах…

– О которых я имею сведения, – прервал врач.

– В этом я сомневаюсь, – возразил Фанес с недоверчивой улыбкой.

– Ты изгнан из Египта; тебя жестоко преследовал и обижал Псаметих, наследник престола, и ты теперь прибыл в Персию, чтобы сделать Камбиса орудием твоей мести против моего отечества.

– Ты ошибаешься. Я ничего не должен твоему отечеству; но тем более долгов я имею относительно дома Амазиса.

– Тебе известно, что в Египте государство и царь – суть одно и то же.

– Я скорее думаю, что жрецы твоего отечества любят отождествлять себя с государством.

– В таком случае, ты больше знаешь, чем я. До сих пор я считал египетских царей неограниченными властителями.

– Они действительно таковы, насколько они умеют освободиться от влияния твоих товарищей по касте. Теперь даже Амазис преклоняется перед жрецами.

– Странная новость!

– О которой тебя уже давно уведомили.

– Ты думаешь?

– Совершенно уверен в этом! Но еще вернее я знаю, что однажды Амазису – слышишь? – однажды Амазису удалось подчинить волю его руководителей своей собственной воле.

– Я получаю мало известий с родины и не знаю, на что ты намекаешь.

– Верю; так как если бы ты, зная это, не сжимал теперь своих кулаков, то ты был бы не лучше собаки, которая, визжа, позволяет топтать себя ногами и лижет руку своего мучителя!

Врач побледнел при этих словах и сказал:

– Я знаю, что Амазис меня оскорбил, но прошу тебя заметить, что мщение я считаю слишком сладостной расправой для того, чтобы разделять его с чужеземцем.

– Хорошо сказано! Но мое мщение я сравниваю с виноградником, который до того изобилует плодами, что я не в состоянии снять их один.

– И ты прибыл сюда для того, чтобы достать себе другого виноградаря в помощь?

– Именно; и я все-таки не теряю надежды, что ты разделишь со мной урожай.

– Ты ошибаешься. Моя работа окончена; сами боги отняли ее у меня. Амазис довольно строго наказан за то, что он изгнал меня из отечества, от друзей и учеников, и послал в эту нечистую страну ради своих корыстных целей.

– Ты намекаешь на его слепоту?

– Может быть.

– Значит, тебе не известно, что твой собрат по искусству Петаммон разрезал плеву, покрывавшую зрачки Амазиса, и снова дал им увидеть дневной свет?

Египтянин вздрогнул и заскрежетал зубами, но скоро овладел собой и возразил афинянину:

– Ну, так боги наказали отца в лице его детей.

– Что ты под этим разумеешь? Царю в его нынешнем настроении Псаметих очень нравится; правда, Тахот страдает, но она тем усерднее молится и приносит жертвы вместе с отцом. Что же касается Нитетис, то ее смерть причинила бы Амазису не больше горя, чем смерть какой-нибудь подруги его дочери; ты знаешь это так же хорошо, как и я.

– Я снова не могу тебя понять.

Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 117