Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Верхом на стуле в одной жилетке сидел Джексон, подняв свою лошадиную голову, и тихо хрипел, словно изображал припадочного.
– Действительно, он сам с собой разговаривает на два голоса! – воскликнул Сайлес – Ах, мой лучший друг и приятель!
Джексон встал, подал руку, почтительно и глубоко поклонился, становясь безукоризненным джентльменом и выказывая полное уважение лично к Сибирцеву. Ничего, кроме дружественной симпатии, Джексон к этому офицеру не питал, как к партийному противнику, которому пакостишь лишь в политике и лишь из лучших идейных побуждений, а при встречах действительно всей душой отдыхаешь от своих, которые надоели, опротивели и которых приходится держать в узде.
Джексон достал какой-то напиток, и все выпили.
Сайлес увел Сибирцева из каюты, задернул занавес и, притворив дверь, приложил палец к губам в знак того, что не надо мешать человеку заниматься серьезным делом. Тут Сайлес комически вскинул обе руки над головой.
– После путешествия в Японию мой друг Джексон выдвигает свою кандидатуру на выборах в конгресс. Он уже готовится стать сенатором. Джексон упражняется в ораторском искусстве, он сам говорит речи, а когда хрипит, изображает оппозицию. Он идиот! – махнув рукой, заключил Сайлес.
Сказано было громко, за переборкой нельзя было не услышать.
– Он будет сенатором. Его выберут. Он подкупает голоса, у нас это просто, и вам, как монархисту, я говорю об этом прямо. До вас это тоже докатится. Джексон будет избран обязательно. Это он сейчас готовит речь против русской экспансии на Тихом океане, в защиту демократии, за изоляцию русских и за торговлю. Он возмущен вашим присутствием в глубине Японии и уверяет, что, как будут убеждены все адвокаты и знатоки законов, это преждевременно и не оправдано никакими договорами. Все это дает ему повод выдвинуть себя с речами на тихоокеанскую тему, и за это он лично вам очень благодарен. У нас в Америке ценятся контрасты. Он подкупит разный сброд. Пока он плавает и набирается доводов для своих выступлений, тем временем дело идет и там за него работают. У него уже есть свои людишки, которые в Америке обо всем позаботятся. Ведь он вернется из Японии как ее политический открыватель и совсем затмит Перри. Уже теперь Перри сидит у него в кармане. Великая страна! У нас все можно! Подкуп – двигатель культуры и цивилизации. Подкуп и шантаж. Тут очень трудно приходится честному коммерсанту и банкиру, среди таких волков... Подкуп! Вы поближе познакомьте меня с капитаном Посьетом. Очень знакомый нам благородный тип европейца. Очень понравился всем. Какое знание Парижа...
Желание знакомиться с Посьетом и упоминание о подкупе? Золотые бу, доставленные Тацуноске. Разговоры о всеобщей продажности. В Посьете видят знакомый образец обедневшего европейца? Но Алеша знал Посьета хорошо. Сибирцев слегка улыбнулся.
Сайлес понял и сделал вид, что испугался, не хотел сказать ничего подобного, неправильно поняли.
Еще прежде Сайлес как-то сказал, что при виде аристократического европеизма надо побренчать в кармане, но добавил, что это касается дам...
– Такой полезет к вам в Россию, если начнете с ними торговать, – сказал Сайлес, показывая большим пальцем через плечо на вход в соседнюю комнату. – Много не надейтесь на них. Это живодеры. Они вам пообещают все, но вымотают из вас все жилы.
Поднялись наверх и прошлись по палубе.
Сайлес остановился как вкопанный и уставился на берег Японии, перебирая пальцами в сжатых кулаках, словно на клавишах гармони. Он казался сейчас очень напряженным. С прямой длинной спиной, па коротких ногах, с чуть вытянутой толстой шеей и приподнятым лицом, он почуял что-то, доносившееся с берега, и походил на собаку, сидящую па задних лапах, тянущуюся за запахом и терпеливо ожидающую своего куска.
Пришел Джексон и встал на шканцах. Он посмотрел на горы и город. Колени его поочередно подымались, словно он хотел разбежаться и кинуться через борт прямо на всю Японию, как солдат морской пехоты. Он, видимо, проминал ноги, чтобы не затекали и не застаивались. Потом быстро прошел несколько шагов и, обернувшись кругом, как на разводе караулов, прошел обратно, опять стал подымать коленки и затопал, как королевский гвардеец у Букингемского дворца.
Из-за тучи взошло японское солнце и опалило красное лицо Джексона, как огнем. Большие глаза американца закатились и в бессилии зажмурились.
Сайлес отвернулся, пренебрежительно махнул рукой и на солнце, и на всю Японию.
– Пойдет крахом и развалится! При первом подлинном соприкосновении с большой коммерцией и с банковским делом! Японцы забегают по своим городам в котелках и с тросточками, всюду покатят модные кабриолеты и поезда, заиграет банд, затанцуют женщины в кабаре, откроются христианские церкви, религиозные и социалистические общества, рабочие сбегутся к машинам с рисовых полей, солдаты начнут маршировку, и явятся новые пешки в большой игре. Стоит только появиться тут деньгам и товарам. А все эти халаты, важность, светские церемонии полетят ко всем чертям! Но до того чтобы ловить за жабры, надо будет очень добросовестно изучить привычки – церемонии, обычаи, взгляды, праздники и нелепости – и всегда тщательно познавать язык, а через язык постигать остальное. А подступать приходится осторожно, с видом почтительности и благоговения. Но и эффекты будут при орудийных залпах прямо по берегу! А мои клерки и ученые будут гуманно изучать страну при помощи «Sleeping dictionary» [45].
Лейтенант Пегрэйм, подойдя, послушал Сайлеса и, кивнув на него, сказал Леше:
– Большой бизнесмен! Ждет больших выгод с открытием Японии. Но от его разговоров у осла отнимаются задние ноги.
Сайлес приподнял шляпу, слегка поклонился.
Пегрэйм всегда бывал любезный и сдержанный...
«Энергичный и славный малый, – подумал про него Сибирцев. – Он и Сайлеса оборвал, соблюдая такт и достоинство».
Сайлес не отставал от Алексея. На другой день пригласил Сибирцева и Джексона в «кают-компанию будущих миллионеров», на какой-то свой семейный праздник.
Американцы уселись прямо на полу, держали хлеб в перевернутых соломенных шляпах и хлебали матросскую селянку, принесенную негром с камбуза, из общего котла.
– Вы, наверное, слушая меня, думаете, что вот нахальный болтун, – говорил Сайлес, – но я очень несчастный человек.
Сегодня по многим причинам оба американца старались быть демократичными и показать свою близость народу в жилой палубе. Сегодня был как бы праздник коммерческого благодарения и широких возможностей.
– Я буду торговать с Россией. Я полюбил русских. Россия – это моя мечта, – говорил Сайлес. – Дружба и торговля!
– Я не буду торговать с Россией, – говорил Джексон. – Я не люблю монархизма. Я не буду дружить с вами, – говорил он, подымая на Алексея свои глаза цвета большого чистого стекла. – Я буду всюду ограничивать вашу торговлю и ставить вам препятствия. Но вас лично глубоко уважаю, как и ваших товарищей. За адмирала Путятина! За вас! – Он выпил. – У нас свобода слова и полная демократия, совсем не как у вас.
– И мы оба пьем за ваше будущее, – сказал Сайлес. как бы показывая Леше, что все сказанное Джексоном чепуха, не стоит обращать внимания.
– Охотно поддержу ваш тост! – сказал Сибирцев. Вино ударило ему в голову. – Дном вверх! – сказал он, ставя кружку на пол.
Общение с японцами оказывалось полезным: невольно перенял сдержанность, умение слушать, как бы ни были обидны разговоры. Прежде от таких речей вспыхнул бы и наговорил черт знает что со всей нашей горячностью. Теперь он все же знал Японию и японцев лучше этих коммерсантов, лишь начинавших изучать страну.
– У него бизнес консервативный, – сказал Сайлес, показывая пальцем на Джексона. – Это отсталый бизнес. А мой бизнес прогрессивный. Это – связи, контакты и прибыли в будущем. Бизнес дружбы и наилучших выгод!
Оба американца, кажется, праздновали день рождения Сайлеса, и оба выпили довольно много.
